– Девочка, где же твой папа? – прозвучал властный грудной голос. – Я слышала, как ты говорила, будто берешь билет для него.

«Школьная училка! Только у них бывает такой голос… И нюх на всякие такие дела…» – с ужасом безошибочно определила Сашенька, но, собрав последнее мужество, попыталась выкрутиться:

– Он там, у автобусов, курит на улице…

– Да? – спросила женщина. – Очень хорошо. Пойдем к нему.

– Пустите! – шепотом крикнула Сашенька, извиваясь. – Что вам от меня надо?!

– Так я и думала, – ничуть не ослабив свою хватку, с каким-то даже злорадным облегчением произнесла училка. – Никакого папы здесь нет. Верно? А ты отправляешься куда-то одна и без разрешения. Проще говоря, сбежала из дома от родителей, которые будут с ума сходить…

– Да нет же! Не трогайте! Какое вам дело? – отбивалась девочка, но уже обреченнее и слабее, ибо почувствовала неминуемое поражение.

Помощь пришла, как это всегда бывает, с совсем неожиданной стороны: прямо рядом с торжествующей училкой откуда ни возьмись появился тощий жилистый мужичок с карикатурным кадыком под косо срезанным подбородком, согнутый едва не вдвое под бугристым синим рюкзаком:

– Достал! Последние два из брони! – пискнул он. – Прямо сейчас отходит! Бежим!

– Постой! Мы не можем ехать – здесь ребенок семилетний из дома сбежал! – нервно крикнула женщина. – Сначала я ее в милицию отведу!

– Спятила, что ли?!! – Мне не семь, мне одиннадцать!!! – хором возмутились мужичок и Сашенька.

Учительница уже не смотрела на них. Все еще не выпуская жертву, она развернулась в сторону зала ожидания и вдруг громовым, прямо трибунным голосом воззвала к народу:

– Товарищи! Эта девочка убежала из дома! С ней неминуемо произойдет трагедия! Матери! Я к вам обращаюсь! Отведите ребенка в милицию! У меня отходит автобус, а то я сама бы это сделала! Люди! Не пройдите мимо чужой беды!

Муж изо всех сил дернул ораторшу назад, и одновременно она сильно толкнула Сашеньку в сторону опешившей толпы, ожидая, вероятно, что сотни дружественных рук сразу же подхватят заблудшую овечку. Никто не шевельнулся. В один чудесный миг поняв, что травить ее не будут, овечка рванулась в противоположную дверь – прямиком на улицу. Легкой трусцой она обежала здание слева и выскочила на платформы с обратной стороны. Прямо перед ней оказался совсем не впечатляющий, довольно дряхлый и обшарпанный автобус с надписью «Опочка», а боковым зрением она увидела, как костистый мужичок уже без рюкзака запихивает в блестящий двухэтажный дворец на колесах свою трагически порывающуюся в сторону вокзала супругу…

Она проследила, как их громоздкий красавец-автобус, сразу напомнивший уроки английского языка, Биг Бен и старую королеву в дурацкой шляпе, величественно отвалил от тротуара, и обреченно выдохнула, готовясь к новому обязательному сеансу вранья. Потом непринужденно подошла к своему водителю, стоявшему у открытой двери, и с самым невозмутимым выражением лица протянула ему билетик.

– Ты с кем? – вяло буркнул он.

– С мамой… Она там… – на лице Сашеньки появилось очень ясно читавшееся выражение: «Не заставляйте меня говорить всякие неудобные вещи…». – Ну, вы понимаете… Сейчас придет… – и она проскользнула в салон, не провожаемая ни единым любопытным взглядом.

Едва Сашенька успела плюхнуться на свое уютное местечко у окна и примериться к слишком высоким подлокотникам, как непосредственно рядом с ней одышливо взгромоздилась пузатая тетка с неопрятной химией на голове, даже сквозь пухлую дешевую куртку сумев обдать соседку тяжелым запахом редко омываемого тела.

«Вот, значит, кого теперь примут за мою маму…» – грустно подумала девочка, отворачиваясь к окну, и внезапная мысль о настоящей маме, которая теперь в белом халате, с заплаканными глазами, невысокая и хрупкая, идет, наверное, с обходом по отделению – и, такая бесконечно жалкая и любимая, неотступно думает о чем-то неизвестном ее дочери, но ужасном и непреодолимом… Для того и ехала сейчас Сашенька в неизвестность, чтобы мама перестала плакать – и сегодня, и навсегда…

По автобусу прокатилась крупная металлическая дрожь, он начал неторопливо разворачиваться, отползая от своей «пристани», и только тогда секундное замешательство охватило решительную беглянку: двери закрыты, пути назад нет! Было мгновение, когда она готова была вскочить с пронзительным детским криком «Выпустите меня отсюда!» – но тотчас же Сашенька взяла себя в руки и, откинувшись, второй раз в жизни неосознанно обратилась к Кому-то, Кто и теперь не спускал с нее пристальных грустных глаз: «Пожалуйста, пусть все это кончится хорошо! И сегодня и вообще, только хорошо!». Автобус набирал скорость, и мимолетная паника отливала от сердца, уступая место возбужденному любопытству прирожденного бесстрашного искателя приключений.

