На последней фразе она сбивается, и в ее глазах испуг, а меня это заявление шокирует:

— Мария… — Ты была знакома с Пашкой…? Откуда…? — Не могу организовать слова в предложения.

— Нет, не знакома, просто слышала, как коллеги обсуждали его развлечения. — Спрятала свою зелень глаз за ресницами, смотря куда угодно, но только не на меня. А дальше сменила тему, еще больше заставляя сомневаться в ее честности.

— Мои проекты — это мои идеи, и представлять их буду я! Не позволю вмешаться тебе и все испортить!

Нет, она специально выносит мне мозг! Специально доводит до безумия. Я настраиваю себя оставаться спокойным. Считаю до десяти. Не позволю ей считать себя умней.

— Наши инвесторы в основном взрослые умные мужики, — говорю я, — бизнесмены старой закалки — И они захотят вести переговоры с руководителем мужчиной, а не с тем, в ком увидят расфуфыренную секретаршу.

— Это самая настоящая дискриминация по полову признаку. Ты омерзителен! — Кривит такие красивые сладкие губки в гримасу пренебрежения.

Мое спокойствие тут же вываливается из окна, и летит вниз с сорок пятого этажа!

— Я не говорил, что так думаю. Я сказал, что они так считают! — Моя ярость, от накаляющейся атмосферы между нами, алым пламенем пылает на щеках.

Провожу руками по волосам, в попытке выразить свое отчаяние, от которого мне хочется просто вытрясти на хрен из нее всю глупость.

— Слушай, это так, как оно есть. И попытка представить, что определенных предрассудков не существует, не заставит их исчезнуть совсем. Если ты позволишь внести мои идеи и представить самому перед заказчиком, то у нас больше шансов подписать многомиллионные контракты.

— Я сказала, нет! Мне плевать, что ты там думаешь!

— Боже, ты такая упрямая! Ведешь себя как ослица во время климакса.

— Я упрямая! Я упрямая??? Ну, знаешь, может я бы не была такой, если бы ты не был помешан на контроле! — Делает десяти секундную паузу, переводя дух, затем продолжает выводить меня:

— Ты когда последний раз реактивы в руках держал? — с усмешкой спрашивает, этим еще сильнее бесит меня, и вспомнив инцидент в лаборатории срывает мне весь контроль к чертям.

— Я хотя бы знаю, когда отступить, в отличие от некоторых. Ты же ведешь себя, как озлобленная заучка под наркотой. — Ее взгляд — в аду так не полыхает!

К этому моменту мы уже оба на ногах, на расстоянии сантиметра друг от друга. У меня значительное преимущество в росте, потому что она без каблуков, и ее это кажется не пугает.

Шоколадка тычет мне пальцем в грудь и ругается:

— Ты меня даже не знаешь. Ничего я не озлобленная.

— Ой, да ладно! Я еще никогда не видел такой недотраханной особы. Не знаю, что делает твой жених, но что-то он, явно, делает не так!

Ее рот открывается, губы образуют «О», опять закрываются, на мое маленькое замечание в адрес ее суженного и моего друга. Боковым зрением вижу, как она поднимает свою руку вверх, готовая залепить мне пощечину.

Это не первый раз, когда женщина пытается меня ударить. Как профи, перехватываю ее за запястье, прежде чем она успевает коснуться моей щеки, опускаю ее руку вниз:

— Уууу, Маша! Для женщины, которая утверждает, что не хочет меня, ты определенно желаешь физического контакта.

Она поднимает вторую руку, чтобы ударить с другой стороны, и я опять блокирую ее, сейчас надежно удерживаю обе тонкие запястья. Ухмыляюсь:

— Если хочешь получить кусочек меня, стоит вести себя мягче, покладистей и попросить!

— Я тебя ненавижу! — Орет она мне в лицо, халат на ее груди немного разъехался и видна ложбинка.

— А я ненавижу тебя сильнее! — В ответ уже ору я, сглатывая тонну влаги, образовавшуюся от вида сексуально приоткрытого занавеса ее бархатной кожи, которую готов облизать, как тарелку с остатками меда.

Признаюсь, не очень умно высказался, но это лучшее, что мог сообразить в таких условиях.

— Отлично!

Это последнее, что она выдала. До того, как мой рот опускается на ее. И мы впиваемся в губы друг другу.

