Говоря это, она изучала лицо старого рыцаря. У неё не было способностей, даруемых богом паладинов. Она не могла читать в умах и сердцах других людей, но у неё были отточенные навыки наблюдения и инстинкты, которые чаще всего её не подводили. И потому она заметила, как лицо Хронульфа медленно обретает краски, а в глаза его возвращается свет. Бронвин смела надеяться, что это шок, а не подозрение, заставил его замолчать.

Хронульф медленно поднялся. Бронвин заметила, что несмотря на спокойное лицо и гордую походку, одна его рука сжимала спинку стула, словно ища поддержки — или, возможно, служа ощутимым символом того, что он еще не готов был отпустить «правду» в которую верил двадцать лет.

— По собственной воле ты взойдешь на весы правосудия Тира? — пробормотал он.

— Я сделаю это.

Задумчиво, он кивнул, и хватка его на стуле стала слегка слабее.

— Никто, кроме честных людей, не делает столь смелых заявлений. Я не требую никаких испытаний.

— Но я требую, — резко сказала Бронвин. До этого момента она не вполне осознавала, как же отчаянно ей нужно все узнать. — Я давно слышу, что паладин может отличить правду от лжи. Разве не скажет ваш бог, есть ли истина в истории, что привела меня сюда?

— Я могу лишь спросить.

Взгляд паладина стал отстраненным. Он молился, ища в этом понимание и прозрение, которые был способен дать лишь его бог.

Прошли минуты. Длинные минуты, утяжеленные двадцатью годами отсутствия Бронвин. Едва дыша, она ждала, покуда отстраненность не исчезла из глаза Хронульфа, а взгляд его снова не сосредоточился на ней. Бронвин знала, что ответил Тир прежде, чем паладин сказал хоть слово.

— Малышка Бронвин, — пробормотал Хронульф, изучая её отчаянным и жадным взглядом. — Теперь, когда я узрел истину, я понимаю, что сердце мое сразу признало тебя. Ты так похожа… на мать.

Это одновременно понравилось и опечалило Бронвин. Она подняла ладонь к щеке, словно искала на своем лице нечто утерянное.

— Я не помню её.

Хронульф шагнул вперед, протягивая обе руки.

— Мое бедное дитя. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за то, что выпало на твою долю? — спросил он. В дрожащем голосе его слышалась мольба. — Это моя вина. Я так легко отпустил тебя. Когда тебя не нашли среди убитых, я… Я долго искал тебя. Я бы никогда не отказался от поисков… до того дня, когда оплакал останки девочки, которую счел своей дочерью.

Его страшное чувство вины поразило сердце Бронвин, и она взяла руки отца в свои.

— Я не виню тебя, — быстро сказала она. — На протяжении многих лет я пыталась найти правду о своем прошлом. У меня было не так много путей и все они заканчивались стеной в переулке. Я зарабатываю на жизнь, находя потерянное. Вещи, которые большинство людей отчаянно ищут. Если даже я не смогла найти путь к собственному прошлому, как мог ты, считающий свою миссию давно завершенной, надеяться управиться лучше.

Хронульф слабо улыбнулся.

— У тебя доброе сердце, дитя. Сердце матери.

— Расскажи мне о ней, — настояла она.

Они сели рядом, и паладин начал свой рассказ о прошлом, медленно и со странной неловкостью. Сначала, Бронвин думала, что источником этого была стена, выросшая между ними за потерянные годы, но вскоре она поняла, что причина еще глубже. Хронульф редко бывал дома, а потому у него остались лишь скудные воспоминания о ней в те времена, когда они действительно были семьей. Он не знал дочь. Она подумала, смог бы он когда-нибудь узнать её лучше, если бы не случился налет. Прежде, чем воспоминания отца иссякли, прошло не мало времени. Он поднялся на ноги. Казалось, он испытывал облегчение, имея в голове хоть какой-то план действий.

— Идем, — сказал отец. — Я покажу тебе крепость.

* * * * *

Удача Эбенайзера, которая в последнее время знавала не лучшие дни, наконец пошла на подъем. В нужное время он встретил нужный караван, где договорился с хозяином о возвращении лошади в Залы Правосудия Глубоководья. Потребовалось поболтать, да заплатить, но дворф разошелся с караванщиком, довольный тем, что все будет сделано в точности в соответствии с его просьбой. Сам он с чистой совестью отправился на север. Долг был уплачен. Вероятнее всего рано или поздно, молодой человек, столь увлеченный своим Тиром, окажется в храме этого бога и воссоединиться со своим конем. Дворф не причинил животному никакого вреда, разве что слегка истоптал подковы.

