- Ах, оставьте! - манерно махнул лапкой Диглер, - Кому мы нужны!
Он растолкал своего лакея и под ручку с ним - наверное, необходим был ему помощник, штаны держать - танцующим шагом направился к рощице, по веселеньким белорусским кочкам.
- Ну что ж, красавчик, выйдем и мы. Мальчики - налево, девочки - направо, - провозгласил Герасим Василич и зайчиком выскочил из кареты. Бача решила было, что он догадался о ее маскараде, но потом поняла, что принц ее шутит.
- А ты чего сидишь, не идешь? - Герасим Василич не ушел далеко, пристроился у колеса кареты, - Вон и кучер наш к березкам побежал. Вылезай, не бойся, не засмею.
- Мне не хочется, - тихо проговорила Бача.
Ей и в самом деле ничего не хотелось - даже жить. Авантюра ее проваливалась с самого начала - Петек умер, а одной ехать в Вену было боязно, тем более, что Бача знала, к кому она едет, что за тип Безумный Фрици. Фридрих фон дер Плау грязно играл не только в карты. Одинокой женщине без особых средств, без связей, пусть даже и в мужском наряде, тяжело будет с ним тягаться.
- Эй, красавчик, - принц неожиданно оказался рядом, бесшумно вернулся на свое сиденье и приобнял Бачу за плечи, - Давай, расскажи мне свою страшную тайну, пока никого из них нет, - он кивнул на раскрытую дверцу кареты, - Я ведь поведал тебе свою. Я же вижу - что-то гложет тебя, а сказать ты не можешь.
И Бача решилась. Был этот принц мошенник и раздолбай, но раздолбай бесстрашный и хладнокровный - как он сходу решил вопрос с двумя за ночь покойниками, и поутру преспокойно сидел в карете с убийцей. И Бача помнила, что в игорном доме Герасим Василич вступился за нее, отбросив недрогнувшей рукою сладострастного Диглера.
- Друг мой Гера, - начала Бача, глядя в честные-честные, серые, навыкате глаза своего принца, - могу ли я заручиться твоим обществом по пути до Вены? В качестве, скажем так, конфидента? И в Вене мне понадобится помощник вроде тебя - бестрепетный и отважный...
- Ну, смотря сколько платишь, красавчик, - задумался принц, - Так-то я в Варшаве как ветер свободен, могу и с тобою прокатиться. Только чур - если нет в твоем деле политики. В политику я не лезу.
Кучер вернулся на свое место, Диглер с лакеем еще прогуливались в роще. Бача склонилась к уху Герасима Василича и прошептала:
- Никакой политики. Только любовь.
Принц сделал красноречивое движение бровями:
- Это пожалуйста. Да тебе и сам бог велел - такому-то сахарному. Тогда вопрос разве что в цене. Учти, я недешев.
- Ты не уходи от меня в Варшаве, в гостинице. Снимем номер, и в нем поговорим.
- А я, грешным делом, опасался за тебя - оставлять тебя один на один с этим душегубцем, - признался Герасим Василич, кивая в сторону рощи, - Уж больно жадно он на тебя зыркал. От такого ведь потом не отвяжешься.
- Пустое, его-то я как раз ничуть не опасаюсь, - проговорила Бача с легкомысленной отвагой.
- Отчего же? - удивился Герасим Василич, - Или ты тоже - вроде него?
- Я - дама, - с улыбкой и очень тихо призналась Бача. Глаза ее принца полезли на лоб, но тут же вернулись на место и лицо сделалось каменным - в карету залезли Диглер с лакеем. Диглер томно пал на подушки и крикнул кучеру капризным голосом:
- Трогай! - даже прежде, чем лакей успел захлопнуть дверь. Бача обратила внимание, что губы у лакея после прогулки в рощу припухли и подозрительно покраснели - не иначе, в борщевик дудел.
Кучер издал разбойничий длинный крик, лошади побежали, и возница запел протяжную дорожную песню о ямщике, замерзающем на зимней дороге, и о девушке, что его не дождется. Герасим Василич все скашивал глаза на своего соседа - или соседку - и пытался понять, как же он проглядел такой курбет, как пропустил?
