– Давай, давай, кушай. А то вернется твой лох печальный, отберет, хоть и учитель.

– Я потом, – сказала Валя.

– Нет, ты сейчас, – настаивал Эдик.

– Ну, это… мне работать надо, дяденька.

– Блин! Я же тебе сказал? Сказал, а?

И Валя принялась разворачивать шоколадку, шуршать золотцем. Эдик, прищурясь, наблюдал. Она осторожно откусила краешек плитки.

– Да ты не стесняйся… И ничего и никого не бойся. Лоха своего не бойся. Никого. Это я тебе говорю. Бьет он тебя?

Валя испуганно замотала головой.

– Ладно. Но если что – мне говори. О’кей?

Валя кивнула.

– Договорились, – внезапно почти сладким голосом протянул Эдик и погладил темную прядь ее волос.

Валя отшатнулась.

– Ну, ну, ровно жеребчик, – вкрадчиво задушевно продолжал Эдик. – Зачем же так?.. Как будто необъезженная, а? Ну, ну, будь хорошей, во мне-то сил поболее, чем в лохе печальном.

Бледнея, Валя отступала. Эдик приближался. Она еще ела шоколадку как бы во сне.

– Нет, ну точно, как необъезженная кобылка-то. А? А? Ну, не дури, иди сюда. Все будет хорошо, знаешь, как в песне поется.

Валя дернулась от его рук, ударяясь о клетки. Шоколадка выпала.

– Э! Ты клетки свернешь, кобыла! Ну чего? Не строй из себя цацу!

По щекам Вали потекли слезы.

– Дяденька, дяденька, – бормотала она, еще дожевывая шоколад.

– Да что за черт! – не выдержал Эдик. – Что? Необъезженная?

Валя, внезапно сообразив, что он имеет в виду, закивала энергично и вправду делаясь похожей на лошадку, пони.

Эдик выпятил нижнюю челюсть.

– Да ну?..

– Вот истина, – откликнулась она и перекрестилась.

Эдик напряженно соображал и вдруг рванул ширинку, обнажаясь.

– Ладно, хоп! – голос его звучал придушенно, яро. – Но я же говорил… говорил, что у меня еще есть… На-ко, давай…

И он схватил Валю за волосы.

…Да, перед Васей как будто из-под земли вырос тот мужик. Темно он смотрел в лицо Васе.

– Куда спешим, уважаемый? – хрипловато спросил он.

– Куда надо, – ответил Вася, собираясь пройти мимо.

Но мужик заступал ему дорогу, качая головой.

– Да понятно. Только есть один вопросик. Постойте. Так. Про одну деваху. Вальку с Соборной горы.

– Что? Какая… – начал было Вася, но тот оборвал его.

– Не надо, уважаемый, ага? Белочка видела, как вы ее уводили. Да?

Стоявшая позади него бабенка ответила боязливо и в то же время как-то нагло:

– Он самый.

– Вот видите, уважаемый?

Манера говорить у этого человека тоже была странной, смесью глубокой приниженности и в то же время чего-то холодного, жестокого. Так в прогретой июльской реке иногда попадаются ледяные слои родников. От его голоса и бросало сразу в жар и в холод.

– Никуда я никого не уводил, – ответил Вася. – Люди не лошади, а я не цыган, прлоклятье.

– А? Не понял…

– Эй, ну что, приобрел ледокол? – вступил в разговор кто-то еще.

Все обернулись. Это был один из тех диванных горцев, с пышными усами, как бы пересыпанными солью с перцем. Он улыбался. Выпуклые темные глаза были насмешливы.

– Да, да, – ответил торопливо мужик в кожанке, стараясь загородить невысокого запарившегося Васю в полупальто.

– Э-э, зачем не даешь человеку сказать? – спросил горец.

– Я-а?.. – переспросил мужик в кожанке. – Да что вы!.. Пусть говорит.

Голос его был угодлив.

– Ну так что? – спросил горец.

Вася улыбнулся ему и, перехватив удобнее лямки, пошел.

– Купил, – говорил он, идя рядом. – За пять тысяч. С веслами, сиденьями…

Горец важно кивал.

– А насос?

– И насос есть в комплекте.

– Рыбку будешь ловить, а? Сетью? – спрашивал, посмеиваясь, горец.

– Нет, зачем, – отвечал Вася. – Так просто.

– Как просто?

– Удочкой.

– А, – откликнулся горец, махнув тяжелой рукой, заросшей черными волосками чуть ли не до ногтей. – Тут у вас и рыбки-то нет, э, совсем, да? Настоящей. Форели, как в горах, в чистых ручьях, знаешь?

