Он опустил голову, глядя в на носы своих армейских ботинок.

— Что предлагаешь? — спросил он, наконец. — Уйти я оттуда не могу.

Я пожал плечами.

— Ничего не предлагаю. Просто будь осторожен.

— Хорошо, — с облегчением сказал он. Поднялся с кровати и продолжил копаться в рюкзаке.

На том наш абсолютно бесполезный и бестолковый разговор был закончен.

Но я облегчения не чувствовал.

Его недавнее предложение вернуться в армию — резервистом, разумеется — не шло у меня из головы.

Теоретически, такое можно было проделать, и такое случалось. Правда, нечасто.

Практически — я не видел ни одной причины так поступить, кроме как действительно для присмотра за Дори. Но…

Я мог бы обманывать себя и говорить себе, что он в безопасности. Но прошлогодний случай с пистолетом доказывал обратное.

И ещё звонок от Двира, пару месяцев назад.

Двир, тот самый товарищ, что подошёл ко мне на кладбище во время дня поминовения, позвонил мне в конце июля. Мы с Дори как раз занимались переходом в нынешнюю компанию, и я был немного рассеян. Но мы всё же поговорили.

— Ты ещё помнишь то, что я сказал тебе тогда, на могиле Томера? — спросил он.

— Помню, — ответил я неохотно.

— Если ты ушёл, думая, что кто-то из наших тебя в чём-то может обвинить, то зря.

— Я ушёл не из-за этого, — я был краток.

— Я понимаю, что подробностей не будет — и это твое дело, — помолчав, сказал он, — но хотел кое-что добавить.

— Что?

— Это касается Дори. Вы же и во время срочной службы влипали в разные неприятности?

— Да, — сказал я, — но это было давно. Мы были юными идиотами.

— Были? — услышал я смешок Двира. — Насчёт тебя — поверю, что ты мог измениться. Но он…

— Что с ним? — спросил я, насторожившись.

— Если честно, весь последний год он ведёт себя так, словно для него закон не писан, — видно было, что Двир не хочет говорить лишнего по телефону.

— В резерве? — уточнил я непонятно зачем.

— Да, во время учений. Ну и на поле тоже. По телефону не хочу говорить.

— Почему бы тебе ему этого не сказать напрямую? Ты же зам командира, — удивился я.

— Я пытался. Мы пытались. Когда ты был с нами, то ещё как-то мог держать его в узде. Жаль, что ты ушёл.

— Он большой мальчик, — возразил я, — сможет сам со всем разобраться.

— Я слышал, что вы работаете вместе, — отозвался Двир. — Если вы общаетесь, может, поговоришь с ним об этом?

— А если он спросит, откуда я знаю?

— Мне нечего скрывать, — ответил он.

Через пару недель оказалось, что Двир был так откровенен, потому что в августе он переезжал жить в Австралию — достаточно далеко, чтобы взбешённый Зелиг не смог бы при всем своем желании до него добраться.

А вот наша беседа на опасную тему с Дори прошла далеко не мирно. Но именно в тот раз впервые прозвучала эта идея — о моём возвращении в состав резерва.

Я чувствовал, как всё во мне сопротивляется этому. Я не хотел больше таскаться на призывы, получать вызовы в самые неожиданные и неудобные моменты, влипать в неприятности и вытаскивать из них Дори. Не хотел палаток, спальников, автомата, армейской еды, скуки и ещё много чего, что я уже успел забыть.

Кроме того, то, что в двадцать лет не оставляло следа в моей душе, сейчас было бы для меня невозможным. Я вспоминал наши выходки, которые давно уже похоронил на дне памяти, и не мог поверить — неужели это были мы?

В идеале я хотел бы, чтобы Дори, как и я, ушёл бы оттуда. Но он не то, что не думал об уходе, а наоборот — метил на место командира роты.

*

Зелиг вернулся через пять дней, целый и невредимый, с кучей новых баек и сплетен.

Мы сидели в креслах в его гостиной, пили пиво и обменивались новостями — он про парней из взвода, я про работу.

— В марте будет большой призыв, скорее всего, я уже возьму себе нашу роту, — сказал он будто между прочим.

— Придётся тебе стать солидным ротным командиром, никаких больше хулиганств, — усмехнулся я.

Он не ответил, и я насторожился.

Он заметил это.

— Буду участвовать в разработке мартовской операции, — сказал он неохотно.

— Охренеть, — пробормотал я. Это на самом деле было круто.

Он устало потёр глаза.