К трем часам пополудни путешественники были уже в Варшаве. Широкие улицы, каменные дома с черепичными крышами и величественные костелы с черными ажурными башенками - то был уже настоящий большой город, не чета Шклову или Волковыску. А понтонный мост через Вислу был совсем такой же, как в Шклове, разве что длиннее - оттого, что река шире. Карета остановилась у гостиницы со странным названием "Черная стрела". Миллионщик фон Диглер тут же бестрепетно арендовал самый дорогой номер, а Бача и Герасим Василич - номер попроще, но на двоих, уже не место на койке на шестерых. Тайный принц тотчас засобирался - ему предстояло еще пристроить у кого-то из варшавских приятелей свой коммивояжерский короб.
- Раз ты дама, мне негоже с тобою в одном номере спать, - решил Герасим Василич, - Я у вдовы одной заночую, только к вечеру зайду к тебе, о делах поговорим. Ты уж изволь, будь одета.
- Буду, ваше высочество, - рассмеялась Бача.
- И не издевайся, - принц подхватил на плечо свой ящик и был таков. Бача осталась в номере одна. В тесной комнатке и одному было мало места - если раскинуть руки, кажется, можно было дотянуться до обеих стен. Платить за всю эту роскошь предстояло ей одной - Герасим Василич ведь и не собирался ночевать, да и неизвестно, сколько тайный принц запросит - за свои грядущие услуги. У Бачи оставались еще деньги с волковыского выигрыша, ведь карету им нанимать не пришлось, добрый Диглер домчал их до Варшавы за здорово живешь, ради прекрасных глаз кавалера Оскура.
Бача присела на край кровати и горько задумалась. Плана у нее как не было - так и не появилось. Беги, а сердце подскажет тебе - и так далее... Она слышала от отца о Фридрихе фон дер Плау, какой он неистовый игрок, нечистый на руку и не умеющий останавливаться, и что во многих приличных семействах Вены давно отказано ему от дома, и слуг он бьет, и девки в округе от него брюхаты... Не человек - подарок. Ведь за просто так не станут прозывать барона - Amoklaufer. Под опекой у Фрици была сирота-племянница, чье наследство он давно прогулял, та самая, что очаровалась плененным Яськой и передала Петеку от него записку. Из-за хорошего характера дяди племянницу замуж не спешили брать, хоть Джиро Оскура и говорил, что девушка она смышленая и хороша собой. Бача извлекла из кармана зеркальце и посмотрела на себя - если эта племянница пленилась Яськой, что будет с бедняжкой, если на горизонте появится блистательный Базиль Оскура? Кавалер Оскура всегда производил на старых дев неизгладимое впечатление. Нужно только в Вене обзавестись нарядом поприличнее.
Бача вздохнула, поднялась с кровати и склонилась над жалким своим дорожным мешком. Извлекла на свет божий шкатулку - здесь хранилось все ее приданое, с которым пришла донна Оскура в благородное семейство Сташевских. Две колоды карт, и не крапленых, а просто карт - на память о папаше, и четыре свечки. Черная - для барона Самди, синяя - для папы Симби, бледно-розовая - для мадре Эрзули Фреда, и зеленая - для папы Огуна. Джиро Оскура поручил своим языческим божествам охранять дочку в ее новой жизни, и четверых из них Бача могла о чем-нибудь попросить - если зажжет свечу. Она могла просить - но с этими божествами непременно нужно было потом расплачиваться.
Бача взяла из шкатулки зеленую свечку, широкую и короткую, и поставила на подоконник. Достала огниво и зажгла свечу - пламя встало над свечкой аккуратным ровным столбиком. Это хороший знак.
- Папа Огун, - шепотом обратилась к свечке Бача, - Мой отец не научил меня правильным словам. Я сама не пожелала учиться. И теперь говорю с тобой, как умею. Зато от всего сердца. Ты же как христианский Николай - покровитель справедливого суда, законности, но заодно и преступников. Помоги мне, папа Огун. Мне нужно вытащить Яську, а одна я не справлюсь. Выручи меня. Я тебе заплачу, я знаю, что ты любишь. Как только Яська вернется - я обещаю тебе пинту своей крови. Пусть только он вернется. Пожалуйста...
Язычок пламени заплясал, и вдруг раздвоился, и показал как бы рожки - посередине широко, а справа и слева два лезвия, как лунные серпики. Бача решила, что папа Огун ей ответил, и он согласен - ведь свечка не погасла и не шипела, а продолжала ровно и бодро гореть, только пламя разошлось рогами.
