*

Виктор Николаевич мелкими глотками судил Эммануэль, и по всему выходило, что приговор будет вынесен оправдательный, и плевать, что с каждым миллилитром божественного напитка утекала жизнь Войновского, демон не мог себе отказать, так же как наркоман уже сознающий, что конец близок, не мог отказаться от последнего шага в пропасть. Инфернальная сущность отдыхала, полностью отдавшись власти тела. Войновский, облокотившись на локоть полулежал на траве посреди своего маленького уютного садика в котором так потрясающе пахли вишни и смакуя коньяк, смотрел в синее, покрытое ватными облаками небо. Демон, загнанный в самый потаенный уголок тела уже знал о грядущих неприятностях, незримая связь, клеймо зла, которым банкир пометил Алана, сигнализировало о приближении кошкодера и судя по всему тот был серьезно напуган. Но демон не волновался, позволяя памяти человека на короткие мгновения стать своими желаниями, есть время, и есть Время. Алан появился спустя час, осторожно подошел, без голливудской демонстрации своей мужской звериной мощи и покорно замер, боясь потревожить уединение хозяина, однако тщетно он его уже потревожил. – ГовориЈ – разрешила оболочка Войновского. – Мне звонил ведьмак, у него Аленка. – Требования? – Хочет, получить свою бабу обратно, – в ответе Алана банкир услышал недосказанность, легкую неуверенную паузу между словами. – Конкретнее? – Он сказал, – Алан решил не лгать демону, хотя слова дались ему с трудом, – что вернет вашу внучку в том же виде, в каком ему вернут его шлюшку. – Ты ее сильно испортил? – Не успел, – с неподдельным сожалением протянул Алан. – В основном поработал с ее покойным дружком, слишком он хлипким оказался, не достойным называться мужчиной. А вот баба крепкая, ее приятно подавлять, приводить к мысли, что она всего лишь животное. – Так ты ее не тронул? – Сломал ей пару ребер, кровь носом пустил, ерунда...пока... Но у меня на нее далеко идущее планы, – кошкодер позволил вплести в свои слова стальные нити. Он сам, не ожидал от себя такой дерзости, но его ненависть к Геральту была настолько велика, а огонь похоти настолько пьянил разум, что маньяк потерял осторожность. И тут Алан умер по-настоящему, рухнул в безвольное нечто, не потеряв при этом ничего из органов чувств, но лишившись возможности ими оперировать. Это состояние было страшнее самой жуткой боли, боль давала точку отсчета, боль порождала ярость, из которой вырастало стремление бороться, уничтожить врага. Только боли не было, одна лишь наполненная звоном натянутой струны тишина, грозящая резко, вот прямо, сейчас, лопнуть, но вместо апогея звука, появлялась новая струна, натянутая еще круче и так продолжалось вечность, пока демон не вернул своего вассала к жизни. И только Алан оглушенный рождением открыл рот для крика, как снова умер, выдавливаемый волей Войновского из жизни. Рассвирепевший демон играл в пинг-понг жизнью Алана. Отскочил шарик, кошкодер умер, вернулся белый кружок – убийца родился. Пытка кончилась внезапно, когда демону удалось справиться со своими эмоциями. Тело прежнего хозяина требовало, что бы он спас внучку, но инфернальная сущность приходила в ярость при одной мысли о спасении человека. Однако как не могуч был демон, за все приходится платить, есть правила, которые не дано нарушать никому. Если прежний хозяин любил томатный сок и ненавидел фасоль, то и демон обречен, алкать тоже, если Войновский обожал внучку, значит, и демон будет ее защищать. Проклятый ведьмак был прекрасно осведомлен об этой зависимости и пользовался! – Отдай ее. Отдай ему все, что он захочет. Но внучка должна быть дома уже через час. Ты понял меня? Окровавленный кусок мяса медленно поднимался на четвереньки. Обнаженное тело Алана, будто действительно получило новое рождение, все поры кожи были заполнены кровью, даже белки глаз и зубы, алели пурпуром. Кошкодер, выплевывая сгустки крови, поднял глаза на демона. – Я понял хозяин... Есть кое-что еще... – Говори. – Он не отказался от встречи со мной. – Хорошо... Убей его Алан...убей!!! – Он уже мертв.

