Я точно поджидал чего-то. Когда я проходил мимо одного дома, я увидел людей, сопровождавших Его тогда, в момент первой моей встречи с Ним. Но Его не было уже среди них. Они выходили из дому и скорбно пели:

Господь — сила! И Его они называют Господом. Ясно, что воинство ангелов придет к Нему на помощь и не даст одолеть злу Его святой кротости. Я ждал чудес. Но чудес не произошло.

Я видел, как Его провели связанного во двор Каиафы. И великий храм Отца Его безмолвствовал. Гроздья золотого винограда на его мраморных столбах оставались неподвижны. Ни одна звезда не шевельнулась в небе. А Его били палками, как последнего разбойника, в этом дворе Каиафы! Из-за спин яростно кричавших людей, среди дыма костров и гула, я жадно следил за Ним, завернувшись в плащ. Ни единый укор не вырвался из Его уст. Мое сердце переполнилось злобой. Внезапно я ринулся к Нему сквозь толпу. Я говорил Ему, что надо призвать с неба хоть одного ангела в свою защиту. О, тогда бы и я обнажил во имя Его мой меч. И я был готов вырезать этим мечом полмира, чтобы уберечь Его, как лучший цвет неба. Я кричал Ему: «Зови же ангела! Ведь Ты можешь, можешь!»

Он не отвечал мне ни звуком. Он хочет так.

Холодный рассвет подул мне в лицо. А утром Его поволокли с веревкой на шее по мосту через долину Тарпеон ко дворцу Ирода-Антипы. Толпа ревела. Его кротость удесятеряла ярость народа. Я вернулся к себе, качаясь на ногах. Кто-то дал мне горсть изюма и фиников. Я жадно съел все и тотчас же уснул, повалившись на пол.

Весь тот ужасный путь от дворца Пилата до лобообразного холма я помню словно в тумане.

— Готовь крест! — этот крик, ударивший меня по сердцу ударом меча, делает мои воспоминания ясными. — Готовь крест!

Толпа взвыла и отхлынула от подножья холма, как взбешенное море. Его схватили за плечи и распластали на этом несуразном и тяжелом кресте, наскоро сколоченном из сикоморы. Он не сопротивлялся. Нет, больше того: Он молился за них. Однако, что же это такое? Что же сломит Его кротость? Ужели ей нет предела?

Кто-то сунул в мои руки молот и гвоздь. Я медлил, но Он Сам протянул мне Свою руку. Гвоздь жег мою ладонь; я все еще медлил. Горячий туман наполнял мою голову. И вдруг я весь подался к Нему и зашептал дрогнувшими губами. Я вновь говорил Ему. Пусть же он позовет на помощь хоть одного ангела, и тогда мы вырежем, растопчем, рассеем весь этот жестокий сброд, чтоб сохранить Его, как Царя Царей. Я ждал в напряжении. Он молчал. За моей спиной кто-то дико крикнул:

— Да что ж ты, собака!

Я перевел дыхание. Он так хочет! В последний раз я шепнул Ему: «Зови же ангелов!» Ответа не последовало.

Я так высоко взмахнул моим молотком, что задел им шлем сзади стоявшего.

Гвоздь вошел в мое сердце.

Его губы шевельнулись. Он молился за меня. О-о, чья голова не разорвется от таких воспоминаний! Слегка покачиваясь, крест медленно приподнимался над лобообразной выпуклостью холма. Толпа вновь взвыла и вновь отхлынула от его подножья, как море под напором бури.

Небо запрыгало в моих глазах. Я упал.

Сколько ночей я не спал, — одну? две? — я не помню. Но ту памятную ночь я провел без сна, скитаясь в диком смятении в саду у гробницы, где покоилось Его тело. Я прятался в тени гранат и, вдыхая горький запах лавр, я дрожал, как избитая собака. Мне припоминалось:

— Сильно толкнули меня, чтоб я упал…

И я прятался от этих слов, как от кнута. Часы сменялись часами. Ночь была свежая. Ветер порой рвал вершину сада, и сад содрогался в ужасе. И месяц в страхе зарывался в тучи, как робкий еж в опавшую листву леса.

