— Ага, тогда поясни мне, не дебил, отчего это ты пальнул назначенному тебе пациенту не в живот, а в голову? Сказано было — по центру мишени, а ты что, хотел блеснуть своим умением?

— Пошел ты… — буркнул Иван и отвернулся.

Ему, собственно, вообще не стоило поворачивать голову к Крулю, а нужно было внимательно следить за своей половиной горизонта, чтобы противник не подобрался слишком близко.

И не стоило поддаваться на провокацию и ввязываться в этот интеллектуальный разговор. Вспоминать, как раненный в живот парень корчился в луже своей крови на дороге, возле двух трупов… Трех, поправил себя Иван. Это поначалу на дороге лежало два тела, Круль заботливо стащил их туда и уложил так, чтобы лежали они посреди хорошо просматриваемого с холма участка дороги. Два мертвых снайпера бросались в глаза и сразу же вызывали желание осмотреть и принять меры.

Нет, не сразу, странно было бы ожидать даже от тупоголовых галат сразу после подрыва на растяжке безбашенного броска в новую ловушку. Минут двадцать возле дороги происходило что-то невнятное, ветер выносил из-за камней и танков облачка пыли, поднимаемой перебегающими и переползающими людьми, слышались даже пару раз голоса, но, что именно говорили, разобрать было невозможно.

— Значит, — сказал Круль, — когда они полезут к телам…

— Если, — поправил Иван просто для того, что не молчать и не соглашаться. — Если полезут.

— Дурак вы, ваше благородие, — серьезно сказал Круль и искоса неодобрительно глянул на Александрова. — Когда они придут… Сам посуди, они спланировали на нас засаду, хорошую засаду, толковую, в такую и попасть приятно, поставлена умными людьми на умных людей. Если бы не гениальный я, то… Только прошу, не нужно снова твоих пошлых и неумных каламбуров. Лежи и смотри на дорогу. И радуйся, что солнце у нас за спиной и мы можем не бояться бликов на оптике. И давай сразу договоримся — когда они появятся, то ты берешь на прицел дальнего от нас, а я ближнего.

— А если их будет трое?

— Все равно. Будем считать, что третий — счастливчик, и ему повезет уйти…

— А если будет один?

— Тогда стреляю только я. А ты следишь, чтобы никто не воспользовался моей занятостью. С тыла к нам пока никто не пожалует. Пока мы не засветимся своей пальбой… — Круль хмыкнул. — Вот никогда не любил все эти перебежки-перестрелки, всячески в училище пытался откосить от этих тактических экзерсисов, полагая, что боевые действия в городе мне еще как-то понадобятся, а в поле и горах… И поди ж ты… Это все из-за тебя, служивый.

— Мы могли вообще уйти, — напомнил Иван. — Не дожидаться подхода, свалить на север…

— Могли. Но у тебя есть гарантия, что там нет засад? Что на первом же КПП переодетый в нормального парня галат спокойно не расстреляет тебя и меня за компанию и удовлетворенно помрет с сознанием выполненного долга? Или, вообще, рванет на себе пять килограммов пластиковой взрывчатки… Такие вопросы нужно решать на месте. И решать нужно, обеспечив подавляющий перевес в огневой мощи и живой силе.

— Но ты же сообщил?

— Я? Нет. Это Муслим рассказал все в Бездне.

— Муслим? А мне он представился Марком.

— Ага. А еще Лукой и Матвеем. Ваня, когда ты уже повзрослеешь? А кроме того, нужно бы знать, что Муслим может быть как именем, так и просто констатацией факта. Типа — мусульманин я. В смысле — он.

Круль еще что-то хотел сказать, продолжить треп, чтобы и самому отвлечься, и немного развлечь Ивана, но тут тень от камня на краю дороги немного удлинилась.

— Видишь? — спросил глухо Круль.

— Вижу, — прошептал Иван пересохшими губами.

Вот всегда с ним так перед началом разборки или перестрелки. Во рту — сухо, в желудке перекатывается кусок льда, по всему телу — озноб, но без дрожи в руках и ногах. Без дрожи, но все равно неприятно. Будто есть у тела возможность испугаться и повести себя независимо от воли мозга. Иван каждый раз давал себе клятву спросить у других, как они себя чувствуют в подобных ситуациях, и каждый раз забывал и о своем намерении, и о своих переживаниях.

Круль, сволочь толстокожая, вон совершенно спокоен. Ждет, когда бедолага отделится от камня и подставится под выстрел.

