Из всех институтов я не задумываясь выбрал Большой университет, физический факультет. Там было все необходимое. Физика и основы программирования, которое меня привлекало… Иногда я так погружался в учебу, что забывал поесть, и мама приносила мне перекусить в комнату.

Я помню вступительный экзамен по физике. Когда невыспавшиеся ребята с заплывшими глазами и всклокоченными волосами беспокойно переминались с ноги на ногу. Ждали прихода комиссии. Я же был так спокоен, что казался отстраненным, словно просто вышел погулять и неожиданно зашел на факультет.

– Парень, тебе, может, шпоры дать? Ты что-то совсем, – обратился ко мне невысокий веснушчатый молодой человек, стоявший рядом. – Кстать, меня Сеней звать. – Он улыбнулся. На щеках появились невероятно обаятельные ямочки.

– Марк, – тихо ответил я. И протянул руку.

– Ну так что, дать тебе конспект? Я два года ходил на подготовительные. – Сеня выглядел слегка взволнованным, но уверенным.

– Как-нибудь справлюсь. – Я снова улыбнулся. Мне было приятно, что незнакомый парень проявляет по отношению ко мне заботу и внимание.

Работу я закончил раньше срока. И тянул время, думая о какой-то ерунде. Почему-то пропевал, именно пропевал про себя песни «Битлз».

Когда я вспоминаю об этой своей уверенности, вернее самоуверенности, не могу поверить, что это действительно был я. Хотя эта решительность касалась только физики и собственно университета. У меня была какая-то внутренняя убежденность в правильности своего выбора пути и в том, что я уникален в своем роде.

Так было и с Дианой. Наверное, моя бабушка была права и я просто обладал незаурядной интуицией.

Я всегда обладал чутким обонянием. Архаичный механизм на каком-то молекулярном уровне действует во мне сильнее. Даже кофе я различаю по особым оттенкам и нюансам. Сначала это был ее запах, очень тонкий и нежный, с пикантной горчинкой. Он говорил о страстности ее натуры, скрывающейся за бледностью тонкого лица.

Первый поцелуй возвысил нас и стер все границы, в одно мгновение сделал даже самые невозможные вещи возможными. Отпустил все страхи, все сковавшие нас опасения и тревоги.

Не знаю, что в ней сводило меня с ума больше всего: ее белоснежная кожа, как у мраморных статуй, или огромные блестящие глаза, чувственные полные губы или ни с чем не сравнимый аромат гиацинтов и только что распустившейся мать-имачехи?

Она не была моей первой женщиной. Наверное, в тридцать это было бы уже патологией. Я должен был узнать других. Но все это было только ради нее. Я узнавал их, чтобы завоевать ее любовь. Это сложно понять, особенно женщине. Но поверьте, все, что я делал до встречи с Дианой, я делал только для нее.

Мы вышли на дорогу и свернули в сторону Троицкого моста, забыв о своих планах и делах.

– Кто назвал вас Марком? Красивое имя.

– Мама. Она всегда все самое красивое выбирает. Это у нее в крови. Вам правда нравится? – спросил я, сам не понимая зачем.

– Очень. Оно сильное и потерянное. Какое-то обволакивающее, как туман.

Мне было приятно слышать ее голос, низковатый, ласкающий слух.

– У вас тоже прекрасное имя. Хотя вы совсем не похожи на охотницу.

– Охотницу? – удивленно переспросила она.

– Ну да. Мне на ум пришла Диана, вечно юная и прекрасная богиня, чьи стрелы не знают промаха.

– Вы правы, на Лизу Трео я совсем не похожа.

– Лизу Трео? – Настала моя очередь переспрашивать.

– Именно Лизу, свою возлюбленную, Огюст Ренуар изобразил в своей «Диане-охотнице». Мне нравится это полотно: Диана выглядит такой умиротворенной и спокойной.

– Наверное. Стыдно признаться, но я не знаком с этой картиной. Зато уверен, что, увидев вас, Ренуар забыл бы о Лизе. Кстати, вы здорово разбираетесь в искусстве.

– Я просто его люблю. Вот и все. Мне всегда казалось, что человек не может не разбираться в том, что ему интересно.

