Они не играют в жизнь, но живут глубоко и полно. Потому что от дня призвания до последнего дыхания служат Подателю жизни.
Они не изображают счастье, но по-настоящему счастливы в этой земной жизни. Потому что уже здесь зажгли и носят в сердце огонь вечного блаженства. Они чувствуют себя частью бесконечного единства, которое люди в самых светлых мечтах называют счастьем.
Они не раболепствуют перед земными кумирами и истуканами. Имея истинную свободу от рабства зла, они с любовью идут к Создателю, с каждым шагом поднимаясь все выше к совершенству.
Аня дочитала текст до конца. Это было так здорово! Всё, что ей не давало спать; всё, к чему она шла, иной раз падая и плутая в лабиринтах сознания; всё, ради чего она жила, творила, дышала, наконец!.. Это всё таинственный Автор выразил обычными словами. Но простота эта оказалась обманчивой - за каждой фразой она видела тысячи дней одиночества, когда ты отвержен людьми, когда ты один на один с Богом, и у тебя есть только молитва, слезы покаяния и слова, каждое из которых прожигает душу до самого дна.
Усталость прошла, сердце ритмично стучало, в голове прояснилось и появилось желание осмыслить каждое слово этого чудесного письма. Пальцы разжались, письмо выскользнуло и, планируя, опустилось на коврик у кровати. Вдруг на обороте листочка она увидела еще две строчки, начертанные тем же размашистым знакомым почерком: "Анечка, я больше не могу скрываться. Я здесь, рядом. Стоит тебе выйти в сад, и мы увидимся. Я жду тебя под виноградом. Приходи!"
Птицей вспорхнула девушка, выскочила из распахнутого окна во двор, завернула за угол дома. Решительно вошла под густую тень виноградной лозы, образованной чередой арок, поддерживающих корявые ветви, широкие листья, тяжелые душистые грозди. Яркая луна простреливала душистую ночную тьму лучами ртутного света. Из дальнего края коридора на неё медленно двигался черный силуэт. Девушка стояла как вкопанная. Несколько секунд растянулись в годы, столетия ожидания.
И вот он приблизился и заговорил. Голос был настолько знакомым, вот этой высокомерной гнусавинкой, как бы он ни пытался его изменить на благородный баритон в стиле Фрэнка Синатры. Аня выскочила из густой тени под свет уличного фонаря, он последовал за девушкой.
- Постой! Выслушай меня! Это я писал тебе, Аня. Ну, короче, те самые письма на желтой бумаге.
- Скажи, Кирилл, ты давно смотрелся в зеркало?
- Ну, да, сегодня утром, когда брился.
- Да? И что ты там увидел?
- Как что? Кхе-кхе... Себя видел.
- А ты заметил на своём красивом лице эгоизм самовлюбленного индюка? Такие как ты не способны любить никого, кроме себя.
- Да что ты себе позволяешь, мерзкая девчонка!
- И ты, такой насквозь порочный, черный душой, посмел выдать себя за автора тех замечательных строк! Да ты всю жизнь будешь карабкаться вверх, но даже до щиколотки моего Автора не дотянешься! Потому что такие как ты - рабы, а он божественно свободен в самом главном - в любви!
Аня сделала шаг, чтобы уйти, но грубые руки Кирилла вцепились ей в плечи. Он зашипел как змей, осклабился по-звериному, попытался обнять девушку, но получил неожиданно сильный удар в живот. Не зря же её тренировал Лешка и называл хорошей ученицей! Парень взвыл и согнулся пополам.
- Знаешь, Кирюш, тебе лучше встать и бежать! Да так, чтобы пятки сверкали. Кажется, тебя ожидает головомойка. Наши поселковые уже бегут. Спасайся!..
Издалека донеслась задорная песенка Шерил Кроу (всё не спится ребяткам в теплую майскую ночь, не натанцевались) и снова прозвучала пророчеством:
So run baby, run baby, run baby, run
Baby run
(Беги, детка, беги...)
Кирилл перемахнул через штакетник, в панике свернул налево, как раз туда, откуда ему навстречу неслись Лешкины бойцы невидимого фронта.
