Я не понимал. Мой старик подошел и глухо пнул, стоящую возле колодца, пузатую бочку с водой - соседскую.

  - "Она" скоро лопаты у меня на участке хранить начнет. И рожа, ты бы видел, такая гадская - всё: "Здра-асьте". А глаза гестаповские. Такие вот людей и пытают.

  - Так что же? Убрать что ли?

  - Убери.

  Я опрокинул бочку, вода хлынула в межу и ушла в землю. Старик принес обрезки труб.

  - Бери-ка кувалду, да забей мне тут трубы на границе. И проволокой обвяжи. Нечего "ей" тут шастать. Колодец дедушка Максим копал, и стоит он у нас. Это наша "вотчина".

  Я вбил трубы, навертел, как хотелось моему старику, проволоки, а потом мы долго пили чай с сухариками, и вспоминали мое детство.

  Прошло какое-то время, и мой старик позвонил мне:

  - Что ты думаешь с садом делать? Я спрашиваю, потому что моих сил уже нет, ходить туда.

  - Нет сил, продавай.

  - Ну-ну, не нужна, значит, "вотчина".

  Он пофыркал и отключил телефон. А потом, довольно скоро мой старик помер, я же надолго уехал из этих мест. Прошло несколько лет, и меня судьба опять занесла в родные края. Я навестил могилу своих стариков, и, сам не знаю почему, решил сходить в старый отцовский сад.

  Та же белая дорожка провела меня под величественными соснами, в ивовых зарослях у ручья так же пели соловьи. Иногда мне казалось, что впереди маячит сутулая фигура отца. Я без труда открыл калитку древних ворот проволочкой (любой пацан умеет) и пошел к отцовскому участку.

  Там все изменилось. Вместо убогой лачуги, сколоченной из разных помоечных обрезков, стоял хороший кирпичный дом под черепичной крышей. Груш не было, а было две, даже три теплицы. Но колодец и куст калины были. Меня отделял от них крепкий невысокий заборчик, возле которого копался с велосипедом паренек лет двенадцати.

  - Парень, привет. Жарко тут у вас, очень пить хочется - не дашь ли воды из колодца?

  Паренек подумал, потом все-таки опустил в колодец ведро и, зачерпнув, поднес его к заборчику. Я глотнул "родной" воды - зубы заломило.

  - Живете тут?

  - Ага.

  - Ну, а соседи как, ничего?

  - Гады они. Прямо на меже дубы посадили.

  - Зачем же?

  - Они нам за колодец мстят. Хотят им пользоваться, а он наш с самого начала. Выкусят.

  Я вернул ведро и прошел дальше по дорожке. Удивительно, но вместо домишки "той" с гестаповскими глазами, стоял красивый кирпичный же дом. Рядом стоял автомобиль. Из дома вышла молодая женщина и пошла по участку.

  - Здравствуйте, - я ей покивал, - смотрю, какой у вас красивый дом. И участок такой ухоженный.

  - Здравствуйте, да, ухаживаем. Нам тут нравится с мужем. Если бы не соседи.

  -А что такое?

  - Такие, прости Господи, сволочи. Заделали проход к колодцу, а ведь когда-то его сообща копали. На два участка.

  Этой истории я не знал.

  Вернувшись в город, я зашел в кафе рядом с центром, перекусить, и совершенно неожиданно столкнулся там со Славкой Ферапонтовым.

  - Привет, дружище, ты как здесь?

  - Привет. А я в Испанию собираюсь. Насовсем.

  - Знаешь, давай старика моего помянем, раз уж встретились. Где тебя в Испаниях ловить.

  Пока нам несли заказ, я рассказал Славке про свое посещение сада.

  - Ты не обижайся, - сказал Славка, - но старый твой сильно накосячил там. Уже и не исправишь.

  - Знаю. А ты что же в Испании - без жилья, без земли.

  - Про землю-то раньше "им" думать надо было, когда у нас, Ферапонтовых, ее отбирали. У прадеда моего. А теперь мне она ни к чему - обуза одна. Что за жизнь: сидеть за заборчиком и собственное дерьмо нюхать. Живя за заборчиком, об одном думаешь: чтоб тебя все в покое оставили, ну, и превращаешься в "покойника".

  Мы выпили водки.

  - Кстати, я слышал, все эти сады сносить собираются. Будут строить громадный парк аттракционов.

  - И правильно, а то из-за заборчиков скоро по планете пройти нельзя будет.

  Мы выпили еще и расстались. Он поехал в Испанию, а я по своим делам. Я знал, что не скоро вернусь сюда, и не скоро навещу своего старика. Возможно, я плохой сын - что делать, я, как Гоголь, "не люблю покойников".

   ... ... ...

   Итак, наконец, за столом собрались все "игроки". Все три стороны. На одном конце сидели мы с Шурой и Яков Аронович, через пару метров, друг против друга сидели полномочные представители - приятная, хоть сейчас на свидание приглашай, дама из Центробанка и сухой, морщинистый, как грецкий орех, господин из Федерального казначейства. "Орех-Сухарь" вытащил нагло белый платок, высморкался, посмотрел поверх очков на то, что он там высморкал и сказал: