– Выбора у нас нет… – сказал Дыбаль, – решите лучше, припасы какие брать будем.
– Вода, еда, оружие, – ответил Уайтгауз и похлопал по коробке с пистолетом, – никто не скажет теперь, что мы сидели как мыши, и что умерли не как мужчины – в борьбе!
– Умерли в утилизационных контейнерах, будет сказано в некрологе родной конторы…
– В летающих гробах!
– И страховщики не придерутся, что мы специально умерли без желания спастись, чтобы наши семьи получили страховку в пятьсот тысяч евродолларов…
– Парни, можно надевать скафандры и занимать места.
– Мёртвых берём? – с сомнением в голосе спросил фон Конрад.
– Берём! – кивая, ответил Уайтгауз.
Маклифф вынул из кармана мятую бумагу, исписанную шариковой ручкой и протянул её перед собой со словами:
– Вот тут расчёты мои…
– Как мы уместимся? – спросил Эйхбергер, что-то прикидывая в уме.
Дыбаль взял из рук Маклиффа листок и принялся его изучать.
– Эти контейнеры больше чем старинные американские "Меркурии". Теплоизоляция немного ещё умнётся. В одном контейнере будем мы втроём, плюс один немец, а в другом контейнере разместятся остальные немцы с доктором и наши мёртвые, – сказал Уайтгауз.
– Может быть, лучше даться? – предложил Эйхбергер, – это прагматично!
– После расстрела станции "Слово Пророка"? – скептически спросил фон Конрад, – арабы с таким трудом тайно строят свои станции, они им дороже золота, а мы их в металлолом. Замучают они нас в плену.
– Что за разговор? Вы же офицер! – сказал резко лейтенант Уайтгауз и потёр ноющую от ушиба грудь.
– С арабами проще договориться, чем с гравитацией… – неуверенно ответил Эйхбергер, поворачиваясь к Дыбалю, как бы ища поддержки, но увидев на его рукаве флажок Западной России, замолчал. По мнению этот немца, русские были экстремистами во всём, и ждать от них рациональных решений не приходилось.
– Тут надо было квадратный корень извлекать, а не корень третей степени, – сказал тихо Дыбаль и щёлкнул пальцем по листку, однако лицо его просветлились, – может же сработать эта хреновина! Мы можем спастись! Теоретически!
– Теоретически… – задумчиво повторил немец Эйхбергер.
Со стороны грузового модуля послышался удар, и станция заметно повернулась вокруг своей продольной оси. Часть иллюминаторов теперь смотрела на земную поверхность с брызгами огней ночных мегаполисов, а другая часть иллюминаторов в чёрное космическое пространство. Шаттл дёрнулся, послышался скрежет, и иллюминаторы левого борта оказались закрыты телом корабля "Утро псового лая". Исламистская станция притёрлась к шаттлу "Independence" бок к боку, как когда-то это делали парусные корабли, сходясь для абордажного боя.
Эйхбергер схватил Уайтгаузу за рукав и сдавленно воскликнул:
– Давайте сдадимся, пока не поздно!
– Уже поздно! – полковник ответил фон Конрад с видом самурая, готового к харакири.
Он расстегнул молнию на пакете с телом Лейзехельда и вытащил оттуда автоматический пистолет "Спейс-Люгер". Сжав оружие в кулаке, он развернулся в сторону шлюза.
– Что вы ещё с собой пронесли в пакете с мёртвым? Ядерную бомбу? – мрачно спросил у немца Уайтгауз, – без моей команды этой штукой не пользуйтесь, а то ссажу с поезда.
Он взял у Дыбаля листок с расчётами, покрутил в руках, равнодушно глядя на строчки дифференциальных уравнений, и прислушался к внутреннему голосу, выручавшему всегда. Однажды, в детстве, по дороге от бабушки он свернул с привычной дороги в тёмный двор, а через минуту на улице началась перестрелка между бандами наркоторговцев. После бойни полиция подобрала девять трупов гангстеров и прохожих. Ещё раз внутренний голос помог ему в колледже не поддаться на уговоры съесть таблетку с синтетическим героином, вызывающим сильнейшую зависимость. От неё он никогда не смог бы избавится, и стал бы не астронавтом, а бомжом. Внутренний голос спас его в Форт-Штрезе, на учебной базе 51-го крыла ВВС САС, куда он не прибыл из увольнения вовремя, напившись в ресторанчике у ворот базы, в то время, когда его всепогодный перехватчик разбился под управлением другого пилота из-за неисправности. Ещё раз внутренний голос спас его в центре осаждённой исламистами Анкары, когда Уайтгауз, сбитый над городом и катапультировавшийся, вместе с пехотинцами из 3-я дивизии Корпуса морской пехоты США, проник на командный пункт иранского отряда исламистов, набранного из добровольцев-смертников Северного Кавказа. Они оказался в логове врага под толщей армированного бетона за несколько минут до локальной ядерной атаки союзников, когда весь район был сметён ядерным ударом. Сейчас Уайтгауз не слышал внутреннего голоса. Работал только мозг, проворачивая огромное количество информации, выдавая ответы и советы, один другого ужаснее и нелепее.