Я целовал эти губы в офисе, целовал губы сотни девушек до нее. Можно, пересчитать на пальцах тех, кого я действительно помню. А этот поцелуй? Его я забуду не скоро. Наши губы схлестнулись в яростном влажном поцелуе. Не могу перестать касаться. Мои руки везде: на ее лице, в ее волосах, потом спускаются вниз по ее спине, сжимаются на ее бедрах. Притягиваю ближе, безрассудно желая чувствовать сильнее, желая, чтобы и она почувствовала, что делает со мной.

Нуждаясь в воздухе, отрываю свои губы от ее рта и набрасываюсь на шею. Я упиваюсь ей, словно голодный. А я таким и был, изголодавшимся по ней. Вдыхаю ее запах, когда облизываю, посасываю и покусываю кожу на тонкой шее, двигаясь по скуле к нежному женскому ушку.

Она бессвязно хнычет, но мне все итак ясно. Звук ее голоса, дикий и сексуальный, издает рык. А аромат. Господи помилуй, она пахнет как… цветы и сладости. Как декоративные кондитерские шоколадные розы на верхушке торта. — «Чертовски вкусно!»

И ее руки, не остаются без участия! Она хватается за мои плечи, и жар от ее ладоней проникает через ткань моей футболки. Да я переоделся, пока принимала ванну. Она скребется своими ноготками вниз по моей спине, и запускает свои пальчики под пояс моих брюк, сначала царапается, а потом хватает меня за зад.

Я умираю. Я сгораю. Моя кровь — чертова лава, и я чувствую, что мы растаем прежде, чем успеем добраться до дивана. Маша задыхается вздохами от поступающего скоростного кислорода, не успевающего добраться до легких, когда я губами ловлю мочку ее уха, и мой язык начинает свой танец с ее плотью.

— Кирилл? Кирилл, что мы делаем? — Возмущается и стонет девушка.

— Я не знаю, — шепчу охрипшым голосом, — только прошу, не переставай меня касаться. — И она не перестает.

Вернулся к ее губам. Проникаю языком ей в рот, провожу им по сладкому языку, и танцую танец страсти. Просто умираю от желания проникнуть своим возбужденным до фуллерита удавом в ее влажное желанное тело. Чувствую, как ее бедра подались вперед ко мне. И вся кровь, что есть во мне, опускается вниз, делая меня таким твердым, как никогда в жизни.

— Ты знаешь, как сильно я этого хочу? Тебя хочу? Боже, Маша… я же мечтал об этом… просил. Ты превращаешь меня… ааа, я не могу… насытиться тобой!

Ее руки сейчас на моей груди, гладят меня, царапают, двигаются вниз к животу, до тех пор, пока одна из них не касается моих штанов спереди, и я издаю шипящий звук от сущего мучительного наслаждения. Я не могу дышать, а она гладит через брюки мой стояк, готовый порвать ширинку, подаюсь бедрами вперед. Всякая видимость контроля и тактичности исчезает.

Распахиваю халат, руки кладу ей на грудь, она выгибает спину, чтобы стать еще ближе ко мне. Я сжимаю ее, а она снова стонет. Скольжу пальцами по шелковистой коже, сжимаю соски, мне хочется потянуть и целовать эти два совершенства до тех пор, пока они не станут пиками верхушек гор. Ее рот на моей шее, целует меня, а я поднимаю свой подбородок, возбуждаясь, наслаждаюсь еще сильней, от ласкающих мою кожу губ.

Такого еще не было. Со мной такого не происходило. Никогда не испытывал ничего подобного ни к одной женщине, и не важно, что это смесь злости и похоти.

— Кир… Кирилл, я не могу так поступить. Я в отношениях с Андреем, — говорит она, задыхаясь.

Ее признание на меня не действует так, как того следовало бы ожидать. Может потому что ее рука до сих пор у меня на ширинке, когда она это говорит. Машины действия говорят совсем не то что ее слова. Руки и бедра, которые все еще притягивают меня сильнее, касаются меня и умоляют о большем.

— Все хорошо, Шоколадка. Ладно. Люби Андрея. Выходи за него замуж. Только, пожалуйста… Боже… пожалуйста, просто давай трахнемся.

Я даже не понимаю, что говорю. Не понимаю о чем. Всего одна мысль выстукивает у меня в голове, словно первобытная мелодия:

— «Еще!»

Опускаю свой подбородок, чтобы прикоснуться снова к ее райским устам. Но вместо губ, попадаю в ее ладонь. Открываю глаза, и чувствую, что своей рукой она закрывает мне рот. Ее грудь вздымается и опускается от частого дыхания.