— Господь за неделю сотворил мир, — неожиданно вмешался Всеслав.

Иван удивленно посмотрел на него. Водитель даже притормозил автобус и тоже глянул на мальчишку.

— Что уставились? Библию я читал, на Закон Божий ходил… Попробовал бы не ходить.

— A-а… ну тогда — ладно. — Тепа прибавил газу, и автобус снова бойко запрыгал по колдобинам. — Сын твой, что ли?

— Что? — не понял Иван.

— Спрашиваю — сын твой? Этот, в куртке. — Водитель указал пальцем через плечо.

— Не дай бог, — одновременно сказали Иван и Всеслав.

— Тоже верно. Что Инквизитор папой, что дьяволопоклонник сыном — одинаково неприятно и неудобно. Мне сказали, что пацана в интернат завезти нужно. Так?

— Так, — снова в унисон ответили оба и засмеялись.

— Лады, — засмеялся и Тепа. — Это получается у нас крюк в полсотни километров… А у меня бензину… Придется нам рвануть через Малые Брехуны. Это еще сорок километров в сторону. Покатаемся.

— Название забавное, — сказал Иван.

— Название как название. К северному Кордону вообще есть деревня Говнюки. И ничего, люди привыкли. Название давно могли сменить, но ведь их деревня упоминалась в летописи еще в десятом веке. Гордыня, понятное дело, грех, но тут наказание за нее заключено в ней самой. Я — из потомственных Говнюковых! — провозгласил водитель. — Правда, засранцы придумали развлечение — присваивать кому ни попадя звание «Почетный гражданин Говнюков».

Забавный парень, подумал Иван, разглядывая бритый затылок Тепы. Такой живой, непосредственный. Если бы не поглядывал время от времени в зеркало заднего вида строгим, настороженным глазом, совсем можно было бы ему поверить.

В какие забавные места забросила Ваньку-Каина судьба! С такими симпатичными и насквозь прозрачными обитателями. Вначале — Крыс, потом — Тепа.

— Кстати, Тепа, а как зовут у вас господина на вокзале? И заодно, в документах как он значится?

— По-разному его зовут. Кто как. И от настроения зависит тоже. Мужики по пьяному делу и сволочью старой назвать могут. А могут СигизмундОй кликнуть, с ударением на последний слог. За глаза как только не называют… Чаще всего — Белым Кроликом.

— Он мне тоже на грызуна показался похожим, — встрял в монолог Всеслав. — С зубами, носик дергается…

— Белым Кроликом, — с нажимом повторил Тепа.

— А какая разница? — удивился Всеслав. — Что белым, что серым… Не один грызун?

Водитель собрался сказать что-то резкое, плечи приподнялись, и Иван решил вмешаться:

— Он прочитает «Алису». Я прослежу.

— Ну разве что… — Плечи Тепы расслабились. — А то и нарваться можно. Грызун, значит… Молодежь пошла…

Всеслав решил, что его оскорбляют, и набычился.

Иван показал ему кулак.

Мальчишка шмыгнул носом и отвернулся к окну.

Вода текла по стеклам сплошным потоком, дворники на лобовом стекле елозили почти бессмысленно — как Тепа умудрялся разглядеть хоть что-то, было совершенно непонятно.

— А я тут каждый метр дороги знаю. — Водитель пояснил с таким видом, будто услышал мысли Ивана. — В прошлом годе на спор с Мурлом от Нового Иерусалима до Малых Брехунов с завязанными глазами доехал, прикинь. Не летел, больше двадцати километров в час не выжимал, но ведь доехал. Десять ящиков водки Мурло мне выставил. Гуляли от всей души. Отец Амвросий замучился исповедовать да грехи отпускать.

— За водку?

— За водку в Великий Пост. — Тепа поднял указательный палец. — Тут не забалуешься, между прочим. Батюшка исповедует, выслушивает каждого, но я-то ведь вижу, что он крестом своим наперсным приложил бы с куда большим удовольствием.

— И что же наложил на всех? — уже с неподдельным интересом поинтересовался Иван.

В Конюшне опера себе такого не позволяли. За такое в Конюшне можно было и со службы вылететь.

— Как обычно, — пожал плечами Тепа. — Общественные работы по полной программе. Мне, как заводиле, два месяца. Остальным — по грехам каждого.

— И все?

— И все. Мы ж покаялись.

— Ну разве что…

Нет, действительно Страна Чудес, подумал Иван. И все страньше и страньше.

