− Да ладно, Сережик, что ты в самом деле! Ну продал, ну заработал чуток − хоть кому-то моя мазня пригодилась. Кстати, я же дважды переезжала и всюду устраивала "склад готовой продукции". Так что воришке твоему досталась в лучшем случае третья часть моих работ. А тебе известно, что я иконы стала писать? Это, знаешь, дело настолько чудесное, что и слов нет. Так что все нормально, не тужи. Я только рада. Правда!
− Анечка, Аня! − Мсье Сэрж Симон порывисто схватил левую руку дамы, подтянулся и чмокнул в среднюю косточку.
− Э-эй, − усмехнулась Аня, тщательно растирая языком по нёбу сладкую массу, − не хватайся, не твоё! − Положила десертную ложку и повертела перед лицом правой ладошкой с колечком на безымянном пальчике. − Видишь, это возлюбленный окольцевал меня, как птичку перелетную. − Сотрапезник, так и не прикоснувшийся к еде, взглянул на Аню и побледнел.
− Слушай, Сереж, а у нас с тобой денег на все это хватит? Дорогущее наверное, а?
− Шутишь? Ах да, прости, я же не договорил! − Кавалер извлек из внутреннего кармана пиджака конверт и положил его перед Аней. − Здесь твой гонорар, за вычетом налогов и агентских. Там двенадцать миллионов. Я раскидал по четырем банкам.
− Ужас! Куда такие деньжищи! − она допила красное вино, промокнула губы, порылась в конверте, вытащила карточку. − Какая красивая! Слушай, а можно я сейчас заплачу вот этой золотой. Просто я никогда еще не пробовала. Можно?
− Вообще-то это я тебя пригласил и сам должен оплатить счет. Но если у дамы такой каприз!.. Гарсон, лядисьон, силь ву пле!
− Ух ты! Здорово у тебя получается по-ненашему! У меня язык такие фортеля ни за что бы не выкрутил. − Взяла бутылку со стола и прочла: бор-де-а-укс. Это как по-русски?
− Бордо!
− И зачем столько лишних букв? А вот и гарсончик! Давай, Петька, учи Анку пулемету!
Официант бережно взял золотую кредитную карточку, уважительно глянул на шаловливую мадам и как-то подозрительно быстро произвел товаро-денежную операцию. Шмыганул по карточке ручным устройством, попросил автограф и вытянулся в ожидании чего-то еще. Сергей протянул ему бумажку с цифрой сто на уголке. Для Ани пояснил:
− Чаевые, так принято. Они для меня любой спецзаказ выполняют. Хочешь, проедем в мою галерею? Тут рядом.
− О-о-о, нет, нет, засиделась я тут у вас. − Она взглянула на часики. − Мерси, конечно, но у меня вечером самолет. Пора домой!
− Так я же тебе обратный билет на послезавтра заказывал. Ты что, не хочешь походить по Парижу, посетить музеи, заглянуть в приличный магазин, подновить гардероб? А можно вообще круиз по Франции устроить!
− А я, Сереженька, купила обратный на сегодня. Прости, домой хочу. В милый, милый дом! А тебе − спасибо за все! И от всей души желаю тебе счастья!
Сергей посмотрел на Аню долгим печальным взглядом и снова вздохнул.
В отель Аня возвращалась чуть не бегом. Ворвалась в номер, закрыла дверь, прижалась к прохладному полотнищу спиной. Наконец она одна! Можно снять шутовскую маску, принять горячий душ, смыть с себя хищные запахи чужого мегаполиса... Рухнуть ничком на пружинистую кровать и дать волю очередному приступу жалости. Аня оплакивала этот город, представший ей загаженными руинами некогда блистательного Парижа, о котором мечтала с детства; незавидное одиночество воришки Сережи, старика Лаврентия, обворованного сыночком Кирюшкой.
Подняла мокрое лицо, взглянула на холодные стены роскошного номера, вспомнила церковь на улице красных фонарей, мальчика в черном, ведущего под локоть редкого прихожанина в крошечную крипту, отвоеванную православными; вычурные произведения Дали, показавшиеся ей воплощенным безумием; бульвары с горластыми беженцами и туристами, любителей пива − "писающих мальчиков" у всех на виду, стариков, роющихся в мусорном баке; таксиста-египтянина, сочувствующего жертвам Севастополя, постаревшего в отчаянии Ален Делона − и продолжила самозабвенный плач. Зато улетала Анечка, хоть и с распухшими глазами, зато без всякого сожаления, с легким сердцем: домой, домой!
