Мы с ментом ржём, потом зацениваем стати кампанки, технично прикидываем, спорим и склоняемся к идее заключить пари на пару-тройку денариев, скольких солдат подряд эта несчастная выдержит, а сидящая рядом Аглея глядит на нас, аж рот раскрыла, и глаза чуть ли не с блюдца. А Васкес, заметив это, и говорит ей:
— Ты глазами нас не сверли, ты переведи ей, что её ожидает божий суд — самый справедливый на свете. Мы, простые смертные, можем ошибаться, но боги всегда правы.
Массилийка, отчаявшись прожечь в нас глазами дыры, переводит, кампанка в ужасе, а ближе к последним фразам гетера снова оглядывается на нас и вдруг улыбается уголками рта — дошло наконец, что прикалываемся.
— Ты переводи до конца, — говорю ей, — И объясни ещё, что у нас центурии не римские, а полного состава — ровно сотня человек.
Технически это уже несущественно — вряд ли кампанка выдержит и полсотни, и сама она понимает это прекрасно, так что осознать всю серьёзность момента ей нетрудно.
— С одной стороны, вроде бы, она и не так замарана, как остальные — не убивала, не пытала, не подстрекала к вымогательствам, да и на опиум людей сама не подсаживала, — теоретизировал между тем Хренио, — Но с другой — определённо была в числе активистов секты и вовлекала в неё здешнюю молодёжь, которой немало погибло в ходе операции, и это тянет на полноценную виселицу. Ну, разве что если только…
— Что-то всё-таки можно сделать? — сразу же спросила Аглея.
— Можно ПОПРОБОВАТЬ, — уточнил Васькин, — Фабриций против кампанцев настроен жёстко, и я не уверен в его согласии, но в принципе вербовку агентуры из этих сектантов он мне разрешил. Может статься, что я и смогу уговорить его насчёт одной не слишком замаранной в тяжких преступлениях кампанки — если увижу в этом смысл и если буду уверен в том, что не пожалею об этом позже.
Массилийка, проникшись, залопотала с арестанткой по-гречески со скоростью хорошего пулемёта — мы оба едва успевали разобрать только отдельные слова и понимали только с пятого на десятое…
— Елена говорит, что согласилась бы на ВСЁ, — по глазам обеих было предельно ясно, что понимается под этим "всё", и не менее ясно то, что кампанка готова разлечься и раздвинуть ноги хоть прямо сейчас и хоть прямо на столе, — Но только не это. Это было бы предательством по отношению к братьям и сёстрам по вере, — переводя, Аглея и сама явно не была обрадована, — Боюсь, я не смогу её убедить. Нельзя ли ей заслужить снисхождение как-нибудь иначе? — и улыбается эдак намекающе.
— Хренио, хочешь поржать? Нарочно — хрен придумаешь! — прикололся я, — Я звоню домой, а моя там с твоей и с Юлькой лясы точит. Я говорю своей, что задержусь по тому же делу, что и ты, и Юлька тут же версию выдала, что мы с тобой по бабам втихаря прошвырнуться намылились, а тут — прикинь, нас с тобой как раз на это и подбивают, — и мы оба расхохотались.
— Для "как-нибудь иначе" у нас и без неё женщин достаточно, — ответил мент, когда отсмеялся, — А от неё мне нужны имена и адреса тех, кто ещё не втянут в секту, но помогал ей или намеревался помогать.
— Для Елены это предательство, — перевела гетера ответ арестантки.
— А чего ты хотела? — испанец обратился к кампанке напрямую по-гречески, — И невинность соблюсти, и капитал приобрести? Так в жизни не бывает. Или ты с ними, или — с нами, и от этого будет зависеть твоя дальнейшая участь. Да, это — предательство, если уж называть вещи своими именами, но и предательство тоже бывает разным. Вряд ли ты расскажешь мне что-то такое, чего бы я не выпытал у прочих ваших, да и уже известного мне вполне достаточно, чтобы всех их вздёрнуть высоко и коротко. В чём ухудшится их судьба от рассказанного тобой? Зато на тайной службе у нас ты сможешь спасти многих других — тех, кто ещё на распутье. Почитайте своего Диониса сами, развратничайте в его честь друг с дружкой — не за это мы вас преследуем, а за мошенничества, вымогательства, убийства и вовлечение местной молодёжи. Любого из сочувствующих вам, которого ты отвратишь от преступной деятельности, ты спасёшь тем самым от гибели при облаве или от петли на шее. Это, по-твоему, тоже предательство? Пусть оступаются и гибнут оттого, что некоей Елене Неаполитанской захотелось героически пасть, но остаться чистенькой? Я не тороплю тебя с решением, можешь подумать пару-тройку дней. А чтобы тебе лучше думалось, эти дни ты проведёшь не в вашем холодном обезьяннике, а в тёплой одиночной камере — у нас как раз одна такая освободилась. Увести — в пятую одиночную!