*

Двойник и Радион позвонили мне через два часа, раньше Алан не успевал подготовить обмен. Чего мне стоило вытащить Аленку из школы, довести до безопасного для меня места, объяснить, что ее, по сути, берут в заложники. Договориться с озлобленной игрушкой, моим творением – плюшевым медведем Защитником, имеющим ограниченную, но такую реальную власть смешать мои планы. Чего мне стоило, наконец, проконтролировать обмен, что бы у Алана не осталось искушения нарушить договоренность, этого сумасшедшего маньяка сдерживали всего две вещи: страх перед демоном и мое обещание нанести ему визит. И я не знал, какие цепи сильнее: страх или ненависть. Я держал в руках трубку и боялся спросить о состоянии Лисы. Выжить после встречи с Аланом уже чудо, а сохранить рассудок – фантастика. Словно угадав мои мысли, Радион решил утешить друга. – Геральт, Лиса у нас, состояние нормальное, до свадьбы заживет. – Спасибо друзья вы мне очень помогли, если бы не ты с Двойником... – Мы сделали то, что должны, не благодари нас за право свободно дышать. ФФтых фФуФлахиз уын уыцы чи ФфсФддон! – фмФ уадз ФмФ гадза йФхФдФг! Я подумал, что разговор окончен и уже было, хотел отключиться, но Радион остановил меня. – Хочешь с ней поговорить? Вопрос застал врасплох. Я как последний трус страшился любого общения с ней, прекрасно осознавая, что ответственность за происшедшее с Лисой лежит на мне, и от этого воздвиг мысленную стену отчуждения. Воистину мы любим людей за то добро, что им несем и ненавидим за то зло, что причинили своими поступками. Это открытие о себе неприятно поразило меня, и все же я не мог сейчас общаться с “бывшей” возлюбленной. – А она хочет... – Радион передал, не дождавшись ответа трубку. – Геральт? – ее обычно звонкий голос был увядшим, засохшим цветком, который слишком долго не поливали. – Да... – Убей его. – Обязательно, – ответил я в тишину.

*

Как же хорошо, что чертова нога нещадно ноет, это отвлекает, мозг должен быть занят, иначе силы покинут меня, и я выйду на бой с маньяком перегоревшим. Где-то внутри я знаю – та Лиса уже мертва, Алан уничтожил ее, оставив мне другого человека с внешностью и голосом мертвой любви, но разум не может принять очевидного. Я глупо надеюсь, что она устояла, так же, как не могу принять известие о смерти Лютнева. Горе, как оказалось, не обрушивается сразу неподъемной глыбой, наш мозг устроен таким образом, что может частично отключать нервные центры, оберегая хозяина от потрясения, которое не возможно пережить, я и не собираюсь. Во рту соленая шпага, которая при каждом вздохе колит меня, не давая дышать полной грудью. Я молчу, но знаю, что голос тоже изменился – в нем не осталось ничего человеческого. Ехать надо было в Подмосковье. Кошкодер назначил встречу в два часа ночи, добираться придется до Кубинки, последней электричкой... Я занял место в пустом вагоне и закрыл глаза. Сознание мгновенно отключилось. Кто-то начал меня настойчиво тормошить. Рядом сел пожилой мужчина лет шестидесяти, довольно опрятно одетый в легкий синий свитер и теплые не по погоде штаны. Он неуловимо смахивал на пингвина, даже неестественно красные щеки, придавали ему некоторое обаяние. – Меня Василий Афанасьевич зовут, – сказал пришелец и грустно вздохнул. Я огляделся, в мирно движущимся вагоне мы были одни. – Обидели... – произнес Василий и надолго замолчал, и было не понятно, спрашивает он меня или рассказывает о себе, но его следующая фраза все прояснила. – У меня сын два года назад женился, а недавно невестка родила мне внука, ну не мне, вернее мне... – смутился новоявленный дедушка, – ну короче мальчика, значит, родила, ну ты понял? Я кивнул. Ночной попутчик своим присутствием действовал успокаивающее. – Роды были тяжелые, а теперь мать невестки катит на моего сына корзинки, дескать, он ее плохо... ну того, шурум-бурум. А теперь скажи мне мил человек, вот сколько раз в день ты по большому ходишь? Я не нашелся, что ответить. Горе, обрушившееся на меня, бесконечный день полный преследований, где меня