С торгового пути Эбенайзер спустился в предгорья. Вход в туннели Каменной Шахты располагался неподалеку от дороги, но был столь хитро спрятан, что обнаружить его смог бы лишь дворф. Эбенайзер отыскал нужное место — крутой холм, окруженный плотным кольцо молодых сосен — и провел руками по каменной стене, ища тонкий узор. Отыскав искомое, он приложился плечом к каменной двери, давя и ворча, покуда та не подалась во внутрь. Дворф быстро нырнул в открывшийся проход, и дверь позади него с громким стуком вернулась на место.

Подождав пару секунд, он дал своим глазам приспособиться к темноте, а рукам — потереть затекшую спину. Он не ездил верхом некоторое время, а потому ноги и спина его теперь ныли от усталости. Дворф лишь пожал плечами и бросился бежать вниз по туннелям. Большинство знакомых Эбенайзера людей считали дворфов медленными и быстро устающими созданиями, но любой дворф, стоящий хотя бы ногтя, мог бежать, поддерживая разумную скорость, покуда это было нужно.

Добравшись до реки, Эбенайзер понял, что время движется к закату. Он напряг уши, пытаясь расслышать хоть что-то за проклятым шумом несущейся воды. Чем ближе он подходил к владениям своего клана, тем сильнее беспокоился о родственниках. Ускорив шаг и игнорируя предательски мокрую неровную тропу, он промчался мимо нескольких пещер и туннелей, стремясь в самое сердце территории дворфов.

Внезапно, в нос его ударил запах, скрутивший живот и заставивший сердце рухнуть в сапоги. Дворф узнал его безошибочно. Любой его сородич, когда-либо поднимавший свой топор, отлично знал эту вонь — медную, тяжелую, странно сладкую и совершенно отвратительную. Запах пролитой крови, что почернела и высохла. Запах остывающих тел. Жуткий ошеломляющий страх пронзил Эбенайзера, лишая его воли и сил двигаться вперед. Он замер. Из горла дворфа вырвался одинокий крик — первый и последний траурный обряд, который он позволил себе прежде, чем узнать все. Он заставил себя бежать, покуда все еще мог доверять собственным ногам, стремясь попасть туда, куда должен был попасть.

Он снова остановился только у Зала Предков, ошеломленный разрушением памятников, простоявших здесь неисчислимые века. Древние каменные статуи дворфов упали на пол, разлетевшись на куски. Части их валялись среди живых дворфов, убитых их падением.

Эбенайзер склонился к ближайшему из убитых, и сжал зубы, чтобы не выпустить рвущийся наружу крик. Патриарх Каменной Шахты, его отец, возглавил атаку. Старый дворф был убит не падающими статуями. Это было понятно со всей ужасающей ясностью. Каменные дворфы не обладали мечами и копьями, и таким медленным, жестоким знанием своего дела. Эбенайзер поднял взгляд и сморгнул внезапно застлавшие глаза слезы. Рядом с отцом лежало несколько человек. На телах их виднелись отчетливые раны, нанесенные топором дворфа. Эбенайзер немного успокоился. Смерть отца не была легкой, но она была славной.

Поднявшись, Эбенайзер начал бродить по комнате. Гнев его рос с каждым опознанным трупом дворфа — и становился горячее с каждым телом, которое он не мог опознать. Он не был чужд сражениям, но эта резня была из тех, что редко увидишь. Метка удовольствие, продолжительного и нескончаемого зла, лежала на каждом хладном и изувеченном дворфе.

Эбенайзер нашел больше подобного в большом зале. Никто из дворфов не выжил. Клан Каменной Шахты был истреблен. Тела его жестоко убитых сородичей были оставлены разлагаться в пустых залах.

Горе сковало его, милостиво замедляя мысли и сжимая сердце. Он медленно двигался через царящее вокруг опустошение, ухаживая за мертвецами, отмечая их имена в своей памяти. Время замедлилось и потеряло всякий смысл. Лицо дворфа было словно гранит, глаза сухи, а взгляд тверд, когда он сложил в одну могилу тела друзей и родственников. Прошли часы. В каком-то дальнем углу своего сознания Эбенайзер все еще считал время, а потому знал, что где-то над Горами Меча сейчас возвышается круглая восковая луна. Но здесь он видел лишь тьму и осознавал жуткую задачу, стоящую перед ним. Он не приляжет передохнуть, пока все члены Клана Каменной Шахты не обретут свой покой под кучей камня.