Сначала потянулись вдоль уже вполне прояснившегося окна утренние улицы, очень редко наблюдаемые Сашенькой в таком ракурсе, мелькнул знакомый блокадный мемориал, памятный ей ужасным мертвым ребенком в центре сурово-трагической скульптурной композиции – и тем не менее прозванный победившим народом цинично – «Стамеской» – а потом вдруг с ревом пролетел поперек Пулковского шоссе целеустремленно идущий на посадку самолет. Как хищный коршун, планируя на добычу, выпускает свои ужасные растопыренные когти, так и он уже выпустил два огромных черных шасси… И постепенно город мельчал, мешался со скелетами обнаженных деревьев, все ниже и треугольнее становились крыши, все плавнее и глаже делался ход старенького автобуса – и Сашенька не заметила, как начала сладко задремывать, откинувшись на пригласительно мягкую спинку сиденья – и, вздрогнув, очнулась лишь тогда, когда в путаные образы ее поверхностных грез и снов врезался вдруг низкий тягучий голос: «Лу-уга! Стоянка пятнадцать мину-ут!».

Пару невнятных секунд она ошалело смотрела в окно на смутно знакомую грязновато-скучную площадь, потом обернулась на зловонную тушу, бодро закопошившуюся рядом, но сразу нетерпеливо вскочила, накидывая капюшон и привычно забрасывая за спину школьный рюкзачок. Пассажиры бойко двинулись по проходу, таща в общем потоке и Сашеньку, на всякий случай пристроившуюся поближе к соседке – и так людская волна благополучно вынесла ее вон. Отбежав подальше от стоянки междугородних автобусов, она деловито осмотрелась, и первым ею замеченным было то странное обстоятельство, что взрослые люди, сновавшие по серому месиву из грязи и подтаявшего вчерашнего снега, выглядели вовсе не опасными. Казалось вполне возможным без страха подойти к любому из них и спросить про злосчастное Рычалово. Она не знала, что в русской провинции отношения между взрослыми и детьми несколько правдивее, чем в мегаполисах – во всяком случае, там вполне допускается наличие у вышедших из детсадовского возраста детей каких-то своих дел, в которые родителям, замученным жизнью намного сильнее, чем в благополучных городах, вмешиваться попросту некогда…

Сашенька инстинктивно выбрала женщину попроще, вряд ли одержимую непреодолимым педагогическим ражем, и вежливо спросила ее, не знает ли она, как проехать в деревню Рычалово. «Ты вот что, – просто ответила та. – Вон туда беги, где – видишь – маленькие такие автобусы стоят. Там водителей спроси, они скажут, кто через него едет».

Так Сашенька и поступила. Она стала подбегать ко всем автобусам на кольце по очереди, деликатно засовываться в открытую переднюю дверь и быстро лепетать: «Здрасьте, скжите-пжалста, вы через Рычалово едете?». Ей повезло уже в четвертом, который даже сыто урчал, заглотнув изрядное количество торопливых пассажиров. Деньги она отдала равнодушному водителю и вскоре тряслась у окна, напряженно глядя вперед, на знакомую раздолбанную дорогу. Сначала она лишь хотела поскорей добраться до намеченной цели, почему-то считая, что, как только это случится, все остальное уладится само собой, но когда вдруг увидела над заплеванным домиком остановки название «Лешие головы», изнутри начала постепенно нарастать мелкая противная дрожь. После «Тараторочки» Сашеньку внезапно замутило, так что пришлось прикрыть глаза и глубоко задышать, а когда автобус начал неуклонно тормозить, ей захотелось съежиться или вовсе раствориться в небытии… «Ну, девочка, которой в Рычалово! Не спи давай, приехали!» – добродушно пробасил водитель. «Спасибо», – заученно выдавила Сашенька и, автоматически поднявшись, не чувствуя собственных ног, двинулась к двери. «Укачало тебя, что ли? – заботливо спросил ее этот добрый дядька. – Вон какая белая вся… Ну, ничего, сейчас воздухом подышишь…».