Адаптация
Говорят, если деревья долго лежат в земле,
То они превращаются в уголь, в каменный уголь,
Они долго горят, не сгорая, и это даёт тепло.
А я хочу тянуться в небо. Я хочу тянуться в небо.
Нет, не потому, что я лучше других деревьев, нет.
Я этого не говорю. А просто. Просто я такое дерево.
Микаэл Таривердиев. Я такое дерево
Не только горькое парижское разочарование, вспышка патриотизма и магнетизм родных берез и тополей звали Анечку домой. В аэропорту Шереметьево-2 чуть в стороне от возбужденной толпы встречающих неуклюже помахивал веером букета перед мятым заспанным лицом Игорь. Он глядел поверх голов на табло, сквозь табло, пространство и время − в непостижимую вечность, пытаясь запечатлеть таинственные впечатления словесными знаками, знаковыми словами, раскрашенными цветами, озвученными мелодиями, которых на Земле не бывало тысяч семь лет, но обязательно вернутся. Он даже вздрогнул от неожиданности, когда его плечи обвили теплые гибкие руки, а на грудь уютно легла щека встречаемой пассажирки рейса SU 2453.
− Привет, − только и смог выдавить из себя.
− Здорово, − в тон ему ответила девушка и еще крепче прижалась к груди встречающего, прислушиваясь к нарастающему грохоту сердца. − Мы пешком или как-то иначе?
− Лучше бы пешком, но уже ангажирован таксомотор. А, кстати, этот веник, ой прости, букет прекрасных цветов, кажется тебе. Возьмешь себе или прямо в урну?
− Давай сюда, чего уж! Ведь поди потратился...
− А-ань, а ты это по какому поводу такая заплаканная? Тебя обидели, ограбили, снасильничали?
− Если бы!.. Просто я поняла, насколько я люблю вот это, − она похлопала по груди Игоря и махнула рукой в сторону мутного витража, − и насколько мне чужд пресловутый запад.
− А, ну это нормально. Уверен, что именно для этих целей тебя туда и послали. − Он перебросил ремень дорожной сумки с плеча девушки на свое, сунул цветы в левую руку, а за правую повел к выходу.
В такси они молчали. Игорь, извинившись, задремал, добирая минуты сна. Аня прижималась к плечу кавалера и рассеянно смотрела за окно, где проплывали в утреннем сизом тумане деревья, дома, автомобили. Только на сей раз не было отчуждения, как во время поездки по бульвару Сен-Мишель. Совсем даже наоборот − неказистые деревья, пыльные фасады строений, сонные рабочие люди в потрепанной одежде − вызывали приятный тихий восторг: дом, милый старый дом! Игорь проснулся, когда такси сворачивало с проспекта в переулок, и велел остановиться.
− Я подумал, Анечка, нам неплохо немного пройтись пешком, так сказать по воздуху. Вещей у тебя, считай что нет, спать уже не придется, так что нашу млявость лучше всего подбодрить небольшой дозой кислорода. Заодно в магазин зайдем, ты мне посоветуешь, чем тебя кормить и поить. А то, кто знает, может, ты в своих парижах набралась буржуазной куртуазности, а у нас тут омаров с устрицами в рыбном отделе не водится...
− Да мне бы простая яичница подошла, такая, знаешь, с жареным хлебом и помидором. А? Вот это вкуснятина! А где твой дом?
− Да там, − он махнул рукой, − недалеко. А ты давай, дыши глубже и насыщайся кислородом. Видишь, какие тут старые деревья, ветвистые, пахучие и листвяные. А вон там кусты самшита, а там − сирень и боярышник.
Они еще немного помолчали.
− Знаешь что? − он глубоко вздохнул и выпалил: − Я тебя отсюда не отпущу. Всё, ты моя пленница.
− Ты не представляешь, как я этого хотела! − пропела девушка. − Мне очень приятно ходить, стоять, сидеть рядом с тобой. Никогда такого со мной не бывало.
− В свою очередь, позвольте, мадемуазель, и мне выразить, так сказать, адекватные чувства, по поводу... и без повода. Когда ты рядом, оттуда − он указал на ее плечо, − прямо ко мне в грудь проникают весьма приятные волны тепла. Так что, попрошу этого явления не прерывать и все такое... Да, еще одно предупреждение. Этот поселок заселялся в шестидесятые годы, в основном жителями центральных трущоб и местных деревень. Поэтому народ у нас не типовой, можно сказать странноватый и... многоликий. Так что не пугайся.
