При поцелуях с Драко ее сердце радостно трепетало, а в душе распускалась нежность. Это было так легко, естественно и спокойно, как полет птицы. Поцелуи профессора тоже заставляли трепетать ее сердце, но от страха. Ее трясло, морозило и лихорадило, но душа требовала его прикосновений снова и снова. Вместе с тем она прекрасно понимала, что никогда не сможет к нему прикоснуться, а уж тем более— действительно его поцеловать.
Сильный, уверенный, властный, недоступный профессор всем своим видом говорил о том, что у девочки нет никаких шансов. Но котел с амортенцией, кипевший в ее душе и источающий запах трав, сырости и исписанного пергамента, побуждал ее делать странные вещи, не оставляя ни единого шанса к сопротивлению. Так, получив его письмо с сухим сообщением о назначении ее старостой Слизерина, она неделю засыпала с ним в обнимку, перед сном проводя пальцами по строчкам и вдыхая его запах, а потом, устав жить без него, не видеть его, не слышать его голос, и вовсе покрасила в черный цвет волосы, чтобы иметь хоть что-то общее с тем, кем дышала все последнее время. Благо, одноклассники не обратили на это никакого внимания, а она очень старалась ничем себя не выдавать, подражая любимому профессору.
Но как же сложно было терпеть присутствие декана рядом с собой на его занятиях! Пэнси была одной из лучших учениц в зельеварении, но с некоторых пор стало очень сложно сосредотачивать внимание не на преподавателе, а на его предмете. Таким образом, когда она первый раз не уследила за котлом, профессор посоветовал ей больше следить за собственным зельем и меньше пялиться в сторону Лонгботтома. Как будто она виновата, что он сам весь урок вокруг этого несчастного Лонгботтома круги наворачивал! Стоял бы рядом с Поттером— смотрела бы в сторону Поттера! Потом, сдавая ему домашнюю работу, безумие заставило ее капнуть на работу своими духами. Интересно, он помнит ее запах? Но профессор в довольно жесткой форме попросил так больше не делать. А потом была та самая записка с первыми в ее жизни стихами. Вот тогда-то и пришел конец ее выдержке.
Ну почему он ведет себя как последняя свинья?! И ведь только с ней! Больше никто из слизеринцев не слышал от него таких нападок, насмешек и замечаний, прямо при посторонних! А с ней он вел себя чуть ли не хуже, чем с Поттером и Лонгботтомом вместе взятыми! Больно. Как же больно… А на что она рассчитывала? На превращение сна в явь? На сбычу мечт и счастливое будущее? Нет, конечно… Даже о поцелуе с ним она не смела и мечтать.
Пытаясь представить себе, как это будет выглядеть, она сразу в ужасе начинала мотать головой, отгоняя от себя пугающие видения, просто физически ощущая исходящую от него даже в собственных мечтах опасность. Хотелось не думать о нем, выбросить из головы и забыть, как страшный сон, но не выходило. Поцелуи с Драко превратились в пытку, сердце больше не трепетало, а летать не хотелось. Она ощущала острую вину за то, что предает его, пусть и в мыслях, но выхода не было. Она не могла объяснить ему, что все это время перед глазами стоял этот злобный, мрачный ублюдок с окровавленной Меткой на левом предплечье. Она его ненавидела и одновременно не представляла без него своей жизни. Слава Мерлину, никто ни о чем не догадывался. И в первую очередь родители, иначе одним месяцем в больнице она бы на этот раз не отделалась…
После случая с запиской у нее наконец появился повод его по-настоящему ненавидеть. И это был шанс. Забыть, не вспоминать, презирать его с ног до головы, от сальной макушки до кончика волшебной палочки. Но и этому не суждено было сбыться. Что ж, спасибо вам, Поттер и Уизли…
Жадно вглядываясь в лицо этой миниатюрной копии профессора Снейпа, Пэнси прикладывала все усилия для того, чтобы погасить взрывавшиеся в ее мозгу фейерверки. Она не понимала до сих пор, как ей удалось тогда не разорваться изнутри. Это был он. Вне всяких сомнений. Тот, кого она так… любила? Нет. Ненавидела. И, драккл бы его побрал, она имела на это полное право! Но как смеет он, этот ублюдок, лишать ее этого права, глядя на нее таким невинным, испуганным и непонимающим взглядом до боли в сердце знакомых и родных черных глаз? Она снова проиграла.
