*

– Я хочу с тобой серьезно поговорить Геральт. Я очень хорошо знал, что означает эта избитая фраза, вестница больших и чаще неприятных перемен, тем более в пять часов утра. – Да, родная, я тебя слушаю. – Черт, как же сложно начать, – Лиса нервно поправила съехавшую на лоб прядь огненных волос. Непослушная грива выскользнула из пальцев хозяйки и миллионами завитушек упала ее на лоб. Лиса нервно рассмеялась: – Ну вот, все не так, – ее пальцы дрожали, когда она достала из рыжей, под стать волос сумочки заколку и стала укладывать гриву в конский хвост. Наконец своенравный водопад принял более удобное положение, и девушка, набрав в грудь побольше воздуха продолжила: – Мне давно бы следовало, начать этот разговор... Лиса замолчала, смотря прямо в мои глаза. Повисла неприятная пауза, заполнить которую могла только беда. – Не бойся, продолжай, – мне было очень трудно сказать эту фразу. – Ты полагаешь? – Да... – Где ты был? Мне было очевидно, что Лиса хотела спросить или сказать нечто другое, но я обманул себя, теща надеждой, что все обойдется. – Я же тебе сказал. У нас было корпоративное мероприятие, мы с сотрудниками ходили в сауну. – Шлюх взяли? – с вызовом спросила она. – Нет, – спокойно соврал я. – Зачем все портить, мужики напились до чертиков, вот и вся корпоративка. – А ты чего там так долго делал, ведь ты же не пьешь? – Пью, только редко и чуть-чуть, ты же знаешь. И давай перестань ломать комедию, что случилось? – У меня есть другой мужчина, – Лиса не произнесла, выплюнула эту фразу с каким-то омерзением. – Давно? Я заставил себя проговорить эту фразу спокойно, изображая всепрощение в “мудрых” глазах. Мне и правда было почти безразлично, тело настолько устало, что мозг отказывался воспринимать любую атаку, а это была, пожалуй, самая страшная атака за ночь, только сердце немного прихватило, и пальцы рук превратились в ледышки. Лиса непонимающее посмотрела на мое идиотское, улыбчивое лицо. – Что давно? – Давно появился? – Типично мужской вопрос. Нет, Геральт не давно, хотя это к делу не относится. Он зрелый состоявшийся мужчина, готовый на все ради меня и... Короче, он сделал мне предложение, через месяц мы расписываемся. – На свадьбу пригласишь? – голос звучит неестественно бодро, не обманывая ни себя, ни Лису. Тем не менее, она, следуя, женской логики спросила: – Ты меня хоть немножко любил? – Почему любил? Люблю и очень сильно. – Геральт, Геральт. – Лиса встала с кресла, подошла ко мне сидящему на диване и попыталась прислонить голову к своему животу. Я сидел, как камень, отклоняя ненужную ласку, ставшей уже посторонней, но такой любимой женщины. – Глупый взрослый мальчишка, – она отошла и села обратно в кресло. – Ты пойми, мне надо делать шаг вперед, развиваться, открывать для себя новые перспективы, возможности. Мы с тобой уже, сколько встречаемся? – внезапно, требовательно спросила она. – Чуть больше года. – За это время где мы были? Два раза в зоопарке и один раз на твоем любимом Гришковце. А с Мишей я повидаю весь мир. Ты не представляешь насколько он эрудированный и образованный человек. Если бы я не знала твою импульсивность, – при этом заявлении моя бровь вопросительно поднялась, – все эти твои мечи, штанга, гири, я бы вас познакомила. – Не надо. – Знаешь, ты прекрасный любовник, отличный человек и я тебя люблю, но какое будущее ты можешь мне дать? – Он, что такой богатый? – Только не вздумай считать меня шлюхой! – печаль в глазах девушки сменилась яростью дикой рыси. – И в мыслях не было, – искренне соврал я. – Кто я такой, что бы обвинять тебя в деле, которым занимается каждый человек на нашей планете? – Издеваешься? – Да, но не над тобой. Я продаюсь для того, то бы получить зарплату, чиновник продается, что бы построить загородный дом, кто-то продается, что бы обеспечить себе будущее, проститутка может продаваться даже для того, что бы кормить больную мать. У каждого свои мотивы, встречаются даже благородные. Все на продажу, всё на продажу. Вот только зачем закладывать любовь, если она есть? Ответь мне