Однако я предпочитал не думать об этом.

Ложь, она и есть ложь. Но вся моя жизнь была одной сплошной ложью, а имаго Кати - просто самой последней из ее граней. И все же, зачем она меня разбудила? Вернее, почему корабль решил разбудить именно меня, а не кого-нибудь другого? Янош, Кай, Хильда, Юл и Карлос все еще оставались в криосне, и никаких признаков их скорой разморозки не наблюдалось.

Я решительно встал из-за стола.

- Спасибо, Катя. Я прогуляюсь и полюбуюсь видом.

- Мне нужно с тобой кое-что обсудить, - сказала Катя. - Но, полагаю, это может несколько минут подождать.

- А-а, - произнес я, усмехаясь. - Хочешь подержать меня в напряжении.

- Ничего подобного, дорогой. Тебе нравится музыка?

- Она прекрасна, - ответил я, покидая кухню.

Я вышел в изгибающийся шестигранный коридор, залитый тусклым бледно-желтым светом. Пульсации Ределиуса преследовали меня, доносясь из пьезоакустических панелей в стенах. Гравитация, державшая меня на полу, возникала не из-за центробежного вращения жилого комплекса, а благодаря нашей тяге в один g: в противном случае, вертикальная и горизонтальная оси поменялись бы местами. Это обстоятельство и подсказало мне, что мы не дома; не приближаемся к скоплению "каруселей" и астероидов под названием Шипхевен, расположенному в троянской точке, что тащиться вслед за Юпитером. Мы все еще летели меж звезд; продолжали двигаться к свойственному световой скорости замедлению времени или от него.

Мы могли находиться где угодно между Эпсилоном Эридана и Солмосом.

Моя прогулка уводила меня от ядра корабля к его обшивке - туда, где мимо нас проносился горячий нейтронный снег. Части судна, через которые я проходил, становились все темнее и холоднее; выглядели более механическими и менее знакомыми. Ни с того, ни с сего мне начало казаться, что кто-то наблюдает за мной, идет по пятам.

Я никогда не получал удовольствие ни от одиночества, ни от темноты. Получается, я вел себя по-дурацки, когда оглянулся назад, чтобы избавиться от этого страха. Однако волосы у меня на затылке встали дыбом, а тело прошиб холодный пот.

Почти весь радиальный коридор тонул во тьме, за исключением крошечного островка света, сопровождавшего меня наподобие ауры. И тем не менее, вдалеке еще можно было различить нечто более темное, смутно маячившее там, где стены сходились в одну точку.

Я был не один.

Этот образ, этот силуэт... Он рассматривал меня. И это, однозначно, было не Катино имаго.

На мгновение мне стало страшно.

- Катя, - прохрипел я. - Полный свет, пожалуйста.

Я зажмурился, ослепленный ярко вспыхнувшими актиниками. Красные призраки на сетчатке медленно таяли, и немногим позднее, чем через одну секунду, я вновь открыл глаза. Мой соглядатай, однако, уже исчез.

Я медленно выдохнул. У меня хватало ума не делать поспешных выводов. Это не обязательно было то, чем оно казалось. В конце концов, я только что выбрался из криокапсулы после нескольких лет заморозки. Мне следовало быть слегка нервным и открытым для подсознательного внушения.

Казалось, что рядом совсем никого. Я неуверенно поклялся самому себе немедля выкинуть случившееся из головы.

Через десять минут я добрался до внешней оболочки и очутился в открытом космосе, а вернее выглянул наружу через прокси-глаза дрона, державшегося за обшивку цепкими паучьими лапами. Голова-камера механизма заглядывала через иллюминатор в комнату, в которой я сидел. Я выглядел бледным и напряженным, но по соседству со мной никого не наблюдалось.