И вдруг сильный удар вихря с грохотом прошел по саду и, потрясши всю землю до основания, стих. Стража, стоявшая у гробницы, попадала в ужасе. И тучи, стоявшие в небе, как орды варваров, разорвались на две половины и шарахнулись в обе стороны, как испуганные стада. Я лежал, извиваясь, как червь. И среди невозмутимой тишины и ослепительного света я увидел Воскресшего в красоте нетленной. Его тело светилось, как лунный свет. И я увидел в небе несметные легионы ангельского воинства, приветствовавшие Своего Небесного Цезаря. И светлый взор Воскресшего нашел меня, прятавшегося в кустах, и сказал мне:

— Радуйся!

И восторг пронизал сердце мое, как свет пронизывает тьму.

Внезапно я побежал туда, к спавшему в тумане городу, и громко кричал:

— Он воскрес, Он воскрес! И золотые плиты храма Его Отца резали мои глаза ослепительным светом и радостью. В моих глазах все прыгало.

И в диком безумии я сломал о колено древко моего копья, как ненужное, и вонзил его лезвие в мое горло, чтобы не жить более. Вот все, что я помню.

А теперь я хочу пропеть вам мою любимую песенку:

Когда они проходили широким и гулким коридором этой лечебницы для душевнобольных, старый доктор, указывая на одну из дверей, проговорил своему гостю, юному мичману:

— Вот в этой комнатке содержится один из любопытнейших моих пациентов…

— Кто такой? — спросил мичман.

Доктор ответил:

— Разбойник Измерай!

— То есть? — мичман, видимо, ничего не понял из ответа доктора.

— То есть, больной называет себя разбойником Измераем, распятым вместе с Христом по правую Его сторону и не раскаявшимся до самой смерти. Любопытно? Хотите взглянуть?

— О, еще бы! — воскликнул мичман.

— Но сперва краткую биографию больного? Да?

— Всеконечно!

Они — и доктор, и его гость — сели тут же в коридоре на деревянный диванчик. Доктор протер очки и опять задумчиво выговорил:

— Разбойник Измерай…

— Странно, — повторял мичман.

— Родом перс из окрестностей Баку, — продолжал доктор также задумчиво, — по первоначальной религии огнепоклонник. На шестнадцатом году по собственному желанию принял христианство и при крещении выбрал имя Демьяна, что значит «упорствующий»…

— Затем?

— Поступил вольноопределяющимся в армейский пехотный полк и ушел на войну к твердыням Карса…

— Это было в русско-турецкую войну?

— Ну да. Во время войны получил чины вплоть до поручика. Золотое оружие. Владимира с бантом. И офицерского Георгия. Отличался беззаветной отвагой и зверской жестокостью по отношению к разбойничавшим башибузукам. Поймав однажды осквернителей армянского храма, хотел было сжечь их живыми и уже обложил для того просяной соломой. Но был во время остановлен, к счастью, начальником отряда. Был заподозрен товарищами в изнасиловании курдской девушки. Но в самое пекло боя всегда лез с безумной храбростью, пренебрегая всякими предосторожностями, увлекая за собой солдат львиной отвагой.

— Его теперешнее звание и имя? — спросил мичман.

— Поручик запаса Демьян Петрович Нуралимбек. После войны он вскоре же ушел в запас и открыл фруктовую торговлю в одном из поволжских городов, — продолжал доктор. — И стал усиленно читать Евангелие, которого совершенно не знал, несмотря на принятие христианства. Стал читать все, что касалось Христа. В одной переведенной с английского языка книге он как-то вычитал, что имя не покаявшегося разбойника, распятого вместе с Христом, было Измерай. Как оказывается, то же самое имя носил и он, когда был еще огнепоклонником… Странно! Все-таки это странно! — вдруг воскликнул доктор взволнованно.