И, словно повинуясь некоему властному призыву, лидеры трех религий поспешно поднялись со своих стульев. Это было не волшебство, не гипноз, а непреодолимое внутреннее побуждение… Камера на экране начала выхватывать из толпы лица отдельных людей, а затем показала необъятное небо, на котором возникли странные геометрические фигуры. Папа Римский преклонил колена и сложил руки в молитвенном жесте, имам Мекки воздел руки ладонями вверх и пал ниц на какое-то странное синтетическое покрытие, устилавшее пол, а верховный раввин Иерусалима, скрестив руки на груди, отвесил низкий поясной поклон. Каждый из них с благоговейным трепетом возносил молитвы своему Богу. Когда же люди на трехмерной панораме вновь вернулись к своим обычным делам, лидеры трех религий тоже поднялись на ноги. Затем, словно совершая некую единую церемонию, они молча подали друг другу руки и поначалу даже не заметили, что в зале помимо них появился кто-то четвертый. Это был тот самый незнакомец в черном.

— Ну, уважаемые господа, как вы думаете: как бы прореагировали приверженцы ваших религий, если бы собственными глазами увидели вашу совместную молитву и дружественный обмен рукопожатиями?

Вожди трех религий в испуге переглянулись и выпустили руки друг друга. Первым пришел в себя имам.

— А что вы имеете против? — вопросил он.

— Я — ничего, а вот люди — все! — рассмеялся незнакомец в черном.

— Я выражаю решительный протест против насильственной депортации, которой мы подверглись, — возвышая голос, заявил верховный раввин, — и требую немедленно вернуть нас обратно!

— Да, конечно, мы так и сделаем, — удивленно-дружелюбным тоном отвечал незнакомец в черном. — Да и протестовать вам не придется, потому что никто на земле не заметит вашего отсутствия. Мы вернем вас в ту же самую сотую долю секунды, в которую вы исчезли. Ну как, это вас устроит?

— Я полагаю, — в замешательстве проговорил папа, но затем взял себя в руки, — что, устроив нашу встречу, вы преследовали некую цель.

— Что ж, так и есть, — дружелюбно посмеиваясь, отвечал незнакомец. — Вы живете в 1995 году. Мы же, люди из будущего, знаем, что в ближайшие годы у вас появятся убедительные доказательства существования во Вселенной внеземного разума. А еще через пару лет вам предстоит установить контакт с инопланетянами. Скоро на околоземной орбите появится множество инопланетных космических станций. Вы уже могли видеть их на нашей трехмерной голограмме. Все это, досточтимые господа, были реальные, так сказать, в прямом эфире «репортажи» о событиях, которые произойдут спустя каких-нибудь несколько минут.

— Кажется, я начинаю понимать, — проговорил папа. — Нам предстоит объединиться в рамках универсальной глобальной религии…

— Сохрани нас Аллах! — прервал его имам.

— Нет, никогда, клянусь Яхве! — воскликнул верховный раввин.

— Но послушайте, господа, — успокоил их незнакомец в черном, улыбнувшись той же дружелюбной улыбкой. — Ведь под именами Аллаха и Бога-Отца вы имеете в виду одно и то же Существо — Великий и Всеобъемлющий Дух вечного творения. Именно к нему обращают свои молитвы люди будущего, именно ему возносят хвалу и благодарение. Вы же сами собственными глазами видели это на нашей трехмерной голограмме. Вы обязаны объединиться, ибо другого просто не дано. Если вы не сделаете этого, это будет означать полный крах тех религиозных сообществ, которые вы представляете в своем лице…

Святой отец вновь очутился в своем рабочем кабинете. Он вернулся сюда столь же неожиданно, как и исчез. Офицер швейцарских гвардейцев изумленно взглянул на него, тряхнул головой и потер рукой лоб.

— Что с вами? Вам нехорошо? — улыбнулся папа.

— Даже не знаю. Либо это была галлюцинация, либо с моими глазами творится что-то неладное.

