— Да.

— Что его заставило…уйти? Что ты ему сказал?

— Ты умеешь читать даац? — спросил я его вместо ответа.

— Нет. Коллеги отца перевели несколько фраз, но он был единственным, кто, скорее всего, сумел прочёсть все. Ты тоже думаешь, он убил себя из-за…этого? Ты сам знаешь полный текст?

— Давай помедленнее, ладно? — я готов был бросить трубку, его давление меня смутило.

— Да. Прости. — он замолк.

— Ты стер все видеозаписи? И мои мейлы?

— Разумеется. Я знаю, что такие вещи лучше уничтожать сразу.

— Твой отец перевел мне приблизительно столько же, сколько смогли прочесть его друзья. Возможно, позже он смог расшифровать и остальное, но мне сообщить не смог. Или не захотел.

— Если это было на твоём теле… это стигматы? Или…?

— Ты веришь, что это может быть правдой? — спросил я.

— Я верю в конец времён. Но никогда не думал, что это будет так…паршиво. Как понимаешь, традиция утверждает совсем иное. Хотел бы я знать все, что там написано…

Я вздохнул.

— После смерти твоего отца, я не думаю, что будет хорошей идеей.

— Ещё кого-то довести до самоубийства? — договорил он за меня.

— Я не хотел — пробормотал я — не ожидал. Хотя надо было…и не хочу ещё одной смерти на своем счету, понимаешь?

— Я — не мой отец. У него было биполярное расстройство, это не секрет. Подумай сам, он убил себя, даже не проверив, что это видео — подлинное. А если это был бы фейк? Простой пранк? Я ни в чем тебя не обвиняю, конечно…пока.

— Что ты хочешь? — спросил я, хотя все уже было понятно.

— Я хотел бы увидеть своими глазами эти знаки. Или что это там.

— Не на что смотреть. Все уже исчезло.

— И как же мне тебе верить тогда? — в его голосе я услышал раздражение.

— Появится опять, рано или поздно.

Он помолчал.

— Я думаю, что нам надо встретиться.

— А я — нет.

— Я не собираюсь тебе вредить.

Я засмеялся.

— Дашь мне честное благородное слово?

Он выдохнул в трубку. Судя по всему, брал себя в руки.

— Тогда поговорим так. Можно?

— Можно, конечно. Тем более, что ты все равно знаешь мой номер — не знаю, почему я продолжал этот разговор. Наверное, просто сочувствовал, да и вина за смерть его отца давила сильно.

Успокоившись, он больше меня не допрашивал. В основном рассказывал про Альберта, про себя.

Ему было 35, он был ультраортодоксом, но, как и его отец, учёным, преподавал в университете. У него было пятеро братьев и сестер, четверо детей.

Он спросил у меня, какой голос был у отца в тот вечер. Признался, что они не разговаривали друг с другом последние полгода — отношения на почве религии и биполярности становились все напряженнее и холоднее. Тем не менее, пару раз я слышал его судорожный вздох — кажется, он плакал, но тщательно это скрывал.

Я посмотрел на часы. Мы говорили уже более получаса.

— Ты в порядке? Просто мне пора… — на самом деле мне никуда не было пора. Но продолжать этот разговор становилось все тяжелее.

— В порядке — ответил он. Голос его был почти спокойным.

Я вздохнул.

— Было…- приятно пообщаться? Я завис. Потом нашелся — надеюсь, что как-то… помог.

— Помог. Спасибо тебе. До связи — и он бросил трубку, не дожидаясь моего ответа.

Я пошел на кухню, сварил себе крепкого кофе. Мне хотелось спать, но я не стал ложиться, хотя никаких дел у меня не было.

Наверное, я знал, чего жду.

Примерно через час послышался негромкий стук в дверь.

Я посмотрел в глазок.

Обычный для этого района человек: черно-белый костюм, шляпа, борода. Даже очки. Но я с почти точной уверенностью мог сказать, что это не просто сосед, который постучался попросить соли или убедить побыть десятым в миньяне.

Я открыл дверь.

Он рванулся ко мне почти сразу же. Меня сбили с ног, свалили на пол, рука его вцепилась в мое горло. Только сейчас я увидел, что он плачет. Да что там — задыхается от слез.