— Сейчас они попробуют достать их веревкой, — сказал Круль. — Подготовят арканчик и попытаются зацепить их по одному. Ну там, чтобы на мину не нарваться… Или чтобы стрелок не достал. Тела-то подозрение внушают. Слишком уж они открыто и вызывающе лежат. Как полагаешь, Иван? Ты бы полез с ходу?

— Я бы вообще не полез до тех пор, пока не прочесал бы все вокруг силами Международного контингента численностью до батальона. Потом вызвал бы бронеавтомобиль…

— С тобой неинтересно, Иван… Войсковая операция, прочесывание… А если бы у тебя не было времени? И возможностей, само собой? Трупов оставлять нельзя, следов оставлять нельзя, тела нужно обязательно унести, чтобы не подставиться. Что тогда?

— Тогда — веревочка, — согласился Иван. — А что ты будешь делать, когда они это провернут?

— Не провернут. Обрати внимание, трупы лежат так, что руки и ноги под петлю не подставлены, одно тело лежит на другом, открыта только голова нижнего, но сам нижний зажат между камнями. Веревкой они его тащить замучаются. Ты никогда не видел, как отрываются головы?..

Иван почувствовал, как рот наполняется горечью и комок подкатывается к горлу.

Убивать ему приходилось, но смаковать подробности — ни он сам, ни его сослуживцы этим не увлекались. Один раз попался паренек из Бельгии, ухо зачем-то у убитого галата отрезал, так его вначале помяли свои, Шестикрылый вкатил епитимью по полной программе, а уж потом отправили беднягу на перевоспитание в монастырь куда-то в район Шпицбергена.

Мы люди, а не звери, сказал на очередной накачке отец Серафим. Хотя и немного животные, добавил он, обведя собравшихся сумрачным взглядом.

Из-за камня вылетела веревка, с первого раза на шею набросить не удалось, пришлось повторить попытку еще трижды. Наконец петля захлестнулась. Веревка натянулась.

— Тянем-потянем, — прошептал Круль.

Тело шевельнулось, шея вытянулась.

— Еще разик, еще раз, — пропел Круль. — Ну?

Веревка ослабла.

— Вот. Сейчас замри — они будут внимательно озирать окрестности. Не шевелись…

Иван затаил дыхание.

— Кто-кто на холмочках сидит? — тихонько пропел тонким голосом Круль. — Кто-кто на высоких сидит?

Пригибаясь, из-за камня показался человек, быстро перебежал к телам и лег рядом.

— Это я, — пропел Круль, — мышка-норушка…

Круль не стрелял, ждал. Поглядел быстро на спускающееся к горизонту солнце и снова припал к оптическому прицелу.

— Бедняга сейчас осматривает покойников на предмет минирования. Я бы на его месте особо не торопился, тут спешить не стоит. Это я знаю, что ничего там не минировал, а он-то не знает… Такие дела. Лежит, смотрит. В нос и рот лезет пыль, по спине мурашки и пот… В бронежилете не очень комфортно по такой жаре. Вот ты скажи мне, Ваня… Не шевелись, а только скажи, шепотом, какого рожна парни надевают бронежилеты? Ну ведь сами используют бронебойные патроны. По нам стреляли бронебойно-зажигательными. Ну не странные люди?

Человек на дороге приподнялся и что-то сказал, Иван увидел в оптику, как шевельнулись губы на запыленном лице.

Из-за камня появился еще один, лег с другой стороны от тел.

— Ну нет там гранат и сюрпризов, — прошептал Круль. — Все чисто. Мы убили ваших парней и ушли, оставив вам на дороге оскорбительный знак нашего превосходства. И вам, прежде чем нас искать, настигать и уничтожать, нужно эвакуировать тела. И подумать, а не захватили ли мы третьего живьем? И не ведем ли его сейчас в тайное место для допроса? Время, парни, время… Кстати, ты куда будешь стрелять?

— Какая разница?

— Вот так я и думал. Какая, видите ли, разница… Большая. Запомни, стрелять в живот. В живот. Или поясницу. Ты меня понял?

Иван не ответил.

Иногда Круль, несмотря на постоянный запах серы, производил впечатление нормального и даже вполне приличного человека. А потом вдруг срывался, превращался в странное, жестокое существо. Тесное знакомство с Бездной, похоже, неизбежно накладывало свой отпечаток.