— В компании много сплетен? — спросил я неожиданно для себя.

— Не больше, чем везде — пожал он плечами — ты поэтому меня так усердно игнорировал весь ужин?

Вопрос был риторическим, и я промолчал.

— Как насчёт того, чтобы подняться ко мне? — спросил он, не поворачивая ко мне головы.

— Сегодня? — спросил я, слегка сбитый с толку.

— А когда же? Ты, вроде, тоже в теме?

— Да, но я тебя почти не знаю — возразил я.

— У вас в Германии все такие щепетильные? — хмыкнул он.

— Наоборот — вздохнул я.

Он молча вел машину. Через пару минут мы подъехали к моему дому.

— Ну так что? — спросил он.

— Давай не сегодня — сказал я наконец. Что-то подсказывало мне, что именно сегодня мне лучше будет остаться одному.

— Давай — легко согласился он — только скажи сразу, мне отстать от тебя, или можно будет повторить свое приглашение позже?

— Повтори позже — ответил я коротко.

— Договорились — он остановил машину, но не заглушил мотор, и я не стал его задерживать — слегка хлопнул по плечу и вылез из машины.

Ещё когда моя… скажем так, шизофрения… только началась, уже тогда стало ясно, что о постоянных отношениях придется забыть. Точнее, о любых отношениях, если уж начистоту.

Или же объяснять своему партнеру — случайному или постоянному — почему я не снимаю майку ни на ночь, ни на время секса — никогда.

Поэтому весь мой опыт в более-менее серьезных связях ограничивался двумя мужчинами и одной женщиной — больше я не успел.

После того, как один не в меру любопытный скандинав чуть не сорвал с меня майку, несмотря на все мои предупреждения, я делил свою постель (очень редко) исключительно с проститутками — уж им-то было плевать, какие тараканы не позволяют клиенту оголять свой торс.

В первый раз это появилось, когда мне было двадцать два. Я как раз закончил армию и собирался поступать в политехнический. Передо мной было прекрасное будущее — отец звал меня к себе в фирму, чтобы я параллельно работал, набираясь опыта, и учился. Я как раз познакомился с человеком, с которым убедился, что мой интерес к своему полу — не простое любопытство, как я думал до этого.

Мы находились в самом начале пути — но оба хотели одного и того же: быть вместе как можно больше и чаще.

Я был тогда обычным молодым парнем — наполовину дембелем, наполовину абитуриентом. Наслаждался долгожданной свободой, ходил каждый день на море, вечерами гулял — во всех смыслах этого слова.

До того самого утра, когда проснулся и увидел себя исписанным вдоль и поперек.

Друг ещё спал, а я проснулся от того, что все тело чесалось, будто ночью меня покусали целые стаи комаров.

Я сбросил с себя одеяло и чуть не заорал — вся моя кожа вздулась и была красной и воспаленной.

Первой моей мыслью было — аллергия или какая-то жуткая кожная болезнь. Мали ли чего можно подцепить в этом регионе, в котором до сих пор встречались даже лепрозории.

Я ещё не совсем проснулся — мы провели бурную ночь, и я еле мог разлепить глаза.

Избегая прикасаться к себе и стараясь не разбудить друга, я осторожно выбрался из постели и пошел к зеркалу. Хорошо, что у меня было зеркало — достаточно больше, чтобы увидеть себя в полный рост.

Я взглянул на себя и не поверил своим глазам — на моей груди, животе, даже на плечах — были буквально выгравированы буквы, складывающиеся в слова и в предложения.

Не буду описывать что было дальше — каждый может примерить на себя ситуацию и примерно представить, что со мной творилось и в тот момент, и позже — когда я услышал, как мой друг просыпается к соседней комнате, а я стою посреди гостиной, выглядя примерно как тот музыкант, которому духи Тайра отрезали уши.

Наша с тем парнем связь оборвалась в тот же день — я успел одеться и выпроводил его, чтобы больше не видеть никогда. С болью и сожалением вспоминая его ещё очень долго.

Через пару недель, на грани (вру — давно уже за гранью) умопомрачения, я завернул все свои планы и дела, забрал документы из Техниона, купил билет на самолет и улетел домой.

Подальше от Ближнего Востока. Подальше от местного колорита. Подальше от себя.

Если я надеялся, что бегство поможет — я ошибался.

Надписи продолжали появляться и исчезать. Чаще всего я даже не читал их — надевал майку поверх зудящего слоя невнятных фраз и шел заниматься своими делами.

Несколько лет я жил, отчётливо отдавая себе отчёт в своем сумасшествии. Меня только удивляло, как этого не видели другие.

Если уж быть совсем откровенными…

Я — трус. Ни разу за все это время, что знаки на мне появлялись и исчезали, я не отважился их сфотографировать, чтобы показать кому-нибудь, или хотя бы самому посмотреть на снимки позже. Я не знаю, чего я боюсь больше — того, что это всё-таки галлюцинации или же что наоборот, что это — самая настоящая явь.

Уже почти десять лет я живу на тонкой грани между безумием и… наверное, ужасом. Бывают дни, когда я молюсь о том, чтобы оказаться сумасшедшим. А иногда — наоборот. Даже не знаю, что хуже.

Полгода назад знаки начали появляться и на руках, и я понял, что если не хочу проснуться однажды с исписанным лицом, мне надо что-то делать. По крайней мере, тогда я наконец начал толком читать то, что мне (на мне) писали. Команды. Пророчества. Бред.

И вот я здесь.

Работаю, вечерами отвечаю на смски от отца, днём — на шуточки и флирт Раи. Пытаюсь балансировать между обычной жизнью и осознанием конца света. Понимаю, что занимаюсь хернёй. Но это — моя жизнь.

-

========== Глава 4 ==========

Глава 4

В конце следующей недели Орен заглянул в мой кабинет, чего никогда раньше не делал.

— Привет, Ян. Я собираюсь в магазин на углу — купить тебе чего-нибудь?

— Нет, спасибо — ответил я рассеянно.

— Точно? — усомнился он — ты выглядишь, как человек, которому срочно нужен кофе, и желательно даже круассан.

— Правда? — я вымученно улыбнулся.

Из-за выездов на стройку меня не было в офисе несколько дней, и разумеется, я не заглядывал в свой почтовый ящик. Как результат, в моих входящих сообщениях царили бардак и хаос.

Вдобавок все тело зудело и горело — этим утром меня исписали, как шпаргалку по высшей математике. Странно, что не добрались до лица, но все равно пришлось надеть рубашку с длинными рукавами, несмотря на жару. В последнее время это случалось все чаще и чаще.

Орен заметил это.

— Тебе холодно? — спросил он, внимательно наблюдая за мной.

— Да, простыл, должно быть — соврал я.

— Я принесу тебе чай — сказал он полуутвердительно.

— Спасибо — было приятно принимать знаки внимания — разумеется, те, что не заключались в зудящих на коже словах.

Он принес не только чай, но и обещанный круассан. Посмотрел на свои наручные часы.

— У меня есть минут десять, чтобы провести с тобой какое-то подобие завтрака и помочь с завалом — сказал он — и не протестуй, пожалуйста. Я вижу, что ты уже на грани отчаяния.

Я только вздохнул и посмотрел на него несчастными глазами. Он был прав.

— Итак — он отпил из своего стакана — что там у тебя?