Он прикурил новую сигарету от старой, выпустил изо рта дым.

— Вряд ли.

— Почему?

— Из-за того самого, что я сказал тебе в начале этого разговора. Ничего не будет как раньше, даже если ты умрёшь.

Смешно, но мне стало легче на душе. Значит, от меня не требовалось самопожертвование. Моя смерть ничего не решит.

Он невесело засмеялся.

— Рад?

— К сожалению, рад — сдержанно ответил я.

— Если бы ты не сказал, что надписи меняются…я убил бы тебя ещё на пляже, хотя бы ради того, чтобы спасти своих детей — голос его был спокойным и задумчивым, но мне стало очень, очень страшно. Захотелось собрать свои вещи и поскорее уйти.

Он улыбнулся, и наваждение пропало. Передо мной был всего лишь усталый человек, чьи сыновья безмятежно спали в нескольких метрах от нас.

— У тебя такое испуганное лицо, Янон. — сказал он тихо — Извини меня. Я просто очень растерян.

— Ничего — я тупо посмотрел в неподдающиеся строки — что будем делать?

— Может, пройдемся?

— Холодно…

— Ничего, у меня есть запасная куртка. Надо проветрить головы, иначе не заснем.

Мы гуляли долго. На промозглых мокрых улицах уже никого не было, наши шаги отдавались эхом между узкими проходами домов, и дым сигарет тянулся шлейфом позади нас.

— Я люблю ночной Иерусалим — признался я.

— Могу понять — он шел, глубоко засунув руки в карманы своего черного пальто. Интересно, откуда у него дома оказалась армейская куртка, которую он мне одолжил.

— Тебе не холодно? — обеспокоился я.

— Нет.

Ледяной воздух и вправду выдул из моей головы все пугающие мысли. Белые стены в желтоватом свете фонарей выглядели ещё красивее, чем днём, и я понял, как сильно соскучился по городу.

— Я хотел бы, чтобы ты пошел на днях со мной к одному человеку — сказал он внезапно.

— К какому-нибудь жутко мудрому раввину? — спросил я, не поворачивая к нему головы.

— Ты не любишь раввинов, я это уже понял — хмыкнул Лерер — он…он был раввином. Но отошел от религии несколько лет назад, как и мой отец.

— И что ты ему скажешь?

— Спрошу совета.

— Через несколько дней надписей на теле уже не будет. Они и сейчас еле видны.

Он остановился, как вкопанный.

— Об этом я не подумал.

— Потащишь меня к нему прямо сейчас? — тоскливо спросил я.

— Не сегодня — после некоторой паузы он тронулся с места, и я за ним.

Мы дошли до какого-то моста, Лерер облокотился на перила, и смотрел вперёд и вниз, на бесчисленные огни города под нашими ногами.

Я устроился рядом с ним, чувствуя тепло его плеча своим плечом. Он отстранился, и мне сразу стало холоднее.

— Тебе не хочется послать к черту эту всю религию, в свете того, что ты узнал за последние дни? — спросил я.

Он не отвечал очень долго. Я даже подумал, что не ответит вовсе.

— Хочется. Но никакого толку в этом не будет. Так что оставим всё, как есть.

— Я бросил свою работу, потому что не могу больше верить в то, что делаю — сказал я — а ты? Сможешь поднимать себя утром за шкирку в синагогу, зная, что это…

— Хватит — он прервал меня — пошли домой.

Домой так домой.

Возвращались мы в полном молчании. Так же молча он умылся и закрылся у себя в спальне, не глядя на меня, как и вчера. Мне оставалось только последовать его примеру, улегшись на диване. Я вдруг вспомнил, как Авшалом отстранился от меня на мосту, и от навалившейся грусти незаметно задремал.

Лерер не откладывал дело в долгий ящик: уже на следующий день, перед тем, как развезти детей по школам, он сообщил мне, что вечером мы пойдем на поклон к мудрому старцу. Он, конечно, выразился в других словах, но мне это все равно казалось смешным. Я чувствовал себя Нео, которого ведут знакомиться с Пророчицей. Чего ожидать, я не знал. Мудрого каббалиста, на старости лет разочаровавшегося в религии? Мрачного аскета? Говорливого маразматика? Хотя нет, такого Лерер вряд ли готов был слушать.

