Аня вся сжалась, в затылке похолодело, будто чья-то холодная рука сдавила череп. В голове мелькнула мысль: "ну вот и горе пришло, а ты думала, счастье первой любви будет безоблачным". Как в таких случаях говорила бабушка: держись, подруга!
- Папа, ты уходишь? - выскользнуло из окаменевшего рта.
- А ты откуда?.. Да, конечно, ты же умная девочка, ты всегда меня понимала. - Отец больно сжал горячей рукой плечико дочери. - Да, милая, ухожу. Мы с мамой решили, что нам нужно пожить врозь. Но ты не думай, я тебя не брошу, мы с тобой будем видеться даже чаще... чем сейчас.
- Хорошо, папа, я все поняла. Иди, пожалуйста. До свидания.
- Я тебя очень люблю, дочка!
- И я тебя...
Наступила тишина, да такая, что девочка слышала биение собственного сердца, протяжный гудок грузового судна на реке и скрип половиц внизу, в доме. На Аню напал неведомый до сих пор ступор, она словно затвердела и замерла. Время остановилось, в голове стояла гулкая пустота. Поднималась на чердак мама, что-то ей говорила, гладила по головке теплой рукой, потом вздохнула и удалилась. Так Анечка и просидела всю ночь до рассвета, и лишь совсем окоченев, не чуя ног и рук, спустилась в дом и одетой легла на кровать. Она слышала, как отец с чемоданом выходил из дома, и ей не было жалко ни его, ни маму, не было жалко себя.
Утром забежала подруга Таня − она уже всё знала - новости разлетались по поселку мгновенно. Подруга, размахивая руками, громко, сочувствовала, объясняя суровую правду жизни:
- И ничего страшного! В конце концов, у всех в семье неприятности, ничего такого, всё нормально, ну и пусть разводятся, мы-то остаемся подругами, значит, все будет хорошо.
Аня чувствовала благодарность Тане, но продолжала молчать, не имея возможности сказать хоть слово. Таня хлопнула подружку по плечу, сказала обычное "все будет хорошо!" и убежала на "сходку", то есть на встречу с друзьями-хулиганами. Потом мама кормила её остатками праздничного торта и сладкой шипучкой, только вкуса девочка не чувствовала, а мама вздыхала, целовала дочь в макушку и с явным облегчением уходила к себе.
Наконец, в дом ясным солнышком взошла бабушка, зацеловала внучку, обняла и сказала:
- Знаешь, я даже ругать их не буду. Бесполезно. А тебе, внученька, вот что скажу: жизнь полна скорбей и боли, не жди от нее справедливости, просто научись в любой истории находить хорошее и полезное для себя. Что же поделаешь, зло повсюду, но нам оно чуждо, поэтому мы обязаны отворачиваться от него и делать свое маленькое добро, каждый в меру своих сил.
- И я тоже? - наконец очнулась девочка. - Я ведь маленькая еще.
- Да, Анюточка, тебе еще расти и расти. Только вот что, у тебя уже сейчас есть дар Божий. Ты умеешь рисовать, и мне очень нравятся твои рисунки. Когда на них смотришь, на душе становится так спокойно и светло, будто смотришь на картинки из рая. А там, в раю, так красиво и приятно, что слов нет. Получается, что ты, наша маленькая художница, показываешь людям их будущее в раю. Ты даришь людям надежду на то, что они могут после окончания земной жизни попасть в рай. Вот и занимайся этим добрым делом.
- А как же зло, бабушка? Оно ведь мешает нам делать добро. Как мне его победить? У меня ведь нет сил, как у супермена или богатыря.
- Ну, конечно, есть! И силы тебе дает Бог, а Он всемогущ и бесконечно добрый. Вот Господь тебя и защитит, а я уж помолюсь Ему о том, чтобы ты жила под Его защитой. Но и ты тоже начни молиться и увидишь, как тебе станет хорошо. Увидишь, как страх убежит из твоей души, а придут покой и любовь. Вспомни, как мы с тобой на Пасху в храм ходили! Помнишь, какой ты счастливой пришла домой?
- Да, Пасха это очень красиво и весело! Только, бабушка, праздник прошел и веселье тоже прошло.
- А ты научись так жить, чтобы пасхальная радость жила в твоем сердечке всегда. Помнишь, как мы кричали все вместе: "Христос воскресе!" Так ведь Он воскрес и тогда, и навсегда. Вот тебе и причина постоянно радоваться. Да ты не бойся, я тебе помогу! Вот увидишь, как хорошо станет.
После ухода бабушки Аня встала, умылась, переоделась и принялась рисовать. На дворе распогодилось, она решила приоткрыть окно и впустить в комнату свежего воздуха. Раздвинула занавески, распахнула створки и вдруг увидела на подоконнике охапку цветов. Она бережно взяла букет в руки, глубоко вдохнула сладкий аромат и только сейчас увидела крошечный конвертик, открыла и прочла в записке, написанной на желтой бумаге с водяными знаками: "Не грусти, Анечка! Выздоравливай. Я всегда рядом" - и опять без подписи. Как и вчера вечером, её обдало свежестью. Тучи развеялись, и взошло солнце. Вернулось райское блаженство, вернулась потребность рисовать нечто божественно красивое. На холсте волшебным образом, будто сама собой, под легкими мазками колонковой кисти проявлялась небесная красота.
