Я вытер губы ладонью, сел и быстро переслал все готовые файлы Данцу. То, что мне нужно было сделать куда раньше, вместо того, чтобы препираться с человеком, который только что зарезал мою карьеру.

Потом я вспомнил, что карьера, в свете некоторых обстоятельств — всего лишь бесполезный звук, и расслабился. В первый раз за все это время мысль о конце света подействовала на меня успокаивающе.

Посмотрел на все ещё молчащего Орена.

— Доволен?

— Пошел ты — сказал он устало.

Я пожал плечами.

Не беспокоясь о том, что Альперат продолжает торчать посреди моего кабинета, я вышел за дверь, и направился на экзекуцию.

========== Глава 8 ==========

Глава 8

Данцигер встретил меня обыденно — кивнул мне, и ждал, пока я займу место напротив него.

— Вайцман — сказал он — перед тем, как ты расскажешь, что именно я только что видел, хочу прояснить несколько деталей.

Он откашлялся.

— Во-первых, я позвал тебя, а не Орена, потому что хочу услышать именно твою версию. Я знаю Альперата немногим больше твоего, поэтому примерно представляю, что там могло произойти. Но, как видишь, я не делаю никаких умозаключений, а только хочу услышать факты.

— Я понял — ответил я напряжённо.

— Ну так что же? — спросил он после некоторого молчания.

— То, что вы видели… — я внутренне сжался — было не по моей воле.

Его глаза загорелись нехорошим огнем. Мысленно он, должно быть, уже засаживал Орена за решетку.

— Но — слегка повысил я голос, ненавидя себя в это секунду — это не значит, что до этого не было чего-то…по моей…воле.

— То есть? — спросил он тихо, голос его был сух, как песок.

— Несколько недель назад — сказал я через силу — у нас была… связь. Но все уже закончилось.

Он откинулся на спинку кресла, и в его глазах я увидел то, что боялся больше всего — разочарование.

— Вот как — сказал он наконец — теперь я припоминаю некоторые… симптомы. А что же с Раей?

Я промолчал.

— Тебе что, совсем все равно, кого трахать? — он уже не выбирал слов, и по одному этому стало ясно, настолько он зол.

— Мы с Раей не спали.

— Значит, она достаточно разумна, в отличие от тебя. Я ожидал от тебя большего, Янон.

Я опустил голову.

Он вздохнул.

— Я не имею права диктовать тебе, с кем спать — сказал он — но… Рая рассказала тебе про мой с Альператом конфликт?

— Рассказала — глухо ответил я.

— То есть, ты был предупрежден о некоторой поляризации внутри фирмы.

— Да.

— И тем не менее, поставил под угрозу всю свою будущность в компании. Думал, что пронесёт? Или совсем не думал?

— Думал, что пронесёт — ответил я ровно.

— Орен… — он помедлил, подбирая слова — он очень обаятельный человек. Умеет очаровывать людей.

— Да.

— Легко подпасть под его влияние — Эран смотрел на меня с лёгким сожалением и жалостью.

— Вы тоже подпали? — не удержался я.

— Нет, слава богу — он усмехнулся — но тем не менее, не ты первый, не ты последний. Он тоже, знаешь ли, всеядный. Рая вот его сразу раскусила.

«И предупреждала меня», горько подумал я. Сейчас я ругал себя за свою дурость. Хотя и помнил, что меня толкнуло на этот необдуманный шаг: одиночество и отчаяние. Не то, что меня это как-то оправдывало, или делало менее жалким. Наоборот.

— Я не буду тебя увольнять, Янон. Но о переходе на второй этаж можешь забыть — проговорил после паузы мой начальник.

— Хорошо — поистине, мне было глубоко плевать на этот второй этаж. Провести последний год в компании мизантропов-трудоголиков было бы просто глупой тратой времени.

— Не видно, чтобы тебя это расстроило — заметил с усмешкой мой начальник.

— Мне нравится здесь.