Я рассмеялся:

– Это точно. – Мне вспомнилось, как на каникулах я решал задачки по физике и математике, хотя меня никто не заставлял этого делать. Мне просто нравилось складывать стройные цифры в сложные уравнения. – Можно я буду говорить вам «ты»? – спросил я и сам испугался вдруг своей смелости. Как будто с этим «ты» я предлагал Диане что-то большее, всего себя.

– Как хорошо, что ты это сказал. Иначе я была бы первой.

Я повернулся, чтобы убедиться, что она не шутит. Глаза Дианы приветливо улыбались мне.

У нас не было долгой прелюдии свиданий с томлениями и ожиданиями следующей встречи. Не было чтения стихов и волнительных ужинов со свечами. Вернее, все это было, но позже, когда мы уже стали мужем и женой. А в тот день мы просто решили, что будем жить вместе, и через неделю Диана переехала в мою небольшую съемную квартиру. Таких квартир в нашей совместной истории было несколько, но в них не было ничего примечательного, за исключением того что в них мы любили друг друга. Через три года наших скитаний, когда я сам того не подозревая превратился в серьезного бизнесмена, мы приобрели нашу просторную квартиру на площади Искусств. Мы выбирали ее вместе. Нам хотелось быть причастными к дыханию города, любоваться его историческим центром и, просмотрев десятки квартир в старом фонде, многие из которых своим состоянием внушали ужас, мы наконец-то нашли то, что искали. Диана была счастлива и сразу же начала выбирать цвет штукатурки и представлять, как обставит все в своем любимом стиле ар нуво.

..И корабль мой плывет по этому чертову морю, корабль плывет, а капитан открывает бутылку виски, презрев тремор рук, и прикуривает новую сигарету, и бессвязно шепчет: «Боже мой, боже мой, боже мой». А я не могу не вспоминать Диану, ее лукавую улыбку, развевающиеся волосы… О мой капитан, мой капитан, эти годы, полжизни спустя, так ни-че-му тебя не научили.

Не помню, когда я начал вставать каждое утро в семь. Пытаюсь проследить цепочку событий, но ничего не выходит. Будильник тут совсем ни при чем. Я забыл его в квартире на площади Искусств, которую продал, когда из моей жизни ушла Диана. Там было слишком много ее мира. Она обставляла все сама, и я просто не мог там находиться, постоянно соприкасаясь с ней, которой не существовало в реальной жизни. Хотя и тогда я уже просыпался за несколько минут до звонка, не чувствуя усталости или желания понежиться под теплым одеялом. Мне просто нравилось опускать ноги на мягкий коврик и приветствовать новый день с его возможностями и неизвестностью. Я боялся пропустить что-то очень важное, что-то, что ждало меня рассыпающимися разноцветными камнями калейдоскопа жизни. Перед сном я заводил будильник, машинально следуя сложившейся привычке, но он не был мне нужен.

Раньше людям не из чего было выбирать: все будильники выглядели практически одинаково да и действовали по одному принципу: оглашали окрестности пронзительным звоном. Технический прогресс позволил создавать будильники на любой вкус. Все они соревнуются друг с другом в умении эффективно поднимать людей с кровати. Чего только не изобрели современные умельцы! «Если ты проспал – значит, проиграл» – эта известная фраза, должно быть, вдохновила изобретательных создателей оригинального будильника, который соединяется через Wi-Fi со счетом хозяина в банке, жертвуя той или иной организации определенную сумму каждый раз, когда хозяин решит подремать лишнего. Летающие будильники, будильники, готовые поджарить вам бекон на завтрак, будильник, по которому нужно со всей силы стучать кулаком, чтобы он перестал верещать…

Я просыпался раньше будильника, босиком выходил в коридор, чтобы не будить шарканьем домашних туфель Диану, и с какой-то гордостью заходил в свой кабинет с темными полосатыми обоями кофейного цвета, большим письменным столом из орехового дерева в классическом стиле и хрустальной люстрой внушительных размеров, которую так рекомендовала мне Диана.

Окна кабинета, обрамленные темными шторами цвета оливы, выходили на площадь Искусств, и, широко распахивая их по утрам, я пытался ощутить настроение города и будущего дня. Кабинет быстро наполнялся разными звуками: шумом проезжающих машин, смехом расходившейся под утро молодежи. Бессонная ночь не оставляла следов усталости на их беззаботных лицах. Мне нравились их непосредственность и смелость. Я улыбался вместе с городом.