– О, я так и знала. Если бы ты сейчас могла нагнуть голову, то увидела бы, что произошло с твоими чулками. Они мокры. Это твой сок струиться по ним.

Екатерина и сама это чувствовала. Колючие нити, намокнув, приклеились к телу и создавали дополнительный зуд. Больше всего ей хотелось сорвать с себя эти ненавистные чулки. Она уже почти не открывала глаз. Она поняла, что веки припухли от слез, а вся пыточная комната дрожала в такт мерным ударам. Пламя огня распухало ярким цветком с парящими искрами в искаженных слезами зрачках. Голос ведьмы то был рядом, то пропадал.

Затем она почувствовала, как плетку сменили на другую. Эта била чуть сильнее. Девушка снова застонала.

– Я хочу надеть тебе кляп. Я хочу видеть твои круглые от страха глаза, залитые слезами, и слышать лишь мычание.

После этих слов Пьер принес откуда-то темный кожаный кляп, внутри которого был вшит деревянный шар. Его довольно ловко установили у Екатерины во рту. Теперь вместе со слезами на грудь текли еще и слюни.

Удары продолжились. Но вместо боли она вдруг почувствовала немыслимое желание. Как и предсказала Мег, ее круглое юное личико изменилось до неузнаваемости. Глаза закатились, ноздри расширились, дыхание сделалось прерывистым.

Она снова услышала, как простучали каблуки. Ведьма поднесла полотенце и отёрла от влаги лицо, груди и живот. Один из тонких пальцев нырнул в ужасающе мокрую щель припухших нижних губ.

– Она готова. Сейчас мы посадим ее на первого козла.

Екатерина почувствовала, как ее отвязали от Андреевского креста и вытащили кляп. Девушка рухнула прямо на каменный пол. Все тело было покрыто малиновыми, чуть вспухшими полосами.

– Ты меняешь мои планы. Мне придется многое отменить в программе. С непривычки ты оказалась слабее, чем я ожидала. Я не смогу испытать на тебе и части задуманного. Почти весь арсенал останется не у дел. А как же дилдо, катетеры, шарики, расширители? Ну, ладно. Придется ускорить нашу программу. И заодно, упростить ее. Всему свое время. У нас все впереди. Есть ли у тебя какие-то просьбы в перерыве?

– Госпожа, я прошу вас, снимите с меня эти противные чулки. У меня от них страшный зуд… – взмолилась Худова.

– Как же я их сниму, когда они – часть моего сценария? И потом ты же знаешь мое природное стремление к эстетике. Синее на белом – тонкий изыск. Я даже картину хочу написать в этих красках. Скажем, белая река и синее небо, или синее море и белый парус… Или… Ах, это потом. Ты знаешь, я весьма недурно пишу маслом и акварелью. Лучше я прямо так и нарисую – твой влажный пухлый лобок с чуть приоткрытой розовой щелью и эти синие чулки. А может, я прикрою его волосами. Черными…

– Ну, пожалуйста! Этот зуд взрывает мне голову. Я готова расчесать все до крови.

– Бедняжка! Хорошо, раз ты просишь, так и быть – я разрешаю тебе их снять. На время.

Екатерина-Эмма, еле шевеля руками, стянула с себя ненавистные полоски вязаной ткани.

«Господи, как я это носила тогда? Может, было принято надевать что-то под низ?»

Она не отказала себе в удовольствии почесаться. Но сделала это так, чтобы не привлекать внимания Мег. Последняя стояла в легкой задумчивости и раскуривала длинную трубку. Струйка бурого дыма скользнула через тонкий изрез трепетных ноздрей. Бархатные и темные, словно кипящая смола, глаза Мег казались такими прекрасными и томными. И вместе с тем их взгляд безумно пугал.

– Ты знаешь, твои крики, слезы и слюни настолько растрогали мое сердце, что я стою и думаю о том, как ловчее и продуктивнее продолжить твой урок. Я понимаю, нежность Эммы, но с каких это пор проститутка Худова стала столь ранима? Что с тобой?

Екатерина – Эмма покраснела и отвела взгляд. Подбородок задрожал от обиды.

– Ах-ах, я что-то сказала не так? Помилуй, тебе не по нраву то, что я назвала тебя проституткой?