гнали, как дичь и только ленивый не кричал “ату его, ату!”, предстоящий бой с кошкодером, исключили из моего восприятия весь мир, сузив его, до размеров Я. И теперь абсурдный вопрос настолько не вязался с моими героическими мыслями, моими вселенскими проблемами, что мне стало смешно, до истерики. – Один раз, ну два. А теперь посчитай общее количество похождений за всю жизнь. И что? Задница растянулась? Нет! Какой была такой осталась. Ведь логично? Он дождался моего очередного нервного кивка. – Так и с “мохнаткой”! Поэтому сколько бы ты гадских гадов не завалил, все равно проблема останется. И она не в тебе, банкире или Алане. Также как не во мне, сыне или невестке, дело в теще! Ее змеюку аспидную давить нужно. – Ну и аллегории у вас, – протянул я, в полном недоумении рассматривая странного попутчика. – Еще скажи абстракции, – фыркнул дедок. – Как еще вашему поколению объяснить? Вы же только через соитие все воспринимаете. Ладно, пора тебе уже, – Василий Афанасьевич нагнулся к моему уху и произнес одно слово... – бомж. Проснулся я как раз на нужной станции и еле успел выскочить через грязные двери, электричка сразу ржаво дернулась, оставив меня на перроне одного. Следуя инструкциям маньяка, я прошел где-то километра три назад, свернул на еле приметную дорожку и спустя минут двадцать оказался полностью окружен лесом. Дорожка стала совсем тонкой, и только свежие следы, которые для моего зрения светились в темноте яркими красными подошвами, показывали, что иду верно. Ожидание действовало на меня угнетающее, после странного сна в электричке из меня ушла ярость и боль, теперь снова накатывало, но не желанием уничтожить Алана – я хотел просто лечь в постель и заснуть. Наверно маньяк на это и рассчитывал, что пока я буду брести до назначенного места, вся уверенность, вся ярость источится и останется только унылое гнетущее чувство потери и безысходности. Когда я, наконец, вышел на открытую поляну, окруженную со всех сторон деревьями, мне уже была на все наплевать. И даже со страхом и отвращением я понял, что злюсь на журналиста и Лису, за то, что они стали жертвами Алана. Меня передернуло. Никогда не подумал, что я такой трус! Однако все меняется, когда я вижу Алана. Ярость внезапно заполнят меня полностью, кажется, что воздух начинает искриться. Без разговоров я прыгаю к нему и уклоняюсь от неуклюжего выпада огромного меча. Я сжимаю ему нос, ломая хрящи, его рот раскрывается в вопле боли, давая мне возможность добраться до языка. Моя правая рука вбивает пальцы в провал рта и дергает за язык, когда он показывается на несколько сантиметров, резко бью снизу по челюсти. Зубы сжимаются, отсекая нежную плоть, с истошным визгом брызжет кровь, кусок языка падает в грязь. Раздавливаю его ботинком, но это уже лишнее, захлебываясь кровью он умирает. Или так. Он стоит огромный и могучий уверенный в своих силах, в его руках двуручный меч, но он не успевает им воспользоваться. Я бью его знаком, тело даже не успевают приземлиться, а мой клинок делает из него свинью. Одним движением лишаю его рук, на излете ног, кастрирую, когда его изуродованное тело падает наземь, коротким росчерком перерезаю веки. У него остается язык, что бы визжать, но я не позволяю ему этой милости, сдавливаю горло ледяными пальцами. Кровь хлещет из обрубков, но он еще жив, что бы услышать мои слова. – Я отрежу тебе язык и остановлю кровь, потом отвезу в частную клинику и оплачу лечение, ты будешь жить, слепым калекой, каждую секунду проклиная миг, когда решил связаться с ведьмаком. Ты сука в своем педерастическом мозгу, способном только трахать кошек, не можешь даже вообразить, что тебя ждет. Я снимаю знаки, кровь мгновенно перестает течь, а тело дергаться, он уже не чувствует боли. Я довершаю начатое – язык покидает своего хозяина, мне приходится перевернуть обрубок человека на живот, что бы он, не захлебнулся и не лишил меня мести, последнего, что у меня осталось. Мечты самца проносятся перед моим воспаленным мозгом. Единственное, в чем я