Все осталось также, как и было. Это малолетний хам совершенно не следил за языком, а она ему все прощала, получая от этого какое-то ненормальное, сродни мазохизму, удовольствие. Драко был прав. Тысячу раз прав. Она достойна только презрения. Но ничего поделать с собой она не могла. Ей просто жизненно необходим был этот взбалмошный, колючий мальчишка, с которым они, кажется, в последнее время даже нашли общий язык.
Секрет оказался прост: читать между строк не так сложно. Она научилась пропускать его выпады мимо ушей. И если бы он по прежнему не пугал ее, она бы даже смогла чувствовать себя в его обществе комфортно. Но этот взгляд, жесты, интонации… Все то, что напоминало ей о взрослом профессоре, словно резало ножом по сердцу, и страх возвращался с новой силой, в очередной раз не оставляя шансов на сопротивление. От понимания своей зависимости от него и того, что он имеет над ней власть, даже будучи ребенком, у нее опускались руки.
Одному Мерлину было известно, как же она устала… Эта любовь оказалась самым губительным из всего, что с ней когда-либо происходило. Он просто чудовище. Маленькое чудовище, которое так любит дерзить старшим и трепать нервы, заставляя не спать от переживаний и сходить с ума от беспокойства…
Нет. В той ситуации он повинен не был. Сердце сжималось от нежности, и Пэнси было едва ли не больнее, чем лежащему на полу в чулане ребенку. Перед глазами сразу встала сцена, которую ей довелось наблюдать тогда, в холле, и девушка задохнулась от подступивших к горлу слез. Как же хотелось его обнять и принять на себя всю боль, что пришлось испытать этому ангелу! Конечно же, он не виноват. Но тот, кто в этом виноват, ответит ей за это сполна! Он принадлежит ей, и никто не в праве причинять ему боль! Повинуясь внутреннему порыву, она подошла и подняла на руки безвольно повисшего в ее объятиях ребенка. Сердце бешено билось, так что она боялась, что он проснется от этого шума… Но мальчик только продолжал тихо и размеренно дышать… “Дыши, родной… Только дыши. Все будет хорошо, я рядом… А тот, кто это сделал, еще пожалеет о том, что родился на свет. Я тебе обещаю… Ты только поверь мне, расскажи правду!”
Да, она способна на убийство. Но ей от этого ни холодно, ни жарко. Иногда осознание этого безразличия к человеческим жизням ее пугало, но в голове упорно стучало, что есть только одна жизнь, помимо родительских, имеющая для нее значение. И ради этой жизни она готова пожертвовать многими другими жизнями. Как чужими, так и своей. Что она, собственно, и сделала.
Она понимала, что не может винить Драко за то, что он поступил именно так. Она сама поступила бы также. Но, если она выживет, ему несдобровать… Все— таки, несмотря ни на что, она все еще любила своего… Парня? Бывшего молодого человека? Друга? Брата… При мысли об этом она нервно улыбнулась, поправляя свечи по краям сложного рисунка мелом на каменном полу зельеварческой лаборатории.
Умирать было не страшно. Страшно было жить без Северуса… Надо же, как, оказывается, естественно и совсем не трудно называть его просто по имени. Ах, какое красивое у него имя! Оно просто тает на губах, оставляя после себя терпкое, стойкое послевкусие, совсем как их поцелуи в самых лучших и вместе с тем самых жутких ее сновидениях…
Но в длинном латинском тексте также много других слов, которые следовало произнести без ошибок, они были сложны и часто резали слух, но произнести неверно хоть один звук было равносильно смерти. Причем в лучшем случае— ее, в худшем— его, а в еще более худшем— обоих. “И умерли они в один день…”— некстати всплыла в воспаленном мозгу нелепая глупая строчка из примитивных старых сказок. Отмахнувшись от всех лишних мыслей, она судорожно вдохнула, а на выдохе произнесла последние звуки сложного заклинания. Это оказалось пределом ее возможностей, и душа покинула дрожащее, как в лихорадке, тело, почти начисто лишенное жизненных сил ненасытными демонами так пугавшей многих волшебников темнейшей магии…