— Верю. Ну что же, если тебя этим не проймешь, то и не знаю, что делать. Спасибо за файлы, ты прекрасно справился. Можешь идти.

— Спасибо — отозвался я, понимая, что легко отделался. По крайней мере, пока.

Вечером мне позвонил отец. Значит, Данц уже ему сообщил. У них прямая связь, что ли? Я поежился, но пришлось ответить.

— Ты, как я понял, не желаешь переходить в элитный отдел? — спросил он недовольно, и я поблагодарил Господа Бога и Эрана: отец получил новости в сильно облагороженной форме.

— Не желаю.

— И почему же? Хочешь прозябать, годами над планом-38,*

(*Государственный генеральный план укрепления существующих сооружений на случай землетрясений, общепринято именуемый ТАМА-38)

ни разу не создав ничего нового? Эран дал тебе тот первый проект по моей просьбе, чтобы ты понял, какой это кайф — творить. Творить, а не…

— Я понял тебя, — прервал я его — как видишь, я не творец. Мне надо идти.

Он хотел ещё что-то сказать, но я уже нажал на кнопку, отключая телефон.

Отец любил строить. Создавать. И я, в общем-то, это любил. Но в конечном счёте все будет совсем наоборот.

От мыслей, которые мне несколько последних дней удавалось избегать, стало зябко и тошно. Я надел куртку и решил пройтись. Мне нужно было проветрить голову, отвлечься.

Но перестать думать не получилось.

Как и много раз до этого, я вновь задался мучавшим меня вопросом: когда мессианство стало доктриной спасения? Почему выражение «последние дни» стало синонимом рая на земле, а не тем, чем оно было на самом деле — пророчеством о всеобщем, извините за выражение, пиздеце? Утопическая сказка о вечном мире во всем мире под мудрым руководством помазанного праведника — вот, что стало центральной идеей нашей традиции. Но в реальности это все оказалось чьей-то красивой выдумкой. Не будет царства, не будет золотого века, и мазать елеем меня никто не собирался. Разве что назвать мазней всю ту хренотень, которая появлялась на моем теле в течение последних десяти лет.

Каким-то образом я оказался у стен старого города. Подумал, не повернуть ли обратно домой, но вместо этого прошел через ворота, и направился к Стене.

Там было людно, как и всегда. Пестрая публика прохаживались, сидела, стояла, раскачивалась на древних камнях. Туристы, военная полиция, верующие, и как всегда — изрядное количество юродивых. Пестрый человеческий коктейль.

Я сел на каменный бордюр, так и не зайдя на мужскую половину Стены. Мне не о чем было молиться, и нечего было просить у груды камней, наложенных друг на друга.

Вскоре я стал свидетелем необычного зрелища: высокий и полный человек, завернутый, как в тогу, в гостиничную простыню (на ткани у него подмышкой я рассмотрел печать “Гостиница Орхидея, Иерусалим”), стоял прямо посреди площади и пророчествовал на английском — по крайней мере, в его мировоззрении, это, скорее всего, так и называлось. Лицо его было величавым и спокойным, светлые, почти белые волосы развевались на ветру. Он выглядел, как…как Понтий Пилат в каком-то фильме, который я смотрел ещё в юности.

Какое-то время он прохаживался туда-сюда, потом уселся на гладкие камни рядом с развеселыми пограничниками, и начал им что-то вещать. Те кивали с лёгкими улыбками, и я заметил, что один из них уже звонит в местную больницу.

Вот он, истинный иерусалимский синдром — прямо передо мной. Спроси у этого бедолаги, не является ли он мессией, и он ответит «ты сказал».

А я? Чем я отличаюсь от него? Тем, что не читаю проповедей? Выгляжу относительно адекватным? Или же знаками на теле, которых, кстати, не видел с того памятного вечера?

Минут через двадцать прибыла белая машина амбуланса, и я с болезненным сочувствием наблюдал, как двое здоровяков в белой форме повели беловолосого беднягу к машине, что-то попутно ему внушая. Он не протестовал, но и не особо осознавал, что происходит.