- Бедный самовлюбленный индюшонок! И надо же, такому дурачку выдать себя за моего!.., моего Автора! Глупец... - вздохнула Аня и вернулась в дом.
Не смотря на открытое окно, в комнате плотным облаком висела духота. Ляля уютно похрапывала, скинув одеяло. Аня поправила подруге постель и засмотрелась на пухлое детское личико: губки трубочкой, щечки с ямочками, кудряшки - такое сладкое дитя. Как бы и мне побыть такой милой наивной девочкой, подумалось невольно. Но нельзя! Ляльчику можно, а мне уже нельзя: это война, детка...
Притяжение белых риз
Если бы человек оторвался от ежедневной суеты
и прислушался к Вечности,
он бы услышал музыку любви, звучащую повсюду,
наполняющую каждый миг нашего бытия и
каждую клеточку нашего существа.
Нужно чаще поднимать глаза к Небу.
Митр. Антоний (Паканич)
"Чтобы ни случилось, не теряй мира в душе, - говорила Народная бабушка. - В этом наша сила, сила нашей веры". Аня училась в строительном институте, разумеется, на архитектурном факультете. Отец умолял дочку несколько лет: чтобы ни случилось в стране, строительство тебя прокормит, а художественное творчество никуда не уйдет. Как в воду глядел...
Наступили странные времена, рушилась великая страна, стояли заводы, зараза торгашеской жадности расползалась по душе народа раковой опухолью.
Нечто очень доброе и надежное уходило из жизни. Это приносило боль. Это приносило растерянность. Всюду торговали, появились нищие и бомжи. По улицам бродил взъерошенный мужчина с выпученными глазами в плащ-палатке. Беззубый рот его хрипел и рычал как довоенный громкоговоритель:
- Умирает совесть нации! Уходят честные бескорыстные мужчины! Женщины выбрали себе идеалом интердевочку. Дети сиротеют и становятся беспризорниками! Солдат в армии приучают к дедовщине, офицеров - унижают и приказывают продавать Родину! Рабочие и крестьяне воруют, земля зарастает бурьяном! Художники, писатели, поэты - поставили на конвейер пошлость и уродство! Бандиты безнаказанно грабят и убивают! Молодежь подсаживают на наркотики! Милиция коррумпируется, чиновники вымогают взятки! Люди, побойтесь Бога, вы идете в пропасть...
Дети кривлялись и бросали в спину громовержца камни; милиционеры отворачивались, скрываясь за каменными стенами управлений; интеллигенты прятали глаза, собираясь в шушукающие горстки, скидываясь на портвейн; торговцы отмахивались, бдительно пересчитывая выручку; рабочие уныло плелись на обморочные заводы в расчете на продуктовые заказы, старики тихонько плакали.
То, что вещал безумный пророк, знали все и каждый, но говорить вслух по-прежнему опасались.
"Чтобы ни случилось, не теряй мира в душе", - настойчиво повторяла Народная бабушка. Но как в таком шторме сохранить мир? Просто элементарно выжить - и то почти невыполнимая задача. Люди пытались приспособиться к жизни по-новому, что удавалось немногим. Аня училась в новой жизни хранить мир в душе.
Народная бабушка слабела, всё чаще болела, иной раз днями напролет лежала на кровати, перебирая любимые четки. Но по-прежнему, каждое воскресенье ходила в храм. То расстояние от дома до церкви, которое бабушка Лена раньше пробегала за восемь минут, теперь удавалось преодолеть за час, чуть не ползком, мелкими черепашьими шажками, опираясь на палочку. Иногда - гораздо реже, чем хотелось - Аня сопровождала бабушку, поддерживая под локоток, при этом она всегда делилась новостями.
На этот раз Аня долго не решалась рассказать бабушке о выходке Кирилла. Старушка остановилась и спросила напрямую:
- Внученька, говори, что у тебя случилось? Не может быть, что бы мы не сумели справиться с любой бедой.
Как всегда, глубоко вздохнув, будто перед прыжком в воду, Аня достала из сумочки письма на желтой бумаге и рассказала всё.
- Это хорошо, что ты взяла письма. Ты вот что, милая, переступи через стыд, через самолюбие, и всё это расскажи на исповеди батюшке.
- Да как же это, бабуля! Это настолько личное!..