пока оказываюсь прав – у Алана в руке эспадон, вторая рука держит отрезанные головы. Он втыкает меч в землю и кричит: – Это мой тебе первый подарочек. Голова взлетает над Аланом, и он отфутболивает мне ее прямо в лицо. Избитое лицо Эдика врезается прямо мне в нос, задев предусмотрительно одетые, черные очки (мне не хотелось, что бы кошкодер читал страх в моих глазах), две тонкие струйки срываются и пачкают белоснежную майку. – Ты не обращай, внимание на его рот, – говорит монстр. – Я с ним немного позабавился после смерти. Он еще что-то ревет. Я не могу его слушать, кажется, я сошел с ума, потому что меня ничего уже не может тронуть, внутри сидит такая боль, что ее просто нельзя почувствовать – от нее можно только умереть или утратить человеческое достоинство, даже не так лишиться души. – Эй, сомнамбула? Ты еще жив, погоди, не подыхай, у меня для тебя еще один подарок. Вторая голова летит рыжей молнией – Лиса? Как такое может быть!!!??? Меня больше ничего не может тронуть? Сразу все тело становиться слабым, я еле стою на ногах, в этом момент я беззащитнее младенца, потому что не могу даже кричать. У меня сразу открываются все раны, начинает болеть голова, давить сердце, запястье левой руки отнимается, больное колено отказывает – ноги не держат. Мощный спазм сотрясает тело и меня тошнит желчью пополам с кровью. Колени все же подгибаются, и я упал рядом с тем, что исторг и с головами самых близких мне людей. Проходит несколько секунд, и я понимаю, что Алан посмеялся надо мной, Лиса в безопасности, вторая голова принадлежит какой-то несчастной жертве нашего противостояния. Я закрываю глаза, подкожные драконы отказываются помогать создавать знаки, у меня нет времени разобраться в причине их блажи, стоящей мне жизни. Моя рука тянется к ремню, достаю шприц с эликсиром, игла пронзает колено, и я не сдерживаю животный вой, раздробленные мениски взрываются осколками, сустав ходит, как студень, вспучивается, раздувшись, точно футбольный мяч. Второй шприц в вену на шее, третий вкалываю в сердце. И я встаю, горячая волна смывает боль, вычищая из мыслей само это понятие, пять суток блокады и пол часа жизни, я даже не пойму, что умер. Алан не нападет. Он спокойно ждет, поглаживая себя между ног. – Ты закончил? – спрашивает он, выдергивая из земли меч, тот молнией пляшет в его могучих руках. Двадцать пуль за одну секунду вылетает из моих Mateba-револьверов, каждая из них направлена точно в цель. Но Алан просто размазался, в воздухе отразив несколько зарядов клинком. – Мелко, – говорит он, грозя мне пальцем. – Что паскуда, напрудил в штаны? Я вырву твое сердце через жопу и кину собакам, – огромные мышцы Алана грозно вздуваются, весь его вид выражает готовность претворить слова в жизнь. И это чудовище мне предстоит упокоить, и я дам ему покой! Я иду на него, продолжая стрелять, на лице кошкодера легкая досада, но он должен двигаться, отвлекаясь на выстрелы. – Твоя педерастическая натура явно перевешивает микроскопический мозг под медной тыквой, – заставляю себя говорить, скидывая пистолеты. Надеюсь, ты напоследок лишил какого-нибудь лишайного котенка девственности или опять не стояло? Я стою перед ним без оружия и чувствую, как неуверенность легким дымом появляется в его глазах. С влажным звуком, похожим на чавканье я снимаю меч со спины, клинок в крови, будто действительно отведал плоти хозяина. И еле успел, увернуться, мощные удары эспадона, посыпались стальным градом, не давая даже шанса атаковать, несмотря на выпитые эликсиры, несмотря на школу ведьмачества Алан был, чуть ли не быстрее меня и его удары были настолько чудовищно сильны, что парировать было бы самоубийством. Если бы в его руках был обычный клинок, я бы не задумываясь, подставил свой меч под его верхнюю атаку, но он владел клинком не уступающим моему. К сожалению, больной мозг Алана не мешал ему быть великолепным бойцом, способным одним ударом отправить меня в миры, творимые подсознанием. Я с трудом сдерживаю чудовищный натиск монстра, экономя