— Как насчёт взаимной услуги?
— Рукой — пожалуйста.
— Идёт — судя по всему, на большее он не рассчитывал, слишком уж быстро согласился. Наверное, если бы он настоял, я пошел бы и на большее. Торопыга…
Я толкнул его к стене ближайшего магазина, не расстёгивая ремня, пробрался рукой в трусы. Полная боевая готовность.
Он дышал мне в шею, и мне это нравилось. Жаль только, что он — не Лерер…
****
К концу января я понял, что надо доставать откуда-то деньги. Сбережений пока хватало, я не шиковал, но и проесть все, что у меня накопилось за время работы инженером, было бы глупо.
Тогда я начал подрабатывать.
Наверное, отец получил бы инфаркт, узнав, что я работаю практически на любой подвернувшейся работе: продавцом, уборщиком, курьером. Пару раз даже был курьером для телеграса — в смысле, подвозил от кого-то кому-то заказ марихуаны.
Отец мне не писал и не звонил. Наверное, окончательно махнул рукой на непутёвого сына. Я его понимал, и так мне было даже легче — не надо было врать или оправдываться.
Мать писала, но она относилась ко всему спокойно. Знала, что я в Эйлате, и только спрашивала, хватает ли мне денег. Я говорил, что хватает.
Так уж получилось, что оба раза, когда я кого-то подцепил, были опять же с переодетыми досами.
Во второй раз я уже не ограничился дрочкой, а в третий мне попытались заплатить. Несколько секунд я всерьез думал взять деньги, потом всё-таки вернул обратно:
— Я не блядь, развлекаюсь, как и ты.
— Откуда ты? — спросил мой спутник, с некоторым облегчением пряча купюры обратно в бумажник.
— Из Иерусалима.
Он вздрогнул. Наверное, испугался, что я стукну его жене. Или, что хуже — адмору*.
(*Титул лидера религиозной хасидской общины)
— Не волнуйся — бросил я — таких, как ты, тут пруд пруди. Которые из Иерусалима.
— А ты? Тоже из наших? — спросил он с опаской.
— Нет, я безбожник.
— Ладно — он расслабился — хочешь ко мне в отель ночевать? Я не против ещё одного раунда.
— Нет, я домой — я притянул его к себе и коротко поцеловал. Он усмехнулся мне в губы, но на поцелуй ответил.
На том мы с ним расстались, я поехал к себе на пляж, улёгся в спальник внутри палатки. По ночам было холодно, но мой спальный мешок был хорошего качества — я не мерз, а от свежего морского воздуха спалось особенно крепко. Почему я не жил так раньше?
Следующее утро было совсем не похоже на предшествующий ему прекрасный вечер. Хотя бы потому, что я проснулся с до омерзения знакомым зудом.
Я зарылся головой в мешок. Нееет, только не это! Только не сегодня! Да и вообще — лучше никогда. Я понял — мы все помрем. Зачем напоминалки-то писать?
Собравшись с духом, я продрал глаза, через силу снял фуфайку, и узрел на груди что-то совсем незнакомое.
Сначала мне показалось что это какие-то картинки. Потом я подумал про египетские иероглифы. Одно я знал точно: это уже даже не протоеврейский.
Интернет тут ловил, хоть и хреновый.
Я полез в поисковик. Протосинайское письмо.
Налицо была некая деградация — если ещё пару лет назад я находил на себе вполне читабельные современные буквы, сейчас наблюдалась тенденция…нехорошая такая тенденция. Это значит, что со временем мы придём и к пресловутым иероглифам. А дальше что?
Хотя что это я. Никакого «дальше» уже не будет.
Я задумался. Что-то я должен был сделать…
Сфотографировал грудную клетку.
Пальцы сами нашли номер Лерера в списке телефонов.
Гудки.
Ответит ли? Или как раз сейчас он наматывает на себя ремни тфилина?
Он ответил.
— Янон?! — он словно не верил в то, что я мог позвонить.
— Ты ещё не открыл на меня криминальное дело? — спросил я полушутя.
— Нет, конечно — нетерпеливо сказал он — где ты?
— Далеко. И у меня есть то, что тебе нужно. Вопрос, сможешь ли ты этим воспользоваться.