Автобус, не сбавляя скорости, свернул вправо, что-то загремело под колесами, гулко и дробно.

— Танк! — закричал Всеслав, тыча пальцем в окно. — Там — танк!

Сердце у Ивана дрогнуло. После давешнего приключения с перестрелкой и пришествием демонов он несколько раз видел во сне оживающие ржавые бронированные туши. Пару раз до самого утра, задыхаясь, бегал от них, а один раз был даже настигнут и втоптан в раскаленный песок. А мертвый снайпер весело палил из винтовки то над головой Ивана, то в грудь Марка.

— А их тут много. — Тепа указал пальцем влево. — Вон там — пять штук. И дальше, на высотке, еще четыре. За холмом, рассказывали, была позиция противотанковых пушек, но их вывезли на металлолом. А танки так со времен Смуты и стоят. Все, что можно было ободрать, ободрали, а броню ножовкой не распилишь.

— Тут бои шли? — спросил Всеслав.

— И тут тоже, — кивнул Тепа. — Смута, она, знаешь, везде была, что у нас, что в Европе, что в Америке. То-то Дьявол порадовался…

Конечно, порадовался, подумал Иван. Христиане резали другу друга, считай, лет десять, с выдумкой, азартом, с настойчивостью, достойной лучшего применения. И если бы просто резали или, там, сжигали, а то ведь пользовались достижениями техники и цивилизации изо всех сил.

— У нас тут танковая часть стояла, бригада, — пояснил Тепа. — Так себе бригада, остатки былой роскоши, так эта бригада поддержала Патриарха…

— Кого? — заинтересованно переспросил Всеслав. — Вселенского?

— Нашего Патриарха, местного, Иону Лазаревича, дай Бог ему здоровья… Его бригада поддержала, а другая бригада, что из-под Садового, километрах в двухстах, так та за Непримиримых подписалась да сюда и рванула чистить, значит, территорию от предавшихся и тех, кто слабостью своей и неверием допустил осквернение Земли… Такое здесь творилось — мама родная! — Тепа покачал головой. — Старики рассказывали, думали, что все, что дорвутся Непримиримые до мяса, вот тут и пойдет веселье. Здесь дня три бой шел, а потом как-то все само собой затихло. Которые танки уцелели — уехали, которые были просто подбиты — эвакуировали, а сгоревшие так и стоят. Покойников из них вычистили, там боеприпасы, если не взорвались, тоже, а туловища танковые — оставили.

— И военных у вас теперь нет? — уточнил Иван.

Было бы совсем смешно, если бы тут не оказалось военных. То есть компактное проживание предавшихся — есть, совместное проживание их с верующими — есть, а солдат — нет. То есть возлежали рядом лев и овца, и никто никого не ест?

— Как без солдат, без солдат никак, — покачал головой Тепа. — Мы ж в Брехуны сейчас едем, там с ними обязательно пересечемся. У них там база.

— Линию разграничения обеспечивают? — на всякий случай спросил Иван.

— Какую линию? — Тепа притормозил и повернул голову к Инквизитору. — Никакой линии у нас нет. Все чинно и благородно. Кто хочет, живет, скажем, в Новом Иерусалиме, или Клейменовке, или вообще хутором выделяется ото всех. Я, например, в Новом Иерусалиме пока, а, как женюсь, может, и на хутор переду. Есть там одно местечко — высший класс. Озеро, лес — благодать, одним словом. И хутор так назову — Благодать…

Наверное, водитель хотел еще что-то рассказать. Может, поделиться своими планами на обустройство хутора, постройки дома, но не успел — что-то там мелькнуло впереди, сквозь дождевую завесу, Тепа рванул руль в сторону, нажал на тормоза, автобус повело влево, разворачивая поперек дороги.

— Господа Бога в душу… — прорычал Тепа, выворачивая руль. — Тут же овраг рядом, всего метров десять…

— До оврага? — спросил Иван, вцепившись в спинку сиденья.

— Глубины, — сдавленным голосом ответил Тепа, и автобус остановился. — Глубины, мать его так.

Двигатель заглох, дождь лупил по крыше автобуса, дворники шоркали по лобовому стеклу.

— Вот такие пироги, — сказал Тепа, откидываясь на спинку кресла. — Такие вот пироги… Вот я сейчас в себя приду, сердце из пяток обратно поднимется, я выйду из машины… Хрен с ним, с дождем, я выйду, поймаю этого урода…