Несмотря на это, любовь Ники и Майи была взаимной до безумия. Они почти не расставались – только на время уроков в школе. К сожалению, мы никогда не узнаем их совместных секретов, всех радостей и болей, о чем весной 2005 года сказала Майя, словно желая заинтриговать меня и одновременно показать своего рода превосходство в чем-то передо мной.

Интересно, что как бы Майя нежно ни относилась к дочери, Нике всего этого было мало. Об этом – в ее стихотворении «Маме»:

«Майя без конца торчала в Доме культуры медработников, – рассказывает Барская, – где Карпова заведовала научно-технической библиотекой. Скучающей от безделья Майе здесь было интересно: общество, творческая атмосфера». Речь идет об оперной студии, в хоре которой, по свидетельству Любови Красовской, Майя пела. Это было для меня откровением. Она, оказывается, обладала не только поэтическим, но и музыкальным слухом, что подтвердил Александр Миронов.

Майя пела и допелась. В апреле 1974 года она сообщила Карповой, что беременна, и сказала, от кого, по своему обыкновению, введя мать в заблуждение. Об этом рассказано в главе 8, посвященной отцу Ники. Когда беременность достигла полутора месяцев, Майя выходит замуж за Георгия Торбина, режиссера той самой оперной студии.

Из рассказа Карповой: «Беременность у Майи проходила волшебно, я смотрела на нее с открытым ртом. Она так берегла ребенка, думала, что будет мальчик. Всегда была весела, ее тошнило, но она будто не обращала на это внимания. Рожала в Ялте. До и после Ники она делала аборты. Когда родила, в ней было столько счастья и радости, выражающих восторг жизни».

Из рассказа Леры Загудаевой: «В 1974 году я была в рейсе из Севастополя, и мы стояли в Ялте. Тогда Карпову и Никаноркина я не знала. А Майя лежала в ливадийской больнице, но не сказала, по какому поводу. Она еще тогда не родила – это было начало сентября. Майя, не переставая, читала наизусть стихи Вознесенского. Это для меня не было ново. Майя знала все его стихи. Ника выросла на их ритме, они были для нее как колыбельные песни». Карпова полностью опровергала эти слова: «Ни в коем случае! Это фантазии Леры. Мы не были влюблены в его поэзию, лишь удивлялись отдельным ее местам. К слову, Лера самый близкий человек для нашего дома, для Ники, особенно для Майи. Перед поездкой за границу мы всегда жили у нее».

На этом рассказ о Майе Никаноркиной не заканчивается, мы встретимся с ней еще не раз по ходу повествования. Мне же хочется вкратце рассказать о той Майе, которую я лично знал с 2002-го по 2009 год включительно. Так и вижу перед собой среднего роста худющую блондинку с челкой, в тонких бесцветных брючках и кофточке, в огромных, на пол-лица роговых очках с матовыми стеклами и с неизменной сигаретой в руке. Передвигалась она неспешно, в лице угадывалось сходство со взрослой Никой; казалось также, что у них одинаковые голоса. Интересно, что мне она разрешала называть себя по имени и на “вы”, а Марине, которая намного моложе меня, тоже по имени и на “ты”. С нами она была на “ты” и называла нас “дети мои”. Майя обладала потрясающим поэтическим слухом. За ее ухо “цеплялись” настолько тонкие и, казалось бы, незаметные стихотворные огрехи, что можно было только удивляться. В каждую встречу, как ритуал, входило чтение моих стихов.

Вместе с тем Майя, которую Карпова как-то назвала «беспардонной», часто обращалась со странными, мягко говоря, просьбами. Привыкнув к тому, что я, как золотая рыбка, выполнял ее пожелания, она периодически шокировала меня ими. Приведу ряд примеров.

12 ноября 2005 года. Майя возмущалась, узнав, что отец Маши[65] Олег Егоров сказал, что не пустит на порог ее комнаты в Москве двух ребят, чьих-то детей, которых Майя собиралась поселить там на пять дней, так как им негде жить в Москве, и ей приходится звонить Камбуровой и еще кому-то по этому поводу. Довод Майи: в комнате Маши есть два спальных места. Неужели она не понимает, чем это грозит ее, к сожалению, уже единственной дочери?

19 апреля 2008 года. Позвонила Майя: «У меня к тебе и к Марине просьба. 11 число на носу (день смерти Ники, 11 мая 2002 года. – А.Р.). Вы можете попросить Вадима[66] съездить к Никуше. Маше это на фиг не нужно, у нее своя жизнь, она как была егоровская, так егоровскою и осталась. И чтобы не забыл две-три сигареты ей положить».

Показательна еще одна просьба Майи. Маша встречается в Москве с очень хорошим мальчиком, не могу ли я через Вадима устроить его на работу. Я, как всегда в таких случаях, ничего не ответил, а про себя подумал: «Это надо же – попросить меня, чтобы я через брата жены, живущего в другом городе и другом государстве, нашел работу для живущего там же мальчика Маши, который сегодня мальчик Маши, а завтра будет мальчиком Веры или Ани!»

Были, и нередко, просьбы о материальной помощи, иногда открыто и прямо, чаще намеками. Почти всегда я находил возможности, чтобы помочь. Приведу несколько выдержек из наших встреч и разговоров.

25 января 2003 года. Мы пили водку. Когда был тост в память о Нике, Майя заставила чокнуться – «Ника жива!» Потом на кухне говорила Марине: «Мне нужно сделать подарок в школу и в Днепропетровске недорого зубы вставить».

30 декабря 2007 года. Майя позвонила и, для приличия справившись о здоровье тещи, у которой было два инсульта, защебетала: «Сашуля, дорогой, любимый, Машка сидит в Москве без копейки денег…» Я вежливо отказал, сославшись на большие (и это правда!) траты на врачей и лекарства. Подумать только, Маша находится в Москве, где живет ее родной отец, а ее мать звонит мне в Днепропетровск, взывая о помощи!

Наконец, хочу привести выдержки из нескольких бесед с Майей в разные годы. Конечно, это далеко не все, но дает хоть какое-то представление о нашем общении.

29 ноября 2003 года. Это был наш первый визит в их квартиру, купленную после продажи квартиры на Садовой. Мы осмотрелись: впечатление, мягко говоря, жуткое. Семейное общежитие, первый этаж, две раздельные комнаты, из гостиной вход в кухню. Единственный плюс – большие низкие окна, через которые открывается красивый вид на горы. Впервые нас ждало застолье – Майя проявила свои кулинарные способности. Она была без очков, лицо бледное, чуть порозовевшее от водки. Сказала мне: «Я собираюсь в Москву, а ты звони бабке, поддержи их с Машей. Олег Егоров, мой второй муж, изнасиловал Нику. Поэтому я от него ушла. Сейчас он игнорирует Машу, а та на него надеется».

О Евтушенко говорили только хорошо, хвалили его стихи и предисловие к Никиному «Черновику». Майя очень слаба – доходит до магазина и обратно, держась за трубу. Ей понравилась тут же, и к слову, придуманная мной рифма: «В никуда – в Нику? Да!»