Пальцы сжали мое горло сильнее, и я прохрипел:

— Отпусти…

Он прижал меня собой к полу, и я почему-то представил нас со стороны: я, в домашних штанах и майке, распластанный на холодном кейсарском камне, и он — классический ортодокс, содрогающийся в рыданиях и душащий меня, сидя на мне верхом.

Если мне не было бы так страшно… наверное, я бы завелся.

Или, точнее…

Я завелся.

И он, разумеется, это почувствовал.

Отшатнулся от меня, быстро поднялся на ноги.

— Извращенец — выплюнул он.

— Какой есть — я сел на полу, потом тоже поднялся.

Он сложил руки на груди, и молча смотрел на меня.

— Что? — спросил я, поежившись.

— Сними майку.

Это прозвучало так…непристойно, что мне взяло пару секунд, чтобы понять, зачем это ему надо.

Я поколебался, стянул с себя белую безрукавку, обнажая тело без малейших признаков той дряни, что была на мне ещё неделю назад.

Он подошёл вплотную, снял очки и шляпу, и принялся внимательно рассматривать кожу на моей груди.

Я сглотнул, ощущая его дыхание, и понял, что возбуждение никуда не уходит, что было по меньшей мере странно: меня никогда не притягивали бородачи в чёрно-белых доспехах.

Лицо его было сосредоточенным, таким же худым, как и у его отца. Взгляд черных глаз — столь же острым.

Я осторожно выдохнул, чтобы он не заметил, что все это время я стоял, затаив дыхание.

Он зашёл мне за спину, и у меня мурашки прошли по коже. Несмотря на то, что он стоял очень близко, мы не касались друг друга. Я поймал себя на мысли, что мне хочется качнуться назад, хоть на секунду ощутив…

— Ничего нет — сказал он, и я вздрогнул.

— Я же сказал это по телефону.

— Часто это появляется?

— Время от времени.

— И когда, по-твоему, проявится в следующий раз?

— Не знаю — честно ответил я.

Он вздохнул. Протер очки, привычным жестом спрятал их в нагрудный карман.

— Я могу найти человека, который сможет прочесть следующую запись. Как я понял, ты сам этого сделать не можешь?

Я кивнул.

— Значит, тебе нужна будет помощь и в следующий раз…если такой будет. Я смогу придумать легенду, так, чтобы все не закончилось ещё одним суицидом. Лезть с дознаниями к тебе не станут. Подходит?

— Зачем это тебе?

— По двум причинам. Первая: удостовериться, что мой отец погиб не по глупой ошибке, что у него была очень веская причина…уйти. Вторая: если это — правда, понять, что мы вообще можем сделать. А если окажется, что все это жестокий розыгрыш — сгноить тебя в тюрьме.

Я нервно засмеялся.

— И сколько времени ты будешь ждать?

— Месяц.

— А если это появится позже?

— Позвонишь мне из камеры, я приеду.

— Ты не похож на обычного доса — сказал я с горечью.

— Ты много знаешь обычных? — он усмехнулся.

— Не особо.

— Ну так и не говори за всех.

Я пожал плечами, оставшись при своем мнении.

Он посмотрел на часы.

— Я ухожу. Как только что-то изменится — звони. Не на номер отца, я его отключу завтра. Звони на мой — я послал тебе пустое сообщение, сохрани номер. Вопросы есть?

— Один-единственный. Если окажется, что ничего сделать нельзя — что тогда?

Он пожал плечами.

— Тогда мы будем просто жить…пока ещё можно.

Взял со стола шляпу, надел ее, и, не прощаясь, закрыл за собой входную дверь.

Я упал на стул, потер ладонями щеки.

Не могу сказать, что он сильно меня напугал. Угроза посадить меня за решетку не особо подействовала — даже если это случилось бы в каком-то отдаленном будущем, сидеть мне все равно оставалось бы недолго. Или же я просто сбежал бы куда-нибудь на юг, в Эйлат, и жил бы там до самого последнего дня. Жаль только было бы не заниматься больше любимым делом, как я планировал.но если выбирать между тюрьмой и приморским курортом — лучше курорт.