Крепыш неутешительно пожимает плечами.

— Нету, что ли?

— Да черт его знает! — наконец обретает дар речи тот. — Что в этой мути увидишь? Притом, там одни коряги…

— Не смог значит? — не скрывает председатель сельсовета своего разочарования.

— Почему? — не соглашается крепыш. — Почти все обшарил. Под берегом не достал только.

— Во-во, под бережком надо искать было, — обрадованно подсказывает старикан. — Когда выуживали мы энту незнакомую ногу, то ведь сюда подтягивали.

— Лезь теперь сам, дед! — огрызается крепыш. — А с меня хватит! Баста!

— Постой, постой, хлопцы! — успокаивает его председатель сельсовета. — Не горячитесь… Сейчас все обсудим, проанализируем. А попытаться еще разок надо.

— Верно, — вмешивается и участковый. — Не имеем права оставлять это дело без последствий. Труп-то в наличии, свидетели имеются…

— Да что я в этой жиже найду?! — упорствует крепыш. — По технике безопасности, между прочим…

Ему не дает договорить Оберемченко. Поднявшись со своего портфеля, он с фанатической решимостью в глубоких глазах заявляет:

— Я полезу, товарищи!

Это производит ошеломляющее впечатление.

— Ты-ы? — никак не мог поверить в это председатель сельсовета.

— Да, именно я! — с непоколебимой убежденностью в голосе подтверждает тот.

— Хэ! — с недоверчивой усмешкой отзывается участковый. — Каким образом?

— Мое дело! — отрубывает тот. — Если уж по моей вине вода загрязнилась, то я сам и полезу! Дайте, пожалуйста, багор!

— Брось! — скептически машет рукой председатель сельсовета. — Спятил, что ли, Василий Кириллович?

— Нет, не спятил, а очень даже в своем уме, — с вызовом отвечает тот. — Багор, пожалуйста, — обращается он к сидящим в лодке и начинает раздеваться.

Хмыкнув, председатель сельсовета с демонстративным безразличием пожимает плечами.

— Ну, дайте ему багор, если просит…

Лодка подъезжает к берегу, участковый выпрыгивает на песок, и Дробанюк следит за каждым его движением, стараясь не упустить удобную минуту для разговора. А Оберемченко в трусах семейного покроя — голубых, с розовыми цветочками, почти закрывающих колени, вызывая жалость своей худобой, решительно входит с багром в воду. Трусы сразу же окрашиваются в какой-то странный цвет, а розовые цветочки превращаются в подобие чернильных клякс. Тут глубоко, уже в метре от берега почти по грудь, и орудовать багром тяжело. Но Оберемченко, напрягаясь изо всех сил, отчего ключицы у него выпирают так, будто вот-вот вылезут совсем, упрямо продолжает шарить им, ощупывая дно метр за метром.

— Да передохни хоть! — не выдерживает председатель сельсовета, глядя на эту изнуряюще неравную борьбу человека со стихией.

Но Оберемченко даже не откликается. Напротив, он заходит как можно глубже, теперь грязно-бурая жижа ему по горло. В таком положении багор почти неуправляем, Оберемченко, пытаясь справиться с ним, время от времени захлебывается.

— Василий Кириллович! Ну ты хоть не торопись! — уговаривает его председатель сельсовета.

Сейчас внимание всех приковано к мужественному поединку Оберемченко с багром, и Дробанюк, используя момент, осторожно, дрожащей рукой трогает участкового за локоть.

— Что? — рассеянно спрашивает тот. Он не меньше других увлечен происходящим.

— Товарищ старший лейтенант, — доверительно, вполголоса обращается к нему Дробанюк. — Тут такое дело… Ну, несколько щекотливое, прошу понять…

Повернувшись к Дробанюку, участковый уставляется на него своими щелками.

— Я слушаю, слушаю…

— Понимаете, обстановка сложилась непростая, — как бы по секрету говорит Дробанюк. — Труп в речке, потом это загрязнение… Момент серьезный весьма… Кто бы, так сказать, мог подумать… А нам с супругой не очень хотелось встревать во все это, понимаете… Мы пока официально не зарегистрированы, понимаете. Вот и решили несколько изменить свои фамилии…

— А-а, — неопределенно отзывается участковый.