– Что?

– Какая чисты-ая там вода, э? – Горец причмокнул. – Хрусталь!..

– Да, знаю.

– Откуда? – не поверил горец.

– Бывал там, ездил автостопом еще студентом.

– А? Где именно?

– В Пицунде.

– Тэ!.. – воскликнул горец, снова отмахиваясь. – Там все пасутся. Есть места настоящие. И электроудочками, как у вас, там рыбу никто не выбивает. Мы любим свои реки, свою землю.

– Мы тоже, – ответил Вася неуверенно.

Горец засмеялся, показывая крупные зубы, играя глазами.

– Э, дорогой, не смеши. И не сердись. Но у вас земля как мачеха. Или забитая дурочка, э?

Вася и сам так считал, но сейчас не хотел уступить самоуверенному горцу.

– Лучше бы сказать: забытая. Потому как дали неоглядные, народу мало…

– А я слышал, дельные люди и советуют Путину: перенеси Москву на Урал. Тогда и видно будет лучше, э?

Вася покосился на горца и ненароком повел глазами дальше: позади маячила та парочка. Черт, они шли за Васей.

– Ну, – сказал Вася, – тогда уж точно век Европы не видать!

– Ха-ха-ха! – засмеялся горец. – А ты себе на уме, рыбачок.

Они снова оказались перед павильоном с выставленными на улице креслами и диванами, затянутыми пленкой. Те же торговцы покуривали у входа. Увидев Васю, они заулыбались.

– И где твой ли-едоруб?! – воскликнул парень с тонкими усиками.

Но тут в соседнем ларьке врубили оглушительную музыку и все потонуло в ритмах, визгах. Морщась, горцы заругались, наверное, – по крайней мере, такие были у них лица. И Вася прошествовал дальше, не отвечая на реплику.

Выйдя на тротуар возле большого магазина «Байкал» с синей чайкой вверху, Вася остановился, огляделся… Сразу заметил мужика в кожанке и его спутницу. Но разговор с горцем как-то по-особенному настроил его. Он вдруг почувствовал нелепость всей этой беготни по лабиринтам ларьков. От кого и почему он должен скрываться?.. Ну, да, есть, конечно, причины. Но неужели и эти нищеброды посягают на его свободу? В том, что это знаменитый Мюсляй, Вася уже не сомневался. Действительно, у него глаза были как сливы. Хотя, кажется, его прозвали так не за глаза. Свободный человек не обязан отвечать любому прохожему, если, конечно, тот не в форме полицейского. И хотя Васина свобода была ворованной, он решил вести себя именно, как свободный человек, и баста. Ведь этот Мюсляй ничего не знает.

И он спокойно смотрел, как тот приближается. Вытер пот со щек, пригладил рыжеватые взъерошенные волосы. А Мюсляй не сразу подходил, а как-то топтался, озирался, принюхивался. Кажется, знакомство Васи с горцами сбило его с толку…

Наконец, он направился к Васе. Бабенка потащилась было следом, но тот ее остановил одним властным жестом. Вася смотрел на него, пытаясь определить, сколько ему лет и что это вообще за человек. Мюсляй был высок, коренаст, темен. На всем его облике лежала какая-то темная печать, тень и особенно на лице, странно нечистом. Лет ему было, вероятно, сорок или сорок пять. Он остановился возле Васи, бросая взгляды на него и вокруг.

– Что еще? – не выдержал Вася.

Мгновенная улыбка блеснула зубами, белками глаз. Зубастая была улыбка. Желтозубая. И тут же исчезла.

– Нет, ничего, – ответил Мюсляй.

Голос его был крепок и груб.

– Я же сказал, – проговорил Вася.

– Ну, конечно, конечно, – заискивающе ответил Мюсляй. – Я понял. Она могла уйти и с кем-то другим.

– Тогда… что вам надо? – спросил Вася.

– Ничего. Просто хотел узнать, если можно, где собираетесь рыбачить?

– Рыбачить?.. Речек да озер много, – ответил Вася.

– А откуда вы родом?

– Ну… какая разница, кто откуда.

Мюсляй кивнул.

– Все так, все правильно. Был бы, как говорится, человек хороший. А вы как раз из таких.

– Хых-хы, – просмеялся Вася. – Это еще неизвестно. Кто есть кто.

– Ху из ху, – подхватил Мюсляй, ощериваясь в улыбке. – Нет, оно сразу видно бывает. У кого есть дом, у кого его нету. Кто сам по себе, а кто подневолен.