Со стороны грузового модуля теперь слышалась возня, шаги по наружной обшивке, гул резаков и стук – исламисты начали вскрывать люк.
Маклифф облачился в скафандр и стал надевать скафандр на беспомощного майора Айдема.
Дыбаль последовал его примеру. Уайтгауз объявил:
– В один контейнер грузим погибших и немцев, а в другой всех остальных. Если упадём в воду, в горы, в Арктику, Антарктику, тайгу, то мы покойники. Но если нет – еда и вода могут пригодиться.
Свет аварийных ламп медленно угасал, придавая лицам лихорадочно работающих людей мертвенный оттенок. Последний аккумулятор берегли для обеспечения пуска. Сейчас внутри станции слышалось только натруженное дыхание людей, монотонные сигналы высотомера, меняющего убывающие цифры. С каждой минутой становилось всё более душно – регенераторы дыхательной смеси остановились. Повсюду витал гадкий запах остывающий теплоизоляции. Арабские астронавты, срезав наружный люк, попали в шлюзовую камеру грузового модуля, и уже скрежетали алмазными бурами, вскрывая внутреннюю мембрану грузового отсека. Кто-то хозяйничал в наружных агрегатах двигательного оборудования, а по иллюминаторам снаружи скакали капли топлива из пробоины в баках.
– Обезвоженная гусиная печёнка. Берём? Рис. Берём? Шоколадный порошок? Ананасовый джем? Оставим арабам. Блок памяти с результатами опытов? Берём, – вслух рассуждали Уайтгауз и Гофман, лихорадочно ведя погрузку в контейнеры упаковок продуктов, частей приборов, блоков памяти и жёстких диски компьютеров.
Внутрь одного из контейнеров были помещены мёртвые тела Лейзехельда, Фуджиёки и Дюнуа. Тяжело раненного Эйхбергера разместили тут же. Ещё одно место предназначалось для Гофмана. Маклифф с Дыбалем подтащили сюда и беспомощного майора Дика Айдема.
– Мертвецы не шевелятся и мешать ему не будут. И ему особо шевелиться не надо. А мы в свой контейнер побольше припасов возьмём! – сказал Маклифф, оглядывая связанные скотчем тела мертвецов.
– Он сюда не влезет, – констатировал Дыбаль, зависая с упаковкой сливочного масла в руках, – нужно вынуть обратно часть припасов, но нет времени. Давайте капитана в наш контейнер пометим вместо части продуктов.
– Вместо продуктов? А если мы приземлимся в разных местах с первым контейнером, что мы есть будем? – спросил его Маклифф и начал рыться в карманах, ища расчёт.
Гофману тем временем занял место между Эйхбергером и телом Фуджиёки, и показал большой палец руки в перчатке, проговорив:
– Я на месте. Как тут что работает?
Маклифф склонился к нему через край люка, похлопал по шлему и принялся объяснять:
– Если не хочешь, чтобы капсулы разнесло при посадке на сотню миль, слушай внимательно. Сначала сверим время на таймерах. На моём – пятнадцать сорок одна-две-три… Успел выставить секунды? В момент старта обнулишь таймер. Когда на таймере набежит семь минут пятнадцать секунд, нажмёшь кнопку под локтем. Откроется щит атмосферного торможения, и отстрелятся первые парашюты. Капсулу тряхнёт. Вторая пара парашютов сама выйдет и автоматически произойдёт выравнивание давления. Если всё сделаем синхронно, с учётом существующего положения шаттла, мы сядем не далее полумили друг от друга в районе восточной Польши. Если нет, то сядем далеко друг от друга, и неизвестно где. Если при касании поверхности появится символ 020, значит сели на грунт. Можете сразу с Эйхбергером выбираться наружу. Если появится символ 010 – значит сели на воду. Тогда смотри на экран системы GPS-Speys. Телеметрия убогая, но не подведёт. На воде люк не открывайте, а включайте радиомаяки. Ждите. То же самое, если датчик покажет температуру, ниже двадцати градусов по Фаренгейту. Кислорода у вас на двадцать часов. Время есть для спасателей. Итак, семь пятнадцать – падаем, десять – спуск на парашютах. Всего семнадцать минут, и мы спасены!