Лиса? Я же знаю, что ты меня любишь до сих пор, из тебя одна из самых плохих актрис в мире, ты даже оргазм симулировать не можешь, приходилось самому дорабатывать. Ты не играла со мной, ты не лгала, когда говорила, что я твой единственный. Ты говоришь, что я глупый взрослый мальчишка – это так. Но я понимаю с собой туда, – я ткнул пальцем в потолок, – ничего не унести. – Лишь то, что у тебя есть здесь, в душе. – Верно, говоришь. Вот и я хочу унести в своей душе воспоминания о том, что я сделала, а не о том чего я была лишена. – У тебя есть две ноги, две руки, ты красива и слава всем святым здорова, ты любима и утверждаешь, что любишь сама. – Не надо, Геральт. Я знаю все, что ты скажешь, но я хочу большего. И знаешь, что, – Лиса пристально посмотрела в мутные глаза, – я бы очень хотела приходить к тебе. – Ты предлагаешь мне стать твоим любовником? – сухо спросил я. – А кем ты был? – закричала Лиса. – Мы встречаемся больше года, ты утверждаешь, что любишь меня, и даже не намекнул на возможность женитьбы между нами, не говоря уже о предложении, что бы я могла понять, как дорога тебе! Что ты меня хоть чуть-чуть уважаешь! – Ты мне дорога... – Да? А что ты сделал, что бы я почувствовала твое отношение ко мне? – Лиса требовательно посмотрела на меня. – Мне казалось все то, что происходило между нами, достаточно красноречиво говорило о наших чувствах. – Боже мой, Мужчины! Мне не достаточно “этого” – девушка произнесла последнее слово с ехидством. – Мне надоело видеть, что ты считаешь свои сексуальные подвиги достаточным основанием для полного счастья. Как же ты не понимаешь, что я хочу семью, детей... – Как-то странно ты рассуждаешь. То ты хочешь развиваться, делать карьеру, повидать другие страны, то ты хочешь диаметрально противоположенного: семью и детей. Лиса яростно сверкнула глазами в мою сторону и вдруг внезапно заплакала навзрыд, заставляя сердце сжаться в ненужной жалости не к ней себе. Я боролся с собой века, слившиеся в одно движение секундной стрелки, но не смог побороть желание в последний раз погрузиться в ее огненный ручей волос. Порывисто встав, я обнял такое родно лицо, зашептал на ухо успокаивающую, приносящую облегчение чепуху, провел пальцами по напряженной голове. Слезы полились с новой силой, грозя перейти в новый потоп, но я не обращал на это внимание. Я впитывал в себя боль, освобождая Лису, от груза ответственности, от груза любви. С каждым содроганием ее тела, мне яростно желалось, что бы она ушла, испарилась, стерлась из памяти и с маниакальным мазохизмом смертельно больного раком легких, затягивался последними сигаретами, секундами оставшейся другой жизни. Все кончается. Молодой человек, искренне впервые полюбив, умирая головокружением пьянящего поцелуя, застывшего песочным, солнечным счастьем на губах, забыв о родителях, забыв о делах, обращается к небу, богу, судьбе. Призывает силы, в свидетели, веря в свое счастье и по-глупому молодо своими преступными высказываниями перекраивая незримые нити, которые пронизывают настоящее и будущее, создавая мириады вероятностей и выбирая одну, фатальную. – Как же мне хорошо, Господи! Что бы, не случилось, как бы не повернулась моя судьба, за это не жалко и умереть, за такое нечеловеческое счастье. Ааааааа, – раздается его наполненный творящей энергетикой крик, пугая невольных прохожих. И все... Дело сделано. Сила слов в искренней любви, ненависти, произнесенная в нужный, неподдающийся расчету час, когда кажется, что воздух вокруг искрит, способна разрушать города, созидать, перекраивать границы и ломать миллионы судеб – творящая сила. Все кончается. И вкусные пышки бабушки. Все кончается. И жизнь родителей. Все кончается. И способность радоваться. Кончились и слезы, сладкий миг жалости. – Прости, – сказала Лиса и молча положила ключи на вечно стоящую в центре комнаты гладильную доску. Дверь открылась, беззубо огрызаясь, и захлопнулась, в бессильной ярости содрогая, ставшим в миг одиноким жилище ведьмака. Еще долго я сидел на диване и слышал ее прощающиеся шаги...

*