силы. Алан атакуют разнообразно, как и должен истинный мастер, не давая мне шанса ответить, причем курвиный сын нанося удары успевает довольно изобретательно оскорблять меня, я даже наверно зря поторопился обвинять его в отсутствии фантазии. Весь этот поток несправедливой брани, имел конкретную цель вывести меня из равновесия, заставив разозлиться и тем самым, подставиться под его удар. Глупо, мое равновесие и так умерло, когда голова Эдика, ударила меня по носу. Его план начал удаваться самым стремительным образом, я начинаю злиться. Кроме того, я начинаю уставать, внешне презрительно улыбаюсь, понимая, что долго такой темп даже мне не вытерпеть. Алан же, кажется не только, не устает, но даже взвинчивает темп, что было совсем невероятно для человека, не прошедшего школу ведьмачества. Его дыхание ни на секунду не прерывается, словно, мне противостоит не извращенец убийца, пережравший анаболиков, а мастер меча, не уступающий моему учителю кен-дзютсу. Максимально убыстряю движения, выходя за пределы человеческих возможностей, если смотреть на нас со стороны, можно увидеть только размытые фигуры, пропадающие и исчезающие, как Пахуньчки. Последняя мысль застревает у меня в голове – Пахуньчик! Подныриваю под его боковой удар, и впервые за этот бой, атакую, бью собаку насквозь в солнечное сплетение. Любой на месте Алана, даже наверно древний мастер буси-до не имел бы ни одного шанса. Прием, который я исполняю, можно предугадать, но парировать в момент исполнения невозможно. Убийца сумел. Все, что мне удалось это кончиком клинка пустить ему немного крови из несерьезной царапины, его же меч на обратном движении чуть было не срезает мне скальп. Алан смотрит на маленькое пятнышко крови на своем теле и внезапно улыбается. – Как же здорово, что ты оказался лучше, чем все хлюпики, которых я прирезал. Я отрежу твою голову и буду трахать ее, глядя в мертвые глаза. Алан хватает себя левой рукой за промежность, и я без удивлением вижу, что он быстро двигает рукой, удовлетворяя свою похоть. Меня деморализует его нечеловеческая способность уходить от моих самых лучших ударов, а сексуальная тяга к моей личности вызывает очередной приступ тошноты. Еле сдерживаясь, я вынуждаю себя рассмеяться, хотя до смеха было далеко: – А ведь ты боишься...Первый раз в жизни... Ты даже не представляешь раб, что с тобой будет. Вся твоя сила, неистовость всего лишь рвение слуги, что бы услужить хозяину. Ты смерд, маленький запуганный, непонимающий, что творишь. Тебе приходилось иметь дело только с теми, кто слабее тебя, запуганными людьми и всегда с позиции силы, имея за спиной подельников, покровителей или сжимая в руке автомат. – Ты сам раб! – прерывает он меня, яростно сверкая безумными глазами. Я качаю головой и снимаю очки, поднимаю на него глаза, они светятся, ровным синим светом. – У меня для тебя новость падаль – я не человек и сегодня я поиграю твоей головой... Договорить Алан мне не дает, грязно ругнувшись, он в одно движение сближается, блокирует, своим мечем мой клинок, и наносит коварный удар, метя коленом в пах. Подставляю свое колено под его, в результате меня сильно отбрасывает назад, а искалеченная нога надувается тяжестью: надутый шар кожи в месте инъекции лопается, по ноге течет кровь. Не теряя, ни одного мгновения кошкодер, проводит сложный прием, целью которого разорвать мой кадык одним выверенным ударом, спасает пока только его тщеславие, Алану хочется расправиться со мной одним эффективным ударом, что бы сполна насладиться своим мастерством. Никогда мне не противостоял столь могучий противник ни в пространстве, ни в реальной жизни. Я знаю приемы, которые не знает убийца, но он быстрее меня, я могу противопоставить его звериному напору профессионализм школы, но он настолько выносливее, что формула: удача в длительном периоде проигрывает опыту, не действовала. Мне самому впору было уповать на удачу, но измученным телом, показываю уверенность. Я улыбаюсь ему одной из паскуднейших своих ухмылок и выполняю тоби-фумикоми