— А тут еще телевидение, — продолжает Дробанюк. — Совсем все серьезно… Мы с супругой, конечно, рады будем оказать посильную помощь… Засвидетельствуем, если что… А фамилии мы вам назвали вымышленные. Не примите это за гражданскую незрелость, прошу… Понимаете, не хотелось встревать…

— Понимаю, чего уж… — снова достаточно неопределенно реагирует участковый.

— Но поскольку дело получило государственный, можно сказать, оборот, — с еще большей доверительностью говорит Дробанюк, — то мы готовы… Запишите или запомните: я свидетель Иванов, по имени тоже Иван, а по отчеству Куприянович… А супруга пока что Петрова, Нина Александровна…

— Сидорова только и не хватало, — ухмыляется тот. Потом, ободряюще хлопает по плечу Дробанюка — Сложный момент, понимаю…

Участковый не успевает договорить — отвлекает Оберемченко. Выплевывая изо рта грязно-бурую жижу, тот с плеском выбирается на берег. Похож он сейчас на Кощея Бессмертного: весь с головы — успел-таки окунуться целиком — до пят грязно-бурый, волосы слиплись в причудливые космы, отдающие матовостью олифы, кляксы на трусах совсем расплылись.

— Есть веревка? — спрашивает он спасателей и, когда бросают ему моток, обвязывают вокруг пояса. — Держите за конец, — предлагает он участковому и Дробанюку.

— С ума сошел! — изумленно восклицает председатель сельсовета. — Ты что затеял, Василий Кириллович?

— Не волнуйтесь, сейчас вытащу! — с гордой уверенностью бросает тот.

— Что — обнаружил? — с надеждой спрашивает участковый.

— Конечно, обнаружил, — подтверждает Оберемченко. — Я же не в скафандре искал.

— Вот в скафандре черта с два и нашел бы! — отзывается задетый за живое крепыш.

Оберемченко снова погружается по грудь, какое-то время орудует багром, а затем с громким сипом, набрав в легкие воздуха, ныряет. Его долго нет, и встревоженный председатель сельсовета хватается за веревку. К нему тут же подключаются участковый и Дробанюк. Вместе они рывком вытаскивают Оберемченко. Тот показывается из воды распластанной грязной птицей, вытянутая рука его что-то держит. Не выпускает Оберемченко свою добычу и тогда, когда его поднимают, он выволакивает за собой что-то такое же уродливо-костлявое и опутанное речной травой, как он сам. Представительницы общественности над обрывом громко ахают.

— Утопшего нашли!

— Выловил-таки!

На труп стараются не смотреть, а участковый разворачивает свою планшетку, повернувшись к нему спиной. Дробанюк тут же подскакивает к нему.

— Товарищ лейтенант, не забудьте — свидетели Иванов Иван Куприянович и Петрова Нина Александровна, — заискивающе глядит он в щелки участковому, но что выражают те, понять невозможно, они надежно зажаты веками. — Это наш гражданский долг — засвидетельствовать прискорбный случай…

— Не засоряй мне мозги, — сердится тот. — Обойдусь и без вас. Вон сколько свидетелей! — кивком показывает он на обрыв.

— Я понимаю, понимаю, но — телевидение, если товарищи захотят вдруг… воспользоваться протоколом… Вы впишите наши фамилии вместо тех, пожалуйста, я очень вам буду благодарен, — умоляюще просит Дробанюк. Руки у него бьет крупной дрожью. — Я в газету заметку напишу о том, как вы мужественно выполняли свой служебный долг…

— Как ты мне надоел! — вздыхает участковый. — Да не трясись, как эпилептик! Противно смотреть, противно слушать!.. На вот, съешь! — скомкав протокол, сует он его Дробанюку. — Мне не тебя жаль, а твою девушку, заруби…

Разговор между ними происходит вполголоса, и Дробанюк остается благодарен участковому за то, что тот пожалел его.

— Ну, что будем делать? — раздумчиво произносит председатель сельсовета. — В морг надо, наверное, отправлять? Как решим, Крячко?.. Кстати, ты протокол думаешь составлять?.. Черт, мне еще ни разу не приходилось с таким случаем дело иметь…

— Да заполню на всякий случай, — отвечает участковый. — Василий Кириллович! — окликает он Оберемченко. — Какого он пола, не видно?

— Сам не можешь определить? — недружелюбно отвечает тот. Он все еще сидит рядом с трупом, безучастно глядя куда-то вдаль, поверх речки.