— Жарища там была… Все глаза себе сжёг на этом солнце.

Я молча смотрел на него и понимал, что сейчас скажу то, что говорить не хочу.

— Насчёт того, о чём мы тогда разговаривали…

— Да? — рассеянно переспросил он.

Я вздохнул. Всё-таки я идиот. Куда я лезу?

— Поговори с связным офицером насчёт того, как именно я смогу вернуться в часть.

Он посмотрел на меня, словно не верил своим ушам.

— Ты же не хотел этого.

— Сейчас хочу, — соврал я.

— Не верю.

Я пожал плечами.

— Что ж, тогда проехали.

Он задумчиво провёл пальцем по губам. Наверное, пожалел, что слишком сильно надавил. Видно было, как ему хотелось, чтобы я вернулся.

— Слушай, если хочешь, я устрою тебе встречу с нашим комбатом и связным. Поговори с ними. За шесть лет в батальоне много чего изменилось. Может, тебе понравится?

— Может быть, — покладисто ответил я.

— Про тебя спрашивали, — вспомнил он.

— Кто? — поинтересовался я.

— Зоар из второго взвода. Помнишь его?

Я помнил. Помнил очень хорошо.

Потому что с Зоаром я испытал первый поцелуй с парнем, первую взаимную дрочку, и ещё несколько «первых» опытов, хоть мы так и не добрались с ним до главного. Как раз тогда я расстался со своей первой девушкой, родители объявили, что переезжают в Бней Брак, и в голове у меня была полная каша.

Дори слегка наклонился ко мне, всматриваясь в мое лицо.

— Вижу, что вспомнил, — сказал он негромко.

Я даже не пытался что-то скрыть. Всё и так было понятно. Хотя бы потому, что это Зелиг застукал нас за поцелуями во время охраны базы и влепил каждому месяц невыезда. При этом позаботился о том, чтобы в расписании дежурств мы бы ни разу за этот месяц не пересеклись.

— Ревнуешь? — констатировал я явный факт.

— Если мог бы — выгнал бы его из батальона, — честно ответил он, и мы рассмеялись.

— Ну так что? — вернулся он к основной теме.

— Я поговорю с взводным, дай мне его телефон.

— Её, — поправил меня Дори, — поговори с ней в воскресенье, а я прозондирую почву с комбатом.

— Договорились, — теперь, когда решение было принято, я уже не жалел. Слишком поздно.

Дори снова потёр покрасневшие глаза, и я спохватился.

— Я поеду сегодня домой, а ты отдыхай, — сказал я, поднимаясь с кресла.

Он перехватил мою руку.

— Куда? Я с тобой ещё не закончил.

— Ты в состоянии сейчас хоть пальцем пошевелить? — хмыкнул я.

— Я не видел тебя всю неделю. Я в состоянии на что угодно, лишь бы уже трахнуть тебя, — выдохнул он мне на ухо.

В дальнейших уговорах я не нуждался и скоро уже плавился под его жаркими поцелуями. Сегодня ему было не до нежностей — он вошёл в меня практически сразу же, и я крепко сжал зубы, чтобы не показать боли — мне тоже не хотелось обычных ласк этим вечером. Хотелось чувствовать боль, и так же причинять её и ему. Повинуясь импульсу, я слегка сжал ему горло рукой, так, что его кадык уперся в мою ладонь и дёрнулся под ней, когда он сглотнул. Но он не отнял от себя мою руку, даже когда я сжал пальцы ещё сильнее. Только его движения во мне стали резче, а дыхание — тяжелее.

— Ещё — прошептал я, подаваясь ему навстречу.

Он закусил губу, на секунду остановившись, словно собираясь с духом. Я на пробу сжал пальцы ещё сильнее — он не остановил меня и сейчас. Вместо этого в его взгляде полыхнул огонь, какого я раньше не видел. Похоть, голод, тоска — это ошеломило меня, и я отвёл глаза, чтобы не видеть его слабости.

Он сдавленно зарычал, и то, что последовало за этим, иначе как «еблей», назвать было невозможно. Раз за разом он яростно врывался в меня, что-то шипя сквозь зубы, его рука двигалась на моем члене с бешеной скоростью, и я, разумеется, не мог долго продержаться в таком темпе. Рука моя всё ещё была на его глотке, и я не отпускал его, даже чувствуя, как изливаюсь ему на пальцы, а потом и он догнал меня — вжимаясь кадыком в мою ладонь, издавая сдавленные полувсхлипы-полустоны, и потом замерев, чтобы хоть немного перевести дыхание.