– Да? – спросил Вася, с беспокойством глядя на него.

Тот кивнул.

– Да. – Он снова кивнул и повторил: – Да. У вас вот дома-то скорее всего и нету.

– Хых-хы!.. Это почему же?

Мюсляй пожал плечами, развел большими руками с грязными выпуклыми ногтями.

– Не знаю. Хотя интересно было б и узнать.

– У меня дом есть, – сказал Вася. – В деревне.

– В какой?

– Ну… в Ивантеевке, – брякнул Вася, предполагая, что звучит это вполне по-деревенски.

Мюсляй ухмыльнулся.

– Это же в Подмосковье? И не деревня, а город. Я знаю.

– Ну… поселение, – пробормотал Вася и начал краснеть.

– Так это вы оттуда к нам за лодочкой-то приехали? – делано изумился Мюсляй.

– Да, здесь у вас дешевле, – тут же нашелся Вася.

– Думаю, что разницу, если такая имеется, расходы на бензин пожрут, – ответил Мюсляй.

– Дерьмо, зараза, – пробормотал Вася, еще гуще заливаясь краской, что вообще обычно у рыжих тонкокожих людей.

– Ась?

– Да жарко, – объяснил Вася, знавший за собой эту особенность.

– Ну, если так одеться, – заметил Мюсляй. – Или в Ивантеевке еще зима?

Вася уже изнемогал от этого разговора. Вот пытка-то! – восклицал он в душе. И краснеешь как рак. На этом еще следак играл. Рыжим никакой детектор лжи не нужен.

– Да нет… просто… на всякий случай, – бормотал Вася, запинаясь и чувствуя себя нашкодившим школяром, пойманным директором или грозным завучем.

Он утер потное лицо.

– Да, вдруг придется заночевать на обочине, под кустом, – подхватил Мюсляй. – Тут путешествия такие, это уж точно. Ко всему надо быть готовым. Наша зона повышенного риска. Родина.

Вася глянул на него исподлобья.

– Так ведь? – спросил Мюсляй. – Как Мексика?

– Не знаю, я там не бывал.

– Мне она тоже только снилась, – сказал Мюсляй, улыбаясь. – Вдруг попал в горы ихние, книжку нашел, открываю, а там написано, что в двадцать втором веке процветать будут… эти… инки и янки.

– Инки и янки? – невольно заинтересовался Вася.

– Ага, – откликнулся добродушно Мюсляй.

– Похоже на анаграмму.

– Ась? Чего? – переспросил Мюсляй, но в его глазах промелькнуло что-то такое, заставившее Васю усомниться в его непонятливости.

– Анаграмма вам приснилась, – повторил Вася.

– Да, упустил, – сказал Мюсляй, – не только в двадцать втором веке, там было написано, но и в двадцать четвертом. То есть, выходит, америкосы и тогда будут рулить?

– Инки жили в Южной Америке, – заметил Вася.

– Ну, все равно американцы же. Соседи. У них и территории похожи, если вспомнить школьный атлас.

– Точно! – воскликнул Вася. – Анаграмма и здесь: Южная и Северная Америки. Материки очень похожи.

– Во, – сказал Мюсляй, посмеиваясь. – Значит, правду прочитал. А мы, извиняюсь, снова будем в…

Но договорить он не успел, его прервало появление джипа.

Вася с облегчением подхватил свои мешки. Мюсляй зорко глядел и опасливо сторонился, готовый пуститься наутек. Борис Юрьевич вышел, открыл кузов, спрашивая, все ли купил Вася, тот отвечал утвердительно. Мюсляй, отступив, глядел на номера. Потом обратился к Борису Юрьевичу, приниженно сгибая шею:

– Теперь на рыбалку?

Борис Юрьевич посмотрел на него, перевел взгляд на Васю. Тот уставился под ноги.

– Ну да, – ответил фермер.

– А речка там, в Ивантеевке, у вас рыбная? – поинтересовался Мюсляй.

Вася быстро взглянул на него, потом на Бориса Юрьевича и торопливо пошел к дверце, потянул на себя.

– Почему в Ивантеевке? – переспросил фермер. – У нас своя река. Рыбы не так много, но есть.

– Борис Юрьевич, поехали? – сказал Вася.

Тот с легким удивлением взглянул на него.

– А, – ощерился в улыбке Мюсляй. – Я и смотрю, номера-то у вас не московские. А где, извиняюсь, деревня? Может, мне эти места знакомые?

Борис Юрьевич подходил к дверце, открывал ее.

– Деревни там уже нет, – сказал он.

– Ба! – воскликнул Мюсляй, идя следом за ним. – А что, так, в палатках живете? Еще же нет рыбалки хорошей? Вода мутная?

