После пышной свадьбы огорченному старику Пандиону, естественно, пришлось расставаться с любимой дочерью. Такова уж отцовская участь, будь он хоть грозным царем, или же распоследним подневольным пахарем в его пышном царстве.

Сверкая шлемом с огненно красными перьями, Терей увез указанную царевну в лесистую и слишком далекую от Афин горную Фракию, наполненную дикими конниками, постоянно воюющими не только со своими соседями, но и между собой.

Вскоре у супружеской четы, как уж водится, родился ребенок. Это был сын, наследник престола, мечта любого царя-самодержца. Малышу дали звонкое имя – царевич Итис.

Жизнь во Фракии вообще-то очень понравилась Прокне, однако вскоре царица почувствовала тоску по родным местам, по своим близким, особенно же – по младшей своей сестре Филомеле. С ней они вместе не раз, взявшись за руки, вихрем взлетали по извилистой дороге, ведущей непосредственно на высокий Акрополь…

Прокна начала умолять супруга, чтобы тот снарядил свой корабль и отправился в Афины, привез оттуда ее младшую сестру.

Ради любимой жены Терей был готов на все.

Он действительно высадился в афинском порту Пирее, поблизости от столицы Аттики, от ее главного города Афин, но когда вступил в хорошо знакомый ему царский дворец, – то сразу почувствовал, что его просто-таки околдовали.

А причиной всему – красота Филомелы, младшей сестры его жены Прокны. Короче говоря, фракийский царь по уши влюбился в это юное создание.

И он впал в отчаяние: как тут быть? Что ему делать дальше?

Спасительную, как ему показалось вначале, мысль – навеяло ему какое-то коварное, злое божество. Терей отважился на большую хитрость. Он решил во что бы то ни стало добиться всего им задуманного.

Пообещав тестю возвратить Филомелу, как только юная царица вдоволь наговорится с нею, Терей начал собираться в обратный путь.

Опечаленному Пандиону что-то такое, вроде бы, уже предчувствовалось. Не иначе как злые, неведомые духи нашептывали ему что-то зловещее. Однако упрямый стариковский ум отказывался верить во все для себя плохое.

И все же царь Терей был себе на уме. Привезя Филомелу в свой дворец, он не допустил даже встречи обожавших друг дружку сестер. Жену он запер в своем горном дворце, а Филомеле сообщил, будто сестра ее скоропостижно скончалась, не вынеся многодневной разлуки с ним.

Не дав бедняжке даже прийти в себя, царь как-то мигом признался ей в любви и стал убеждать ее, что теперь не имеется ни малейших сомнений для объединения их судеб. Она непременно должна стать его женою!

Конечно, Филомелу потрясло все услышанное, однако, пусть и через определенное время, душевная боль успела притупиться в ней, и юное сердце поверило в случившееся. Более того – девичьи уши раскрылись навстречу поистине льстивым словам… Девушка стала женой обманщика.

В конце концов, Терей, опасаясь, как бы обманутая жертва не проведала, что сестра ее жива, что тайна раскроется, отрезал Филомеле язык и заточил ее также в темницу.

Долго томилась несчастная пленница, ничего не ведая, ни на что уже не надеясь. Наконец, ей шепнули, что сестра ее жива. На тоненьком покрывале вышила Филомела историю своей, так нелепо загубленной жизни и как-то сумела передать вышитое покрывало своей сестре Прокне.

Трудно описать нам чувства старшей сестры, узнавшей о жестоком обмане. Прокне все же удалось найти свою сестру Филомелу. Убедившись в коварстве супруга, царица решила ему отомстить. Отомстить – притом самым жестоким образом.

Раздумывать было некогда… С другой стороны – что может быть страшнее для государя, чем лишиться так давно ожидаемого наследника своего престола?

Прокна отважилась на убийство. Она сочла, что единоутробная сестра ей ближе, нежели любимый сын, рожденный к тому от ненавистного ей человека, бывшего ее мужа, ставшего теперь коварным обманщиком.

Убив мальчика, в сговоре с младшей сестрою, Прокна приготовила вместе с нею замысловатое блюдо из мяса несчастного ребенка и угостила им царя.

После этого сестры как-то сразу же устремились в бегство. В мыслях они уже видели родные Афины. Они уже крепко были уверены, что найдут там надежную для себя защиту.