из арсенала каратэ. Когда убийца атакует колющим ударом, я резко разрываю дистанцию, отбиваю клинок врага в положении лезвием вниз, и молнией выпрыгиваю ему на встречу, впечатав пяткой по подъему его правой ноги. Алан здоровенный детина весом под полтораста килограмм, но каким бы ты не был раскаченным монстром, когда сто кило живого веса помноженного на ускорение дробит пальцы, ни какие стероиды и воля не помогут. Я с удовольствием слышу его яростный крик, когда моя пятка с хрустом считает, количество его пальцев и тут же наношу, из неудобного положения слабый, но болезненный режущий удар, мечом слева вверх проводя быстро набухающую кровавую полосу от его живота до левого предплечья. Алан реагирует, молниеносно, бьет локтем по виску, хорошо, что реакции вколоченная в школе буквально кровавым потом не подводит, чудом я отклоняюсь, и его локоть задевает меня кончиком, от чего в голове быстро вырос царь колокол. Мы стоим, враг напротив врага, яростно сверкая глазами. Алан похож на бога войны в этом момент могучий и несокрушимый явно не собирался сдаваться, а я откровенно опираюсь на меч и пытаюсь убрать из головы навязчивый звон. Левую ногу не чувствую, мельком смотрю вниз. Штанина насквозь мокрая, липнет к колену от меня стелиться кровавый след. Напрягаюсь, снимаю кровоостанавливающий знак, я почти не чувствую боли – сказывается действие эликсиров, но могу умереть от элементарной кровопотери. Что-то не так, знак не активизируется, пробую еще несколько раз, пока не замечаю ехидную усмешку на лице Алана. – Не старайся, мой хозяин, – кошкодер издевательски выделил слово, – предвидел, что ты не будешь играть честно и дал мне гарантию. Только сейчас я заметил на шее гиганта татуировку в виде раскрытой ладони, затянутой паутиной. – Ничего это всего лишь царапина, – говорю я, почти теряя сознание, но перед внутренним взором встают двое неуловимо похожих мужчин. Один абсолютно лысый, одетый в видавшие виды джинсы и кожаную куртку со множеством карманов. В руках у него помповое двуствольное ружье, а за спиной небольшой рюкзак, когда он перекладывает оружие в левую руку, и наклоняется ко мне, я замечаю причудливую татуировку, выполненную с таким же искусством, что и медальон на моей груди. На его лысой как футбольный мяч макушке, через весь затылок изображен экскаваторный ковш, хищно тянущийся к левому уху, где в странной позе присел человек. Второй незнакомец казался старше из-за неестественно белых, длинных волос перехваченных на голове кожаным шнурком. Над плечами белоголового высились рукоятки мечей, он тоже был одет в кожаную потертую куртку только со шнуровкой. Мрачный образ довершали мертвые, немигающие глаза. Я чувствовал необъяснимое сродство с этими опасными пришельцами, от которых веяло спокойствием и силой. Они протянули ко мне руки, когда я уже падал, и помогли удержаться на ногах. Белоголовый сдержано кивнул, а лысый даже улыбнулся краем губ. Пространство мигнуло, странные гости пропали, оставив часть своей силы, вернув уверенность. Мне осталось только гадать о том, что это было. Кошкодер проводит рукой по своему, мокрому, от пота и крови телу. – Ты мой мертвый любовник сейчас будешь блевать кровью. Когда труп рухнет к моим ногам я трахну тебя, а потом найду твою бабу, – в этом момент голос Алана сорвался на визг. – Ей очень понравилось, чувствовать в себе настоящую мощь, она умоляла меня брать ее снова и снова. – Что на фальцет перешел, наверно мошонка от страха съежилась? – я говорю отрывистыми фразами, пытаясь наглотаться воздуха впрок. – Говори, говори труп, – Алан начинает двигаться и вращать эспадон нижним хватом. Кажется, разбитые пальцы совсем не причиняют ему неудобства. – Пальчики не болят? – я вложил в этот вопрос максимум ехидства, и сам начинаю вращать катану вертикальной восьмеркой. – Знаешь, я так сильно тебя ненавижу, что даже не хочется тебя убивать, как жаль, что нельзя раз за разом, вырвать тебе сердце, ну ничего твоя мертвая голова долго мне послужит, когда я выбью ей все