— Мне почти тридцать два, вряд ли я гожусь под это описание — заметил я. Он не счёл нужным даже отреагировать на мои слова.

— А тень?

— Скорее всего, что-то связанное с поглощением, о котором говорилось ранее.

Я повертел листок в руках.

— Итак…два слова?

— Да, но…

— Я ничего не говорю — поспешно добавил я — чудо, что он догадался прочесть все задом наперед, этот Финкель.

Элькана слегка нахмурился — видимо, моя скептичность успела ему надоесть.

— Янон, признайся — тебе плевать, что тут происходит? Я с некоторых пор начал замечать за тобой какую-то апатию. Не думал, что ты так легко сдашься.

— Сдамся на что? Думаете, если мы точно узнаем что именно нас «поглотит», то сможем что-то с этим сделать? Отправить бригаду спасателей бурить астероид, направляющийся к Земле? Я не верю в спасение, поэтому да — мне плевать. Но, как видите, я не бегу из города, хотя мог бы. Переехал сюда, как вы и приказали.

— Это для…

— Моей же безопасности, я знаю, и искренне вам благодарен. Но не очень понимаю, чего вы от меня ожидаете. Какого энтузиазма? По поводу чего?

Эти двое переглянулись.

— Янон, слово «тень» может означать и «спасать» — сказал Авшалом.

— Для недобитого оптимиста вроде тебя, Авшалом — может. Но и только.

— Не только. Это вполне возможная рабочая гипотеза.

Я зевнул. Сегодняшний день доконал меня. Этим досам не понять, что такое настоящая работа, а не унылое пережевывание религиозных текстов.

— Давайте продолжим позже? — предложил я. А лучше — никогда.

— Почему ты так избегаешь любых намеков на шанс на спасение? — не выдержал Авшалом.

— Потому что это даёт нам всем только одно: ложную надежду. Я не хочу провести пять месяцев, надеясь на то, что тридцатого ноября мы все проснёмся как ни в чем не бывало, и… — осекся, глядя на Леви. Черт, он же до сих пор не знал точного числа.

— Тридцатого? Значит, есть уже дата? — Элькана слегка трясущимися пальцами взял со стола пачку сигарет, оставленную Лерером. Вытащил одну и закурил, глубоко затянувшись.

— Не знал, что вы курите.

— Давно бросил — отрывисто ответил он.

Я подумал, что поговорка «язык мой — враг мой» полностью описывает мой характер. Только бы не повторилась история с Альбертом…

— Авшалом, друг мой — обратился рав к Лереру — я, пожалуй, поеду домой. Мне кажется, лучшее, что мы сможем сделать сегодня — это провести некоторое время с нашими родными людьми.

— Я вас подвезу — тот поднялся со стула.

Я смотрел как они уходили, и злился. Провести время с родными людьми — звучит замечательно. Только мне самому этого почему-то не предлагалось.

После их ухода я выкинул окурки в мусорное ведро, открыл окна, чтобы немного проветрить комнату от дыма и лег на широкую кровать — хорошо, что хотя бы в этой мелочи квартира была удобной.

Кажется, я задремал. А проснулся от стука в дверь.

На секунду мне стало не по себе — показалось, что это Йоэль каким-то образом прознал про мое новое место жительства. Я бесшумно прокрался к двери и посмотрел в глазок.

Лерер.

Зачем вернулся? Скорее, ожидалось, что по совету Леви он должен проводить сейчас время с семьей.

Я распахнул дверь, и он зашёл. Как всегда собранный, сдержанный, сумрачный.

— Что забыл? — кажется, это прозвучало не особо гостеприимно.

— Решил по совету уважаемого рава провести вечер с близким человеком — усмехнулся он.

— Со мной? — горло сдавило, и слова прозвучали неожиданно хрипло.

— Удивлен?

— Да. Кофе будешь?

— Нет.

Авшалом сел на стул, снял шляпу. Я взял ее у него из рук, кинул на шкаф и уселся на кровати, пытаясь собраться с мыслями.

— Тебе не кажется…

Он замолчал, потому что в этот момент раздался толчок. Лёгкий толчок землетрясения, балла три или чуть больше. Мы все уже привыкли к этому — насколько к такому можно вообще привыкнуть.

— Напоминание — усмехнулся он невесело.

Тряхнуло ещё сильнее, и продолжалось секунд десять. Я вцепился руками в стол, чувствуя неприятную тошноту и подступающую панику. Потом все закончилось, но мы ещё некоторое время напряженно смотрели друг на друга.

— Вроде бы не было землетрясений последние пару недель? Я уж обрадовался, что с этим «знамением» покончено — я криво улыбнулся.