— Что ты несешь? — он был не в духе. Как и я.
— Послать тебе фотку?
— Да. Поскорее!
Я пожал плечами, скинул ему фотографию, не отключаясь от разговора. Почему-то это напомнило мне беседу с его отцом, и стало не по себе.
— И что это значит? — спросил он после некоторой паузы.
— Это такое письмо… — начал я.
— Я знаю, что это за письмо — прервал он меня — что это? Почему в этот раз такие знаки? В прошлый раз были другие!
— А в этот раз — такие. А год назад был арамейский. Понимаешь?
Он помолчал.
— Понимаю. Почему ты мне этого раньше не сказал?
— Зачем? Это что-то меняет?
— Не меняет. — Молчание — Я хочу увидеть это сам. Где ты?
— В Эйлате.
— Блядь! — я вздрогнул. Не ожидал от него такого крепкого словечка — что ты там делаешь? Какого хрена именно в Эйлате?!
— Наслаждаюсь последними месяцами нашего существования.
— Ты всё-таки в это веришь? — спросил он.
— Если я псих — то оно тем более того стоит. Ведь тогда остаток жизни мне придется провести в сумасшедшем доме.
— Рад, что ты адекватно расцениваешь свои шансы. Я скоро приеду. Никуда не уезжай.
— Хорошо — пробормотал я. Почему-то мне очень захотелось, чтобы он приехал, хотя все это время я, по сути, от него прятался.
— Где ты?
— На диком пляже. Там, где палатки. Знаешь?
— Знаю. Бомжуешь?
— Не начинай — я вздохнул. Неужели начнет мне выговаривать? Только не это.
— Я скоро буду — повторил он и повесил трубку.
Лерер приехал к часу дня.
Вышел из машины, уставший, в мятом пиджаке. Все такой же религиозный, все такой же чёрно-белый.
Борода стала немного короче, и ему это шло. Очень.
Его шляпу вдруг сдуло порывом ветра, он подобрал ее, но не надел. Кинул в машину на сидение, и двинулся ко мне. Теперь его голову покрывала только черная кипа.
— Где это? — спросил он вместо приветствия.
Я ткнул в грудь.
— Снимай.
— А поцеловать? — ляпнул я.
Он приподнял бровь.
— Я вижу, Эйлат на тебя действует очень специфически. Давай, у меня мало времени.
Я огляделся, хоть это было бессмысленно — вокруг нас не было вообще никого. Никаких возможных свидетелей.
Стянул через голову майку.
Он впервые увидел надписи вживую, и я видел, что они произвели на него впечатление.
Притронулся к строчкам, и я едва удержался, чтобы не податься навстречу его прикосновению.
— И что тут написано?
— Откуда я знаю? И разве это важно? Мы все умрем — я пожал плечами.
— Хорошо. Другой вопрос: почему ты? И не заливай мне про мессианизм. Я хочу понять.
— Я не знаю. А почему бы и не я? Просто не повезло. — я сам себя спрашивал это столько раз…и отвечал сам себе всегда так же: просто не повезло.
— Ты ел сегодня? -спросил он неожиданно.
— Не особо. Аппетита не было, знаешь ли.
— Пойдем пообедаем. Я угощаю.
— Думаешь, я тут голодаю? — хмыкнул я.
— А ты не голодаешь? Я пытаюсь понять, на что ты живёшь.
— На еду мне, по крайней мере, хватает.
— Янон — он вздохнул — нельзя продолжать… так. Даже если это правда… ты не можешь жить так — в палатке, как бомж.
— Почему? — спросил я. Мне было интересно, что он ответит.
Он подумал. Перевел взгляд с сероватого прохладного моря на меня.
— Если ты мессия…то я не могу оставить тебя в таком положении. Пусть ты и не таков, какого мы ждали, но мы…мы ждали. И я должен принять тебя, как гостя. Как дорогого гостя.
Я смотрел на него во все глаза.
Всё-таки они — инопланетяне. Никогда, никогда не пойму их.
Потом мы пообедали в какой-то кафешке в городе. Точнее, я обедал, а он пил воду, которую принес с собой: у кафешки не было сертификата о кошерности.
Он молчал, и я был ему за это благодарен. Не хотелось говорить.