зубы. – Какой ты, однако, не логичный, – пожурил его я. – Зачем зубы выбивать? Боишься, что прикусит? Не дожидаясь ответа, я сам резко атакую его в больную ногу. Алан подпрыгивает! И обрушивает на меня мощный удар двурушником, признаюсь, я растерялся, вместо того, что бы уйти от удара, я подставляю под него свой меч. Раздается треск, сопровождаемый снопом искр, мечи ломаются, причем я от силы столкновения падаю на спину, выронив, рукоять катаны. Алан расхохотался, отшвырнув в сторону сломанный эспадон, он пытается пнуть меня ногой. Я уворачиваюсь и наношу одной рукой удар по его больной ноге второй в пах. Гигант, не содрогнувшись, отрывает меня от земли, поднимает над головой и с нечеловеческой силой швыряет в сторону. Пролетая, я успеваю с грустью подумать, что упаду далеко от мечей, и не смогу по- киношному воспользоваться в решающий момент сломанной, но смертельной сталью. Тем не менее, я легко группируюсь и не падаю, как мешок с дерьмом, хотя для Алана устраиваю маленький спектакль несколько раз стону и затихаю, что далось с большой неприятной легкостью. Я очень надеюсь, что убийца поверит моему беспомощному состоянию, а оно и является таковым, не уверен, что смогу самостоятельно встать, и не пойдет за обломками мечей, предпочитая добить меня голыми руками. Так и случилось. Алан идет ко мне неотвратимо, нисколько не боясь подвоха. Я взмыл в воздух, когда он своими лапищами хватает меня за шею и начинает трясти, как тряпичную куклу. Стоит большого труда, что бы удержаться и не схватить его рефлекторно за руки. Продолжая меня ненавязчиво душить Алан, приближает мое лицо к своей звериной в этот момент пасти, и плохо скрывая радость, с какой-то извращенной нежностью в голосе произнес: – Ты не подох еще сученок? – Сейчас погоди, я тебе покажу, что значит настоящий мужик. Он оторвал руку от моей шеи, продолжая удерживать второй рукой на весу мои сто килограммов. Я с удивлением понял, что он снимает с себя штаны, освобождая вздыбившуюся плоть. Решив не рисковать, я собираю все оставшиеся силы и, открыв глаза, врезаю двумя пальцами в его левый глаз, погружая фаланги до костяшек. С диким ревом, который пришел, казалось со всех сторон, я чувствую, как моя шея, не справляясь с жутким напором, хрустит, несмотря на все внутреннюю энергию, направленную на поддержание крепости костей. Внезапно схватка ослабла, и я рухнул уже как мешок с дерьмом, лихорадочно пытаясь глотнуть хоть каплю воздуха. Я дышу, наполняя себя воздухом, желая вдохнуть весь мир разом, только бы погасить жуткое жжение в шее. Нечеловеческий вой не прекращается, не давая мне, сосредоточится на своей боли. Рядом, катаясь по земле, воет Алан, зажав окровавленное лицо обеими руками. Превозмогая просьбы своего тела, я пытаюсь подняться и не могу, ноги отказывались держать измученное тело. Тогда я встаю на четвереньки и ползу в сторону брошенной катаны. Перед глазами стоит кровавая муть, но я могу найти свой меч даже полностью лишенный зрения, для меня он ослепительно черная полоска металла. Путь, сопровождаемый криками Алана, наверно был самой длинной дорогой в моей жизни. Наконец я дополз до своего меча и опираясь на обломок лезвия, попытался встать. Руки дрожат, подламываются, я раз пять падаю в песок, прежде чем понимаю, тщетность своих усилий. Вдруг огромные холодные мурашки оккупировали мое тело, когда я осознаю, что звуки воя сменились лающей тишиной. Медальон уставший посылать мне сигналы об опасности лопается, коркой льда. Неловко извернувшись холодной ледышкой тела, я вижу, как огромная окровавленная туша падает на меня, вытянув скрюченные пальцы. Как во сне, когда тело увязает в киселе, я вытягиваю руку со сломанным мечом, стальной обломок пронзает сердце кошкодера, выйдя из спины причудливым черно-бурым цветком. Уже мертвое тело придавливает меня, вышибая остатки воздуха. Даже умирая, Алан успел нанести мне ущерб, ломая стальным лбом кости носа. Не в силах спихнуть с себя поверженного врага, я на несколько секунд, теряю сознание.