— Скорее, все только начинается — кисло ответил он.

Несмотря на напряжение, я почувствовал, что мои глаза снова слипаются.

— Ты остаёшься или уходишь? — спросил я прямо. Надоело играть в догадки с самим собой.

— Остаюсь.

Я сглотнул. Он произнес это настолько буднично, что я поначалу даже не понял смысла сказанного.

Смотрел, как он скидывает пиджак и бросает его на спинку стула.

Подходит к кровати, на которой сидел я, попутно снимает с головы кипу. Наклоняется ко мне, глаза смотрят в мои внимательно — как и всегда в такие моменты. Как будто он ожидает от меня чего-то, чего я не понимаю — хотя должен.

В его действиях не было и тени сомнений. Словно не он отваживал меня на протяжении последних двух месяцев под всеми доступными причинами, не он так яростно оттолкнул меня вчера от себя.

Я, как и любой немец, легко дрессируюсь. В смысле дисциплинируюсь. Воспоминания о прошлом вечере было достаточно, чтобы я даже не думал о том, чтобы сделать что-то, подобное вчерашнему. Как собака Павлова, получив отрицательный импульс на проявление инициативы, я покорно принимал от него ласку. И не прогадал.

Наслаждение от физической близости, помноженное на мою безрассудную, отчаянную влюбленность в него, ввели меня в чуть ли не в наркотический трип. Я выгибался под ним, получая откровенные, бесстыдные ласки, стонал, умолял, отдавал, отдавался… Его тяжёлое, прерывистое дыхание, обрывки слов — пошлых, нежных, грубых, полных любви — он словно не отдавал себе отчёта в том, что говорил — все это кружило голову так, будто я выпил до этого залпом целую бутылку вина. Он вел нас обоих к оргазму — нарочито медленно, неторопливо, но очень уверенно.

Я вцепился в простыню под собой, чтобы избежать соблазна точно так же вцепиться в него, но он взял мою руку и завел себе за шею, вжимаясь в меня всем телом. Я задыхался от остроты ощущений — ожидание последних месяцев перед неизбежным концом пропитывало все наши чувства и действия сладко-горьким ядом обречённости, и заставляло запоминать каждую секунду происходящего — навсегда.

Шум в ушах становился все сильнее, перед крепко зажмуренными глазами плясали мушки, и я заставил себя открыть их, чтобы посмотреть на Авшалома. Не хотелось пропускать такое зрелище. Встретил его шальной взгляд, он прикусил губу и толкнулся в меня особо сильным и глубоким движением. Я вскрикнул, и почувствовал, как оргазм пьяной молнией ударяет по мозгам. Наверное, я увлек его за собой — на периферии внимания услышал его стон на выдохе, объятия стали на несколько мгновений ещё крепче, и он замер, как и я, подрагивая от последних угасающих вспышек на кончиках нервных окончаний.

Немного придя в себя, я выпростал из-под Авшалома руку, потянулся за телефоном и посмотрел на часы. Почти два часа ночи. Мда.

— Представляешь, как завтра будешь работать с недосыпом?

— Не впервой.

Бравада не удалась: я зевнул на последнем слове, испортив весь эффект.

Лерер только усмехнулся мне в висок, потом слегка отстранился и уселся на кровати.

— Куда?

— Смыть все это безобразие. Чего и тебе желаю.

— Угу…

— Вставай, Янон. Иначе заснешь, пока я закончу.

— Не…засну.

Он проигнорировал мое враньё, сдёрнул меня с постели и потащил за собой. Злиться не получилось — он был прав, без душа было не обойтись. Правда, купаться пришлось в холодной воде — я забыл включить подогрев.

Зато, когда я наконец улегся обратно, он лег рядом, и я заснул под его лёгкое дыхание — почти мгновенно.

****

После того дня Авшалом перестал корчить из себя павшего монаха, и общаться с ним стало куда проще. Он больше не избегал встреч со мной, и мы общались почти так же, как зимой, когда я жил в его доме. Он наезжал ко мне в свободное время, удостоверивался, что до меня ещё не добрались «защитники истинного Машиаха», мы ужинали в местной забегаловке с безупречным сертификатом кашрута, потом я наблюдал, как он курит, или сам курил с ним за компанию. В большинстве случаев после ужина он прощался и уезжал домой. Изредка мы возвращались ко мне, и тогда на следующий день я шел на работу с очередным диким недосыпом, но именно в такие дни настроение мое было приподнятым, и никакой косяк подрядчика, никакой каприз клиента не могли снизить градуса этой лёгкой эйфории.