Наверное, самой большой неожиданностью оказалось, что мудрец живёт в соседнем доме.

— Он был другом моего отца — сказал Лерер.

Я помолчал, пытаясь выстроить в голове какую-то картину. Внезапно все сложилось.

— Ты живёшь в доме Альберта? — вырвалось у меня против воли.

— Да — коротко ответил он.

Я постарался не думать о том, что гощу в доме человека, которого совсем недавно свёл в могилу. Может, он повесился в гостиной, как раз над столом, за которым мы вчера пили чай с его внуками. Меня передёрнуло.

— Он повесился в кабинете — сказал Авшалом, словно отвечая на мои мысли — я запер эту комнату, туда никто не заходит.

— А другие его дети не хотели бы продать квартиру? — ох уж мое неуемное любопытство.

— Они ее продали. Мне.

— Вот как…- это многое мне о нем сказало.

— Мы пришли — он резко остановился возле ничем не примечательного подъезда, толкнул стеклянную дверь.

Я напрягся. Можно было ещё сколько угодно шутить на тему «Матрицы», или хрен знает чего ещё. Но факт оставался фактом — ещё один человек будет знать обо мне слишком многое. Как он отреагирует? Сочтет нас обоих сумасшедшими? Посмеётся? Или поверит, что было бы ещё хуже?

Лерер тем временем остановился у первой же двери на первом этаже и нажал на кнопку звонка.

Через несколько секунд дверь открылась.

На пороге стоял плотный низкий человек. Он ничем не походил на мудреца и каббалиста, скорее на подрядчика на стройке. Голова его была лысой и блестящей, он был одет в свитер и домашние штаны, на ногах — стёртые тапки. На вид ему было лет пятьдесят, как и Альберту. Но по тому сразу было понятно, кто он такой — циничный учёный безбожник. А по этому типу не было видно ничего.

— Добрый вечер, Нерия. Мы не слишком рано?

— Вечер добрый. Заходите.

Мы прошли в гостиную, и я увидел двух женщин, сидящих за обеденным столом. Одна была возраста самого хозяина, вторая — лет двадцати пяти-тридцати. Обе были одеты в вполне светскую одежду.

— Мои жена и дочь — коротко сказал Нерия — Нава, мы с гостями пройдем в мой кабинет, не будем вам мешать.

— Принести вам чай? — спросила молодая женщина.

— Не надо — сказал Авшалом. Почему-то это прозвучало излишне резко.

Нерия словно не заметил возникшей неловкости.

— Пошли, парни — он слегка подтолкнул нас вперёд.

В кабинете хозяин запер дверь на ключ и повернулся ко мне.

— Можешь показать мне, из-за чего весь сыр-бор?

— Уже почти ничего не осталось — я расстегнул куртку и поднял майку. От надписей оставались лишь едва розоватые разводы на коже. Тем не менее, Нерия внимательно вгляделся в них.

— И в самом деле, так ничего не поймёшь. Вполне могут быть обычными стигматами.

— А снимок, который я вам посылал? — отозвался Лерер — я видел это своими глазами. И вы сами видите, что там, на снимке, это именно текст. Я думаю…

— Спокойнее, Авшалом — остановил его Нерия — я вижу, что ты слишком сильно погрузился в это дело. Понимаю, что это личное, и тебе важно доказать, что это не выдумка, но…

— Я бы сделал все, чтобы это оказалось бы выдумкой, а Янон — простым шарлатаном или психом.

— Тебя зовут Янон? — обратился ко мне хозяин.

— Да.

— Авшалом сказал, что твоя мать нееврейка. Почему же она тебя так назвала?

— Ей нравилось это имя. Она тогда ещё думала, что когда-нибудь сподобится пройти гиюр. Я родился девятого Ава, так что ей показалось, что это будет…

— Забавно? — закончил за меня Нерия. Повернулся к Лереру — поражают такие люди. Навязывают детям непрошеные судьбы, непосильную ответственность, имена, от которых лучше держаться подальше. Потому что это «забавно».

Тот промолчал.

— Не знаю, что сказать — вздохнул Нерия — лет десять назад можно было бы посоветовать поменять имя. А теперь это уже неважно.