— Вероятно, это от переутомления. Советую вам взять отпуск на несколько дней и съездить отдохнуть в горы, — с добродушной улыбкой заметил папа.

Когда швейцарский гвардеец вышел, плотно закрыв за собой дверь, святой отец, тяжело переводя дух, опустился в свое кожаное кресло. А может, галлюцинация была вовсе не у него? Встреча с верховным раввином и имамом… Нет, такого просто не могло быть на самом деле! Папа протер глаза и перевел взгляд на бумаги, лежавшие перед ним на столе. Первое, что он увидел, — странный предмет, не имевший никакого отношения к письменным принадлежностям. Папа испуганно протянул руку к нему. Это оказалась рамка, поблескивавшая странным серебристым отливом, почти такая же, какие используются для фотографий, только несколько большей толщины. Взяв ее в руки, верховный глава римско-католической церкви сперва открыл рот от изумления, а затем улыбнулся понимающей улыбкой. Оказалось, что это — красочная голограмма, на которой были запечатлены главы трех мировых религий в момент обмена дружественными рукопожатиями.

И когда в его кабинете раздался резкий телефонный звонок, папа инстинктивно догадался, кто это может быть.

— It’s me[47], — послышался в трубке гортанный голос с арабским акцентом. — У вас на письменном столе случайно не стоит трехмерная голограмма?

А вскоре папе позвонил верховный раввин Иерусалима, задавший святому отцу тот же вопрос…

С тех самых пор, как homo sapiens научился мыслить, он более всего боится смерти. Он от века наблюдает умирание природы осенью и ее радостное возрождение весной. Он видит, как тают утром созвездия на небосводе — и следующей ночью с нетерпением ожидает их появления в небесах. Что же разделяет жизнь и смерть? Некая таинственная долина, состояние ожидания нового рождения или воскрешения. Надежда на новую жизнь придает человеку силы бестрепетно взирать на неминуемую смерть. Однако страх смерти никогда не исчезает полностью, ибо, как показывает жизненный опыт, всякая надежда — это не более чем призрак.

Из страха отдельных личностей складывается коллективный ужас огромных масс. Народы испытывают ужас перед войной, вспышкой ядерного взрыва, беспощадной яростью вражеских солдат, наконец, перед концом света. Они с трепетом ждут того грозного конца земной истории, о котором повествуют многие священные книги: имя ему — Страшный суд. В качестве примера приведем описание этого события, представленное в Новом Завете у евангелиста Марка (Мк. 13, 24 и сл.):

«Но в те дни, после скорби той, солнце померкнет, и луна не даст света своего. И звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются».

Его коллега, евангелист Лука, приводит еще более точные пророчества и называет даже признаки, свидетельствующие о наступлении Страшного суда (Лк. 21, 10 и сл.):

«Тогда сказал им: восстанет народ на народ, и царство на царство; будут большие землетрясения по местам, и глады и моры, и ужасные явления и великие знамения с неба… И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится; люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются».

Не менее драматическая картина предстоящих бедствий во время Страшного суда представлена и в Коране, где повествование о ней занимает несколько сур (глав):

«Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного. Когда солнце свернется (как свиток), и когда звезды спадут с неба, и когда горы сдвинутся с мест, и когда десять месяцев беременные верблюдицы будут без присмотра, и когда дикие звери соберутся, и когда моря перельются…» (Сура 81). «Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного. Когда небо раскололось, и когда звезды осыпались, и когда моря перелились, и когда могилы перевернулись, узнала тогда душа, что она уготовала вперед и отложила» (Сура 82).

Страшный суд, этот последний и окончательный суд над человечеством, упоминается даже в григорианских песнопениях, в одном из этих простых и дивных гимнов, торжественное величие которых пронизывает все существо человека и даже в наши дни звучит в католических монастырях. Это — знаменитый гимн Dies irae[48], исполняемый во время заупокойной литургии: