— Пули, — поправил Иван.

— Пули, — сказал Всеслав. — Насмерть. И солдату ничего не было.

— Ему ничего и не могло быть. Все строго по уставу…

— А так, если не подходить к периметру, то жить можно. — Мальчишка улыбнулся и взъерошил рукой волосы на голове. — Работать нужно. Я выбрал больницу местную. С одной стороны — все эти бинты-утки выносить, с другой — видишь, что тебе не хуже, чем остальным. Успокаивает. Ну и мальчишки туда не идут работать, все больше девчонки. Там можно с детьми поиграть, а для девчонок это забавно. Они дежурство в младшем отделении друг у друга выменивают. Сумасшедшие, честное слово. А я, если правильно возьмусь, то вполне могу с ними меняться. Я включен в график дежурств официально, Ирина Ильинична сама проследила, чтобы меня по полной загрузили, я не так часто соглашаюсь работать.

— А вот сейчас она услышит, что ты строишь, насколько я понял, не очень приличные планы… — Иван указал пальцем на камеру.

— Ну и что? — отмахнулся Всеслав. — Меня уж просветили — тут с этими вопросами… ну с интимными, все проще. Нужно договориться с потенциальным партнером, сообщить руководству и получить разрешение. Чтобы с родственником…

— Я знаю.

— Вот. А со мной это даже и не нужно. В смысле разрешение. Местные иззавидовались совсем. Я — приезжий. Со мной можно, даже и не предупреждая начальство. Уже даже кандидатуру наметил. Три, если честно.

— Сева… — сказал Иван, стараясь говорить мягко и даже вкрадчиво. — Я бы не хотел…

— Всеслав, — сказал Всеслав. — Меня зовут Всеслав. И не нужно мне лечить мозги. Если им это можно, то почему нельзя мне? Тут так принято. Я даже на исповедь готов по этому поводу ходить. Серьезно.

— И по поводу того, что ты у меня стырил пакеты со святой землей — тоже покаешься?

— А вы бы мне не дали, если бы я попросил?

— Дал бы, но…

— Так в чем проблема? У вас там еще куча осталась. А я взял всего десяток. Ну, максимум, полтора… Мне они нужнее, у меня организм молодой и требует много и разного. Вы бы отказались, если бы вам выпала такая возможность? — Сева с вызовом посмотрел в сторону видеокамеры.

— Ну…

— Так, тогда официально. Во-первых, завидовать — нехорошо. Во-вторых, какая вам разница, через что я приду к Богу? Через жертвенность или через удовольствия? Не согрешишь, не покаешься, не покаешься — спасен не будешь. Не так?

— Это, конечно, хорошо, что ты цитируешь классику, но очень ты ее специфически цитируешь. «Песнь песней», опять же…

— Ирина стуканула? — Всеслав оглянулся на дверь. — А она не сказала, что сама мне намекала? Не сказала? Ей же тоже ребенка хочется. Она даже надеется, что сможет за ним следить после рождения. Бывает такое, говорят…

— Вот эти гнусности я вообще слушать не желаю. — Иван встал со стула.

— Да я и сам не особо рвусь. — Всеслав тоже встал. — Мне девчонки больше нравятся. А эта старуха…

— Не больше тридцати.

— Я же и говорю — старуха. Как раз для вас. Вы ей только намекните, что не против здесь переночевать. Сами увидите. Ну что вы на меня так смотрите?

Дверь открылась, и вошла Ирина Ильинична.

— А он здесь переночевать хочет, — заявил Всеслав. — Говорит, что хотел бы познакомиться с бытом своего воспитанника.

— Правда? — Ирина Ильинична посмотрела на Ивана, и тот поежился, уловив на лице старшего воспитателя выражение, которое вчера видел у Катерины. Оценивающее такое выражение. Оценивающее.

Сейчас я ей скажу, что сегодня не получится, подумал Иван, скажу, что в следующий раз. Спрошу, когда можно, а она посмотрит в календарь. И только после этого ответит.

— Я сегодня не могу… — начал Иван.

— Да, вы знаете, лучше на следующей неделе, — Ирина Ильинична наклонилась над столом, провела пальцем по календарику, лежавшему под стеклом. — Да, где-нибудь в следующий четверг. Вас устроит?

И старший воспитатель интерната посмотрела в глаза Старшему Исследователю.

— Точно, в четверг! — с почти натуральным восторгом поддержал Всеслав. — Вы же приедете в следующий четверг, дядя Ваня? Переночуете, а потом сходим на рыбалку, тут собственный пруд в лесу. Опять переночуете, а потом…

— Я постараюсь, — выдавил из себя наконец Иван и отвел взгляд. — Сделаю, так сказать…

Ирина Ильинична вытащила календарик из-под стекла, сделала пометку красной ручкой.

— Вот и хорошо. — Она протянула руку, крепко пожала, не пытаясь делать еще какие-то знаки страсти.

Все по-деловому, честно и недвусмысленно.

— Где тут у вас директор? — спросил Иван.

— Я провожу, — Всеслав вышел из кабинета. — За мной, герой!

— Хороший мальчик, — вздохнула Ирина Ильинична.

— Несовершеннолетний, — сказал Иван.

— Да, а что?

— Это я просто так.

— Тогда — до следующего четверга. — Ирина Ильинична подвинула к себе клавиатуру и углубилась в работу.

— Я же говорил! — засмеялся Всеслав, когда Иван вышел в коридор и закрыл за собой дверь. — Сразу повелась!

Иван подошел к окну и прижался лбом к стеклу.

В горле снова стоял комок. То есть это — образец для подражания? Вот эта красивая молодая женщина — счастлива? И воспитывает счастливых людей? Девчонки готовы на все, чтобы их пустили к младенцам, дали возможность перепеленать, покормить, поиграть с чужими, понимая, что своих они никогда не узнают? Счастье?

— Проводить к кабинету? — тихим, серьезным голосом спросил Всеслав.

— Иди в класс, я сам. Иди. Я еще приеду…

— Ну тогда до четверга! — И Всеслав Бесов испарился.

Этот не пропадет, подумал одобрительно Иван. Этот выкрутится из любой ситуации. Ну, разве что, его снова поймают за написанием на стенах разной ерунды. И тупо забьют.

На лестнице, почти уже спустившись в вестибюль, Иван спросил себя — приедет ли в интернат в четверг. Выругался и не ответил.

В кабинет к директору он так и не попал. Крыс уже стоял на крыльце и курил очередную сигарету. Как он вообще держится? Ведь видно, что давалось ему спокойствие тяжко.

— Поговорил со своим приемышем? — спросил Крыс, когда Иван вышел на крыльцо.

— Да, думал, еще с директором…

— Алена с тобой встречаться не будет, она если кого-то начинает ненавидеть, то до смерти того, кого ненавидит. Ты ей в больнице не понравился.

— И Бог ей в помощь! Я только хотел узнать, как она умудрилась свою дочь отстоять? За особые заслуги?

— Она приехала сюда уже с дочкой. Для нее сделали исключение, как для специалиста. А вот ребенка ее дочери… — Крыс загасил окурок и выбросил его в урну. — Вот ребенка ее дочери она знать не будет. В смысле наверняка. В больнице здесь шестеро детей, родившихся за два дня. Алена сможет сличать, искать сходство, чтобы понять, где именно ее, может, даже и покажется ей, что вот этот… или эта… но уверенности не будет. Она думает, что это плохо. Это она так думает…

— Сейчас куда? — спросил Иван, чтобы перевести разговор на другую тему.

— Домой. К нам приехало телевидение. Будут снимать кино об эксперименте, о проекте «Н». Теперь уже можно. Теперь будут ехать официальные лица, как из церкви, так и из Службы Спасения. Администраторы будут везде нос совать, проверять, выискивать, не нарушили мы что-нибудь, не исказили ли Соглашение… Только ни хрена они не найдут. Не выкрутятся они. Дьявол… — Крыс закрыл глаза. — Покрутится он у нас. И ничего не сможет поделать. И телевизионщики эти — тоже ничего не найдут.

— В каком смысле?

— В прямом. Телевизионная группа приехала из «Новостей Службы Спасения». Понял? Прошлой осенью они уже приезжали, по мусоркам лазили и в окна заглядывали. Ты не видел их фильма? «Цена свободы» называется. Нет?

— Я прошлой осенью другим интересовался. Там, выпить, пострелять, девочки… Я в Конюшне служил, знаете, что это такое? Ведь знаете, сами, наверное…

— А это не твое дело, — отрезал Крыс. — Лучше готовься к беседе с дьявольскими телевизионщиками. Они от Инквизитора ни в жизнь не отцепятся. Бедняга Пашка от них просто прятаться начал. Сволочи… Наших девчонок, что за предавшихся вышли, все выспрашивали, не принуждают ли их, не угрожают ли… Поехали, день сегодня не задался…