После того, что произошло, разговаривать нам не хотелось. Я понял, что за эти пять дней случилось что-то, чего он мне не расскажет никогда. Закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на горячую боль в заднице, слушал его дыхание и знал, что он тоже не спит.

С той ночи всё пошло под откос.

*

Каким-то образом Зелиг смог выкроить время для разговора с армейскими чинами, связная описала мне весь процесс восстановления в резерве, и я, скрепя сердце, принялся за дело.

Дед, узнав о моём решении, когда я приехал домой после особо тяжёлого рабочего дня, вздохнул.

— Какого чёрта, Миха? Зачем тебе эта армия?

— С каких пор ты стал таким пацифистом? — попытался я свести всё к шутке.

— Каким, к чёрту, пацифистом? Я не хочу, чтобы он снова тебя впутывал в свои выходки.

— С чего ты взял, что он вообще что-то подобное сделает?

Дед взял с вазы на столе большое зелёное яблоко, покрутил в руках.

— Потому что помню пару твоих историй из армии. Ты мне мало что рассказывал, да и сам тогда, судя по всему, не понимал, по какому тонкому льду вы ходили. Теперь хоть понимаешь?

Я промолчал.

— Я не думаю, что он изменился, — сказал дед, — и боюсь, что если что-то случится, то затянет и тебя.

— Я для того и возвращаюсь, чтобы он взял бы себя в руки, — ответил я.

— А какого чёрта это тебе нужно? — дед положил яблоко обратно в вазу.

— Не хочу, чтобы с ним что-то случилось.

— Думаешь, твоё присутствие там что-то изменит? Вы просто попадётесь вдвоём, — сказал с горечью Яков.

Я вздохнул.

— Я не могу пообещать, что ничего не случится. Но если я буду там — то риск будет меньше. Я буду очень осторожен, Курт. Честно.

Дед грустно покачал головой.

— Совсем ты голову потерял из-за него, Миха. Что ты там решил насчёт квартиры?

— Давай подождём ещё год? — предложил я. — Пока что я не вижу нужды в переезде.

— Как скажешь, — ответил он, — надеюсь, что доживу до тех пор.

— Ты так мечтаешь от меня избавиться? — спросил я, улыбаясь. — Даже к бесславному ублюдку готов меня сплавить?

— Хочу хоть на старости лет увидеть, что с тобой всё в порядке, — ответил он, не улыбнувшись.

Я не ответил, но сердце моё дрогнуло от жалости к нему.

*

В середине сентября начался сезон свадеб, и я был приглашён на свадьбу Неты из головной компании и ещё на одну — моего двоюродного брата.

На первую свадьбу мы с Дори пошли вдвоём. Хупа была под открытым небом, в живописном поселке где-то в часе езды к югу от Тель Авива.

Гостей было немного, всего человек сто. Столы были расставлены прямо на траве, тут и там алели ягоды на кустах боярышника, источали одуряющий аромат грядки шалфея, лимонника и перечной мяты, а невдалеке шуршала эвкалиптовая роща.

Нета и Лави радушно приветствовали нас, а потом отвлеклись на других гостей.

Я набрал себе на тарелку всяких свадебных закусок, которые подают перед основным угощением, захватил бокал с вином и отошёл в сторону, к высоким столикам у дальней стены. Больше всего мне не хотелось столкнуться с Гаем, которого Нета тоже пригласила.

По закону подлости, он оказался неподалёку и сразу же меня заметил.

Какое-то время он молча смотрел на меня, думая, подойти или нет.

Потом решился и направился в мою сторону. Я мысленно застонал, но было поздно метаться.

— Привет, — бросил он мне. — Дори тоже тут?

— Да, где-то бродит.

— Как тебе на новой работе? Нравится?

— Спасибо, всё неплохо.

— Я слышал, он увольняет людей?

— Увольняет, — ответил я, надеясь, что мои односложные ответы быстро исчерпают беседу.

Он опустил голову, потом поднял на меня глаза, и я увидел в них нешуточную боль.

— Миха, — тихо сказал он, — ты понимаешь, что разбил мне сердце?

— Я тебе ничего не обещал, — так же тихо отозвался я.

— Я не говорю об этом, — перебил он меня. — То, что ты… Неужели ты всегда был таким же, как он?