Народная и богемная
Улетают из неба птицы,
И уносят с собою небо.
Научиться бы мне молиться,
И любить научиться мне бы
Группа Воскресение. Научиться бы
Бабушек у Ани было целых две: Народная и Богемная.
Народная, по имени бабушка Лена всегда появлялась в нужную минутку, чтобы утешить, обрадовать или в церковь на праздник сводить. Богемная врывалась в дом ураганом, кричала, размахивала руками, дымила и рассыпала пепел сигарет. Называть себя бабушкой она запрещала:
- Ты еще меня в старухи запиши! Я не бабушка, а дама без возраста, вечно молодая. Зови меня, как заграницей, по имени.
- Баба Степанида?
- Нет, глупышка, у меня, как у всех светских дам, есть красивый псевдоним - Стелла.
- Это как надгробный памятник? На кладбище я видела ценник, и там стела стоит аж сто тысяч.
- Ну всё, ты меня обидела, негодная девчонка. Я тебе купила подарок, но дарить не буду. Ты не заслужила.
Богемная бабушка никогда не покупала подарков, потому что деньги, стребованные у мужей, тратила только на себя: платья, шляпки, горжетки, косметика, билеты в театр и на выставки... Сама она зарабатывать прекратила, когда в нее влюбился Федя. Стеша тогда работала на стройке крановщицей, ей с высоты всё было видно: как молодой крепкий начальник участка Федор Иванович приезжал на автомобиле "Победа", вразвалку солидно обходил стройку, уважительно здоровался с бригадиром, кивал "девочкам" - бетонщицам и каменщицам от 16 до 65 лет, поднимал голову вверх и махал рукой крановщице Стеше, которая от радости звонила и размахивала тонкими руками. Однажды Федор Иванович приехал под самое окончание рабочей смены, подождал Стешу, пока она спустится на землю, примет душ и переоденется в "чистое" и пригласил девушку в начальственную машину. Он увез ее по степи на берег реки, разложил на клеенке ужин, они выпили вина, закусили дефицитными икрой и крабами. Потом купались, потом целовались, а на закате Федор предложил Степаниде руку и сердце.
Федора Ивановича все уважали и боялись. Его походка шагающего карьерного экскаватора производства Уралмаш внушала уверенность в победе коммунизма, молчаливый исподлобный взгляд прожигал до самого дна души. Даже непосредственное начальство при его появлении с мата и пошлых анекдотов переходило на культурный разговор и чувствовало себя как на приеме у руководства самого высокого ранга. Когда представитель французского химического концерна приехал в город на заключение контракта и выбор участка под застройку, ему устроили экскурсию. Стоило мсье Жан-Полю увидеть Федора, услышать немногословные команды, выданные глубоким басом, а особенно напороться на его пронзительный взгляд, как француз взмахнул руками и воскликнул:
- Бьен! Вот этот господин будет строить мой завод!
С той поры Федор построил завод французам, чуть позже итальянцам и чехам.
Боялись его все, кроме супруги Стеши, которая хватала его за нос картошкой, крутила огромную голову туда-сюда и тоненьким голоском напевала: "Бычок-мужичок, дай мне триста пятьдесят рубликов на вечернее платье" - и без возражений получала требуемую сумму. Стеша довольно быстро вписалась в среду начальственных жен, научилась одеваться по-западному, пристрастилась к богемной жизни. В первый раз Стеша ушла от мужа на третий год супружества, развелась и вышла замуж за жителя Ленинграда. Через год развелась, отсудив двухкомнатную квартиру на Невском и крупную сумму денег. Вернулась к Федору, тот ее безропотно принял и признался, что слезно ждал ее возвращения, потому как без Стеши его суровая производственная жизнь потеряла смысл, а теперь она вернулась и смысл вместе с ней. Через полгода история повторилась. Только на этот раз Стеша вышла замуж за дипломата и уехала с ним заграницу. Вернулась на радость Феде через полтора года с вагоном фирменных шмоток, ругая заграничную жизнь на чем свет стоит: "Советская дипмиссия - это же концлагерь какой-то! Лишний раз в город нельзя сходить!" Наверное, по этой причине, Стелла - она стала называть себя именно так - в очередной раз вышла замуж за итальянца, который строил завод и даже выучил русский язык. Жила новая русско-итальянская семья на два дома, на две страны. Только в родном городе она постоянно встречала Федю и почему-то его стыдилась, а в Итальянском Турине ей и вовсе не нравилась та промышленная часть города, в которой обитала многочисленная семья мужа, все эти горластые тети, дяди, сестры, братья, целый выводок детей. Этот брак продлился полгода, и вот Стеша-Стелла вернулась к Феде и надолго успокоилась. В конце концов, Федя оставался лучшим мужчиной для такой богемной дамы, с этой его невиданной верностью и старомодной любовью.