Конвоир увёл кампанку, а Хренио, ухмыльнувшись нам с Аглеей, нырнул за такую же ширму, как и у меня, после чего оттуда донеслись характерные щелчки…
— Чем эта неаполитанка отличается от остальных? — спросил я массилийку, — Не просто же так ты хлопочешь именно за неё?
— Я хорошо знаю её по Коринфу. Елена училась вместе с нами в школе гетер.
— Что-то я не припоминаю её в вашем выпуске.
— Её выгнали из школы, не допустив к испытаниям.
— Так, так! — я поднапряг память, — Меропа рассказывала мне, кажется, о трёх любительницах разгула — одна уже была выгнана, а две сидели под замком?
— Елена — одна из этих двух. Мы ведь с Хитией рассказывали тебе, как у нас зарабатывались деньги? Мы вдвоём позировали скульптору и довольствовались тем, что он мог заплатить нам. А кому-то хотелось заработать больше и быстрее. Кора, Гелика и Елена решились зарабатывать на продажной любви. Кора залетела и попалась на аборте — её выгнали в порны ещё за месяц до выпускных испытаний. Гелику выдала наставницам Фиона, которая потом перед самым испытанием отравила Лаодику, а Елена попалась и вовсе глупо — даже не на связи с любовником, а на позировании ему как художнику…
— За это разве тоже выгоняют?
— Нам с Хитией это не грозило — отделались бы поркой и запретом на выходы в город, но Елена соблазнилась на щедрую плату и позировала совсем не там, где следовало бы. Представь себе только — нагишом среди бела дня в храмовом портике!
— Храма Афродиты?
— Если бы! За это ей, конечно, тоже влетело бы, и посильнее, чем нам с Хитией, если бы мы попались, но это был храм Геры, и хотя портик был не главным, да и видел её только храмовый сторож, её выходку посчитали святотатством. Тут уже вообще казнью попахивало, но это грозило бы большим скандалом и школе, поэтому дело о святотатстве замяли, а выгнали Елену как бы за любовную связь, на самом деле так и не доказанную…
— Оторва ещё та! — констатировал я, — И с таким отношением к богам она вдруг стала фанатичной поклонницей Диониса?
— А куда ей ещё было идти? Это за Гелику заступился богатый и влиятельный любовник, а художника Елены самого изгнали из города. И сколько бы она протянула в портовых порнах? Обычно их век недолог! А научиться она успела многому и решила, что достойна лучшей участи…
— Хул Васк приветствует тебя, досточтимый! — донеслось тем временем из-за ширмы, — Я прошу твоего дозволения на вербовку в тайные агенты одной из кампанок, Елены Неаполитанской… Да нет, досточтимый, на ней как раз висит не так уж и много, и Аглея за неё просит, а для показательного судилища с расправой нам хватает кампанцев и без неё… Ну, для начала я выдавливаю из неё перечень сочувствующих секте местных греков… Да знаю я о них уже, конечно, и без неё, но тут смысл в другом. Этим я её вяжу, чтоб ей пути назад уже не было… Да нет, досточтимый, никакой полной амнистии. Или вышлем из страны, или "сама сбежит" — я ещё подумаю, как это лучше всего обтяпать… Пригодится, досточтимый! Для начала — в Бетике, там ведь тоже италийцев уже хватает, в том числе и кампанцев, и наверняка тоже есть сектанты. На ближайшую пару-тройку лет там её и задействуем, а позже подумаем и над Италией… Нет, сразу в Рим её нельзя — пропадёт во всей этой заварухе безо всякой пользы. Пройдёт шумиха, улягутся страсти, она сама себя зарекомендует за это время — вот тогда и подумаем о самом Риме. Это же коринфская гетера, хоть и немного недоучившаяся — куда там до неё местным!.. Нет, пока ещё не согласилась, но куда она денется? Отправил на три дня подумать над моим предложением в тёплой одиночке, хе-хе!.. Ну, полной уверенности, досточтимый, тут ни у кого быть не может, но если и подведёт — руки ведь у нас длинные… Да, я понимаю, досточтимый… Благодарю тебя, досточтимый!