— Ты поклялся, что не будешь об этом говорить, — прошипел я, — а сейчас решил обсудить эту тему прямо тут, при целой сотне людей?

Он меня будто и не слышал.

— Как ты живёшь с этим? — спросил он. Я понял, что этот вопрос, скорее всего, не даёт ему покоя уже несколько месяцев.

— Как видишь, я пять лет сидел дома безвылазно.

— А теперь?

Я пожал плечами.

— Ты не думаешь об этом? — спросил он настойчиво.

— Думаю каждый день, — глухо сказал я, — спасибо за приятную беседу. Именно то, о чём мне всегда хотелось поговорить на свадьбе.

Он открыл рот, чтобы ещё что-то сказать, но передумал.

Я поставил тарелку и бокал на столик — аппетит пропал напрочь — и отошёл от Гая, надеясь, что больше он не приблизится.

На хупу смотреть у меня не было уже никакого желания. Я потихоньку отошёл в заросли подальше от всех, сел на прохладную каменную скамью, всю в пятнах лишайника, и принялся бездумно обрывать листья с какого-то куста, стараясь загнать поглубже в душу всё то, что вылезло на поверхность после слов Гая.

Где-то через час я наконец немного пришел в себя. Слава Богу, меня никто не искал.

Вышел и увидел, что церемония уже закончилась, и теперь все выстроились в очередь под навес хупы, чтобы ещё раз лично поздравить новоиспечённых супругов.

Я подумал, что подходить с таким настроением к новобрачным будет не лучшей идеей, и остался стоять на месте.

Ко мне подошёл Дори.

— Видел Гая? — спросил он.

— Видел, — коротко ответил я.

— Он тебе успел уже что-то сказать?

— Да.

Он задумчиво посмотрел на меня.

— Будешь страдать?

Я невольно улыбнулся.

— Уже настрадался.

— Тогда пошли за стол, я специально попросил Нету, чтобы нас посадили как можно дальше от него. И только не говори мне, что не голоден.

Я понял, что на самом деле очень голоден — так и не успел попробовать ничего с той тарелки. Чёртов Гай.

Дори подтолкнул меня к столам, и на том эпизод с его братом был забыт.

Вторая свадьба была в обычном зале торжеств, в присутствии трехсот гостей — обычное среднестатистическое мероприятие, которое не оставило у меня никаких воспоминаний. Дори со мной не пошёл, так что я просто провёл весь вечер в компании своего старшего брата, Дана. Он тоже пришёл один, жена осталась в этот раз дома с детьми.

— Что у тебя нового? — спросил он, пока я сражался с увесистым стейком.

— Всё как всегда, — мысленно я уже готовился к обычной обработке «когда наконец соберёшься жениться».

— Дед здоров? — спросил он меня вместо этого.

— Здоров, передаёт привет, — автоматически приврал я. Дед никогда не передавал никому приветов.

Он кивнул, и на том наша беседа закончилась. Я не стал задерживаться и улизнул, не дожидаясь десерта.

Чем дальше я продвигался в процессе восстановления в резерве, тем напряжённее становились наши с Дори отношения. В октябре он поехал на три дня на краткосрочные сборы — скорее всего, подготовку к операции в марте. Вернулся он в отвратительном настроении, сказал, что будет очень занят, и какое-то время мы виделись только на работе.

В середине ноября меня наконец официально вписали в список роты (той самой, которой собирался командовать Дори) и сообщили, что пошлют мне вызов на мартовские сборы в январе.

Вечером я показал своё новенькое удостоверение резервиста Зелигу — после долгого перерыва мы встретились после работы у него дома.

Он повертел карточку в руках, передал мне.

— Надеюсь, что не начнёшь мне мораль читать прямо на стрельбище? — сказал он.

Я, усталый и невыспавшийся после труднейшего отчёта на двухстах страницах перед концом года, разозлился. Какого чёрта? Почти четыре месяца он толкал меня к этому моменту, а теперь, по сути, обозвал занудой.

— Нет, но и в твои игры я играть там не собираюсь, — ответил я.

— Какие игры? — ответил он недовольно. — Иногда мне кажется, что ты считаешь меня кем-то вроде Менгеле и Пиночета в одном флаконе.