Когда же к Терею, отдыхавшему после сытного обеда, дошел смысл сотворенного в его царском дворце, – он тотчас же бросился в стремительную погоню.

Он уже настигал беглянок, и они отчетливо слышали топот и гортанные крики его бесчисленных воинов. Беглянкам ничего не оставалось, как только обратиться с мольбою к богам.

Сжалившись над ними, эллинские боги превратили Прокну в соловья, Филомелу – в безобидную ласточку. Тогда как разъяренного фракийского царя Терея – они обратили в лесного угрюмого удода.

Именно с тех пор у грациозной, по-девичьи легкой и вроде бы вечно беззаботной щебетуньи-ласточки, и расцвело на груди четкое красное пятно, словно впившееся в нее какой-то чужеродный комочек, драгоценный камешек. Этому пятнышку суждено напоминать людям о безвинно загубленной жизни юного Итиса, сына коварного царя Терея, приходящегося также внуком аттическому, афинскому царю Пандиону.

Что же касается самого Терея – то на головах всех удодов с тех пор качаются непокорные гребни. Подобные образования, как помним, в виде гребней, раскачивались и над шлемами удалых фракийских воинов.

Конечно, узнав об участи своих дочерей и своего маленького внука, никогда им невиданного, – царь Пандион тяжело захворал и умер.

Смерть приключилась с ним не столько от болезней и старости, сколько от невыносимого горя.

Царскую власть в Афинах после Пандиона унаследовал его сын Эрехфей, а другому сыну досрочно почившего царя, Буту же, – достался верховный жреческий сан.

Бут возглавил коллегию жрецов богини Афины и, одновременно, жрецов бога Посейдона. Он стал основателем нового жреческого клана, так называемого рода Бутадов (или даже Этеобутадов).

Можно также утверждать, что отныне в его руках сосредоточилась вся духовная власть в аттическом государстве.

Говоря о царе Эрехфее, следует все же заметить, что судьбу своего правителя эллины толковали по-разному. В надлежащем месте мы еще раз поговорим об этом, а пока что проследим, в первую очередь, одну из известных версий жизни этого примечательного государственного деятеля.

Те, кто был твердо уверен, будто бы все это произошло именно так, как уже объявлено нами, – те полагали, что знаменитый праздник Панафинеи, по-прежнему пышно отмечавшийся в Афинах, царь Эрехфей распространил уже на всю аттическую землю. Особенно активно побуждал он своих подданных возделывать благодатную пшеницу.

Дальше, что особенно интересно для нас, ему довелось ожесточенно повоевать с новыми, напавшими на его страну чужеземцами, захватившими примечательный город Элевсин, – и даже повоевать с жителями самого Элевсина.

Скорее – надлежит даже думать нам о последнем.

Надо заметить, что Элевсин, быть может, следует даже считать более древним поселением в аттической земле, нежели сами Афины, и что только географическое положение Кекропова холма склонило чашу весов в соперничестве между этими двумя городами, – именно в пользу Афин.

Вдобавок, скажем еще, что эти города рознились своими культами: Элевсин был связан с богиней плодородия Деметрой, тогда как Афины подчинялись более воинственной, а потому и более могущественной, вооруженной копьем и щитом, богине Афине.

Как бы там ни было, дух соперничества между Элевсином и Афинами чувствуется на протяжении весьма длительного античного периода. Таковым, по всей вероятности, был он и в описываемую нами пору.

Царю Эрехфею, как некогда и его родителю Пандиону, пришлось довольно туго при защите самого города и всего аттического государства, тем более, что в этот раз на помощь из Фракии, под руководством царя Эвмолпа, прибыла подмога по призыву уже Элевсина.

Свою расчетливую политику и успешное ведение военных действий фракийские цари объясняли тесными связями с богами, даже своим происхождением непосредственно от небожителей. Предыдущий, известный нам царь Терей, так жестоко поступивший с сестрами царя Эрехфея, царевной Филомелой и со своею женою Прокной, – был, как еще раз вспомним, сыном бога войны Ареса. Этот же, царь Эвмолп, приходился сыном не менее грозному олимпийцу богу Посейдону, владыке вечно шумящих морей.