– Я не была проституткой…

– А кем же ты была? – ведьма запрокинула голову и рассмеялась серебристым и задорным смехом. – Как говорил мой приятель, Джакомо Казанова: «В наше счастливое время проститутки совсем не нужны, так как порядочные женщины охотно идут навстречу всем вашим желаниям». Так? Помилуй, спать с сотнями мужчин, и за деньги, что это, если не проституция?

– Я же не гуляла по улице в поисках мужчин.

– Правильно. Они сами к тебе ходили. Твоя подружка, по сговору, приводила их к тебе прямо домой. Успокойся. Нет ничего зазорного в торговле своим телом. Иные чинуши, берущие взятки и торгующие государственным добром, ничем не благороднее падших женщин. Поверь. Проститутка действует честнее. Она торгует лишь собой, а не казной и людьми. И потом проституция является одной из самых древнейших профессий. В древнем Риме или средневековой Японии далеко не каждая женщина годилась на это тонкое ремесло. Ему обучали. В греческой античности на «продажную любовь» смотрели без лишнего ханжества и предрассудков. Я не стану рассказывать тебе подробно о гетерах. Ты наверняка слышала о них. Их называли «подательницы радости» или «подруги». Они играли огромную роль в жизни греков. Античная литература полна трактатами, посвященными проституткам. Жрицы Афродиты! Киллистрат написал «Историю гетер». Аристофан Византийский, Апполодор и Горгий собрали сведения о жизни ста тридцати пяти гетер, которые прославились у афинян, и славные подвиги которых были достойны того, чтобы о них узнало потомство. А храмовая проституция в Индии? Нет, на мой взгляд, древнее общество было разумнее и честнее, чем нынешнее. А сейчас фарисей сидит на фарисее. Как не вспомнить библейское: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры»? Они всякий раз презрительно морщатся, проходя мимо продажной девки. Правда, далеко не уходят. Свернув за угол, они лезут в карман и готовят свои грязные деньги, чтобы заплатить за продажную любовь. А после того, как купят ее, они снова цепляют на себя привычную личину благолепия.

После длинного монолога Мег, Екатерина смотрела на нее спокойнее и с бо́льшим интересом. Она тихонечко перебралась с пола на небольшой табурет и расположилась на его краю, плотно сжав голые ноги. В ее облике еще сильнее проступили черты Эммы. Она слушала ведьму, и ее пухлые губы были чуточку приоткрыты от любопытства.

– Пьер, налей нашей девочке немного вина. Оно укрепит ее силы.

Пьер подал Екатерине-Эмме пузатый бокал красного вина.

– Пейте, мадемуазель.

Екатерина-Эмма выпила вино большими, жадными глотками. По телу снова растеклось приятное тепло. Заполыхали щеки. Она покосилась на выпуклые чресла Пьера. Самсон тоже сидел напротив и вызывающе поглядывал на нашу несчастную героиню.

– Мы немного отвлеклись на тему, связанную с проституцией, – хриплым голосом продолжала Мег. – Хотя, наши вольные беседы – это не отвлеченность, а скорее расширение горизонтов твоих познаний. Ты помнишь, я обещала тебя учить… Многому. И наказывать. О, как меня возбуждают сами слова: наказание, экзекуция, порка, бичевание, пытка… Ты даже себе не представляешь. А потом, признаюсь, я к тебе испытываю особые чувства. Они замешаны на жутком коктейле из ревности, злобы, любви, многих лет ожидания, отчаяния, безверия и, наконец, счастья обретения. Что… что… – Мег нервно затянулась, подбирая нужные слова. – Что я буду к тебе слишком пристрастна, дорогая. Пойми, на этом этаже нет ангельски чистых душ. Моя любовь и страсть к тебе остры, как лезвие дамасского кинжала, и ядовиты, как яд Черной мамбы. Обычному человеку не понять того, как полыхает мое сердце при виде твоих слез. Слез, полученных от мучений. Когда ты плачешь от боли или наслаждения, в моих старых венах закипает жгучая лава.

Екатерина-Эмма невольно вздрогнула и повела плечами – такими страшными казались обещания Мег.

– Обожаю маркиза Донасьена Альфонса Франсуа де Сада. Признаюсь, мы с ним знакомы и даже дружны. Мы часто вместе обедали под сенью французских каштанов. Вели неспешные беседы. Так вот он говорил, что «сильнейший всегда находит справедливым то, что слабый считает несправедливым», и «не существует ни одного живущего человека, которому не захотелось бы сыграть деспота, если он обладает твердым характером». Он – гений, ты не находишь?