– Да зачем в палатках. Там ферма.

– Так вы фермер? – догадался Мюсляй.

– Да.

– Во! Не видел живого еще фермера, хотя все о них говорят, – сказал Мюсляй. – Так, постойте, а нет ли у вас работенки какой?

Борис Юрьевич смерил Мюсляя взглядом.

– Работа всегда есть, – сказал он.

– Так, может, договоримся? Я бы на сезон со всем удовольствием. Не скажете адресок?

Борис Юрьевич полез в боковой карман и достал визитку.

– Вот.

– Так, может, сразу и сговоримся? Я и поеду? – обрадовался Мюсляй.

– Мест нет больше, – ответил Борис Юрьевич.

– А я могу и на колени к нему сесть. Или пусть он ко мне.

– Дерьмо, зараза! – выпалил Вася со своего места.

– До первой патрульной машины? – спросил Борис Юрьевич.

– Я могу и в кузов лечь, – не отставал Мюсляй. – Буду все делать, навоз разгребать, дрова колоть, воду таскать, коров пасти, землю рыть.

Борис Юрьевич приподнял ладонь, останавливая этот напор.

– Ну, ну. Хорошо, звоните или приезжайте и поговорим.

Мюсляй радостно улыбался, разевая широкий рот.

– Договорились, командир. Заметано. Буду. Ждите! Пока-пока! – крикнул он уже Васе, пригибаясь, черно заглядывая сквозь стекло и взмахивая крупной пятерней с грязными ногтями.

И джип отъехал.

– Знакомый? – спросил Борис Юрьевич, выруливая на дорогу.

– Дерьмо! Зараза! – отозвался тут же Вася.

Борис Юрьевич удивленно посмотрел на него.

– Прицепился, откуда-то вылез, из какой-то помойки, нищеброд, бомж, моральный калека.

– Да?

– Да! По всему видно – сволочь отъявленная, – продолжал горячиться Вася. – Он вам всю ферму разворует.

– Хм… Да тут такое дело, – проговорил Борис Юрьевич, – приличные-то люди не идут. Не хотят ни хрена на земле работать. Разучились.

– Еще бы, – тут же подхватил Вася, – как однажды выразился Лукашенко: крестьян давили-давили, яйца и пропали.

Борис Юрьевич рассмеялся.

– Лукашенко?

– Ну или Черномырдин, – ответил Вася. – Два сапога пара.

– Но в точку. Ведь так и есть! – воскликнул Борис Юрьевич. – Какой, например, Эдик крестьянин? Он строитель. Или, допустим, я. Авиаинженер.

– Вы? – удивился Вася.

– Да.

– Вот это да. Что же вас привело?..

– Мечта.

– О земле?

– О свободе. Просел наш авиазавод, совершил жесткую посадку, сломал шасси, переломал крыло, а то и оба сразу. И все. Я в эту сферу и подался с мечтой о свободе. Ну, мол, как это обычно говорится в кино и книжках. Небо – свобода.

– А у меня – море, – сказал Вася.

– А у меня теперь – земля, – откликнулся Борис Юрьевич, ведя машину.

– «Земля и воля», была такая народническая организация, – сказал Вася. – А еще «Хлеб и воля», труд Петра Алексеевича Кропоткина.

– Террористы, – откликнулся Борис Юрьевич, снова с интересом взглядывая на Васю.

– Ну нет, сначала готовили революцию, крестьянскую, – сказал Вася. – Да либералы, как обычно, начали мямлить, ссылаться на реформы, молиться на прогрессивные тенденции, зараза. И все провалили.

– Революция все равно случилась, – напомнил Борис Юрьевич.

– Уже не та. А у «Земли и воли» программа была проста: анархия и коллективизм. В семнадцатом году власть перехватили… как в «Маугли». Волки охотились, а Шерхан прыгнул и сбил вожака, того и сместили. Власть перехватили шерхановцы да шакалы.

Борис Юрьевич посматривал на Васю, словно впервые видел, и, посмеиваясь, качал головой.

– Потом этот оскал Шерхана, зараза, все увидели: кровавые решетки ГУЛАГа, – продолжал Вася. – Вот вам воля. А хлеб? Страна полей голодала. Украинцы на улицах помирали, как собаки.

– Голодомор?

– Голодомир, – отвечал Вася, позабывший уже и о Мюсляе, и обо всем, что ему угрожало. – Вечный Голодомир и построили. Империю партчиновников и танков.

– Ну, голодомор это хохлы любят раздувать…

– Про пять-то миллионов мумифицированных? То же и про нас можно сказать, – возразил Вася, – любим раздувать, например, голод блокады.