Отвернувшись от иллюминатора, я посмотрел в сторону носа корабля. Судно "Неистовая Паллада" являлось таранным лайнером - околосветовым звездолетом людского класса. Следовательно, большую часть того, что я видел, составляла чрезвычайно плотная нейтронная защита. Для работы бозонного привода судну требовались протоны. Впереди луч гразера прочесывал пространство и делил ядра дейтерия на протоны и нейтроны. Наш "гауссов ковш" беспрепятственно отсеивал протоны и подавал их в сердце корабля. Смертоносный радиоактивный дождь из нейтральных барионов направлялся в обход корпуса - как можно дальше от жилого комплекса и хрупкого груза спящих. Дрон уловил поток и передал мне данные о нем в виде закрученной розоватой ауры - мы словно бы ныряли в пищевод мироздания.

Сзади все затмевало свечение выхлопа. Гамма-щиты горели синим излучением Черенкова. Внутри корабля урожай протонов задерживался совсем ненадолго. Поля фокусировали протоны в пучок, пронзающий бурлящее облако тяжелых монополей. Релятивистские протоны замедлялись и направлялись в магнитные узлы. Внутри каждого монополя находилась прослойка из бозонов, вынуждавшая протоны распадаться. Это и было источником энергии таранного лайнера.

Я изучил всю технологию, прежде чем согласился присоединиться к надразуму - человеко-кибернетическому руководящему комитету, командовавшему этим судном. Когда я говорю "изучил", то подразумеваю, что я загрузил определенные эйдетические документы, предоставленные Марко, владельцем корабля. Эти эйдетики вписались в мою память почти на интуитивном уровне, запрограммированные, естественно, исчезнуть сразу по истечении моего контракта. Они сообщили мне все, что нужно было знать, и немного другой информации. Мы перевозили девять сотен погруженных в криосон пассажиров, и наш экипаж состоял из шести человек, каждый из которых был экспертом в одной или нескольких областях теории звездоплавания. Я, например, отвечал за подсистемы "ковша" - коллиматоры Гаусса, абляционный щит и отражавший элементарные частицы экран - и за медицинское обслуживание на борту во время полета. Компьютер, носивший маску Кати, тоже был подготовлен к работе в указанных областях знаний, но, как объяснили кибертехники, ему недоставало эвристических методов мышления человека. Поэтому члены экипажа стали Эвристическими Ресурсами корабля - периферийными устройствами, вращавшимися вокруг жесткого сверкающего ядра машинного сознания.

Таким образом, члены экипажа путешествовали на более низком уровне криосна, чем пассажиры, - немного теплее, немного ближе к лавинообразной смерти клеток, которая, по сути, и есть жизнь. Компьютер имеет возможность расспросить нас, не утруждаясь полным оживлением. Вследствие этого, наши сны могли оборачиваться грезами, где материальное и цифровое вздымалось одним технологическим цунами.

Я перенастроил телеметрию дрона так, чтобы нейтронный ветер стал невидимым. Заглянув дальше, я не увидел ни одной звезды. Эйнштейново искажение спрессовало их спереди и сзади корабля, но из-за пылающих носа и кормы этого не было видно. Мы продолжали наращивать скорость света.

- Итак? - спросил я значительно позже.

- Как ты уже догадался, мы пока что не достигли и середины пути. Собственно говоря, до дома нам добираться еще три года по корабельному времени.

- Это техническая неисправность?

- Не совсем. Боюсь, она носит медицинский характер. Именно поэтому мне пришлось вывести тебя из криосна между системами. Тебе нравится вид, дорогой?

- Ты шутишь? Пустая вселенная без звезд? Это самое мрачное, что я могу припомнить.

Я вернулся в холодильную камеру, в которой размещались шесть рефрижераторов. Информационный призрак Кати стоял рядом со мной, и Моцарт согревал наши души. Светлая, хорошо знакомая музыка полностью заглушала слабые, отдаленные звуки корабля, и очевидная необходимость этого сильно меня раздражала. Я испытывал непривычное волнение.

- Янош болен, - объясняла Катя. - Должно быть, подцепил плавящую чуму на Йеллоустоне. Если мы не предпримем срочных мер, он не доживет до конца полета. Его нужно немедленно прооперировать.

- Заболел? - Я пожал плечами. - Паршиво. Однако стандартный порядок действий на этот случай предельно ясен, Катя. Погрузим его в более глубокую заморозку, зафиксировав состояние в стазисе.