— Кто ж нам даст эту сотню?
— Ну, со всего острова лишних за хорошую цену. Смертность же у их мужиков повыше, чем у баб? Значит, и бесхозные должны быть.
— При их многожёнстве лишних баб у них один хрен нет — если какая-то пока и бесхозна, то это только пока, а так — давно уже хоть кто-то хотя бы мысленно её имеет и брюхатит.
— Может и так, хрен их знает. Но попытаться-то можно?
— Ну, попытка — не пытка…
И у переводчика-то рожа сделалась кислой, когда мы растолковали ему, о чём хотим поговорить с Раисули-касиком, и Акобалу пришлось даже прикрикнуть на него, чтоб не упрямился, хотя и сам финикиец не выразил особой уверенности в успехе. Так и оказалось — хотя благодаря весьма тактичным формулировкам перевода великий вождь красножопых всея Доминики и не обиделся, его ответ был твёрдым — его племя своими женщинами не торгует. Ну, нет — так нет, не очень-то и хотелось, как говорится. Да только ведь и ему тоже не хотелось нас обижать, и чтобы сгладить впечатление от своего отказа, он предложил нам перекурить, угощая на выбор трубками или сигарами. Мы выбрали сигары, а один из приближённых вождя по его знаку уселся добывать огонь… млять, так и знал — трением, конечно. Причём, луков ведь они ни хрена не знают, а значит, и лучкового сверла тоже — чингачгук вертел палочку между ладонями, ладони то и дело соскальзывали по ней вниз, тот снова перехватывал повыше и продолжал своё занятие, и ясно было, что сам он согреется куда раньше, чем добудет огонь…
Ждать хрен знает сколько в мои планы не входило, и я достал линзу. В армии ещё — был как раз хронический дефицит спичек в маленьких коробках — я додумался от линзы прикуривать, когда солнце тучами не скрыто, дабы драгоценное черкало коробка для пасмурной погоды поберечь. Так самое смешное, что только у меня и получалось — прочие, взяв попробовать, наводили сфокусированную точку не на табак, а на БЕЛУЮ бумагу — естественно, загрёбывались ждать результата и прикуривали в конечном итоге от моего бычка. Причём, второй раз — при следующем перекуре — снова показываешь дурням, как это делается, у меня в считанные секунды дымиться начинает, а эти, тоже окончившие такую же школу, один хрен не въезжают и снова наводят на бумагу, гы-гы! Той-то моей линзы, современной, выковырянной из раскуроченного кинообъектива, со мной сейчас нет, дома в Оссонобе осталась, и я прикуриваю от нашей — в смысле, нашего античного производства. Стекло мутное, с пузырьками, прозрачное лишь условно, без слёз на него не взглянешь — я ведь упоминал уже, кажется, о качестве античного стекла? Ну так и наше — то, которое массовое — если и лучше, то не намного, почти такое же, как и у этих греков с финикийцами, и КПД у линзы соответствующий, но тут-то ведь не Подмосковье, даже не Средняя Азия, тут — тропики, и солнце — тоже вполне им соответствующее.
Короче, картина маслом — я уже с наслаждением дымлю, гойкомитич терпеливо трудится, Расул-Не-Гамзатов ждёт и вдруг, подняв глаза, замечает, как я выпускаю дым, а спецназер раскуривает свою сигару и передаёт линзу Бенату. У того тоже через несколько секунд кончик сигары начинает дымиться, у вождя отвисает челюсть от изумления, и тут кельтибер тоже раскуривает сигару и возвращает мне линзу. Я показываю её этому чуду в перьях, и оно мгновенно просекает, что уже получило от нас в подарок такую же. Достаёт, наводит, обжигает с непривычки пальцы, но сразу же въезжает в суть, я показываю ему, куда наводить, и где-то через минуту вождь тоже дымит вместе с нами и прикалывается над своим всё ещё корпящим над палочкой соплеменником. А потом призадумывается, смотрит на свою линзу и наконец-то осознаёт, какую ценность получил от нас в подарок. Затем смотрит на такую же в моих руках и понимает, что и она, скорее всего, тоже ни разу не последняя. Думает, думает, потом вдруг как залопочет на своём дикарском языке! И требует от переводчика, чтоб мне перевёл. Ну, тот и переводит на финикийский — не будет ли великий Мак-Сим-касик так любезен напомнить великому Раисули-касику, что он ему говорил насчёт девок. Умора, млять!
Линз мы везли на Кубу не одну сотню — как для своих колонистов, так и для их красножопых соседей, так что сменять пару-тройку десятков на Доминике — ни разу для нас не проблема. Вряд ли у него на всём острове найдётся столько бесхозных баб в нашем вкусе, сколько нам не жалко линз, но мы ведь виду не подаём и менять баш на баш, как он хочет, не соглашаемся, а запрашиваем по три девки за каждую линзу, да ещё и не всякую принимаем. В ходе торга сходимся на двух, но ужесточаем требования к качеству, после чего показываем ему персонально таких, которых приняли бы к честному благородному обмену на наши драгоценные стекляшки. Из указанных нами бесхозной оказалась только одна, но на примере "не продающихся" остальных чудо в перьях въехало, какие именно нам нужны, и пообещало уже к следующему дню отыскать нескольких, а если подождать ещё, то дней через десять — вождь показал для наглядности две растопыренных пятерни — он предложит нам девок интересующего нас типажа во много раз больше…
— Он явно решил спекульнуть, — просёк Володя, когда мы уже возвращались на берег, — Рядом, считай, Мартиника и Гваделупа, и тамошние вожди ему за каждую линзу штук по пять мокрощёлок дадут, не меньше.
— А, пущай, — махнул я рукой, — Нас его хитрожопость не разорит, а авторитета у соседей побольше наберёт, так тем лучше — легче будет через него и на них влиять.
— Ну, если так рассуждать, то да. А кстати, ты уверен, что авторитетнее его у них никого не окажется?
— Я исхожу из аналогии с карибами. Остров был самый замкнутый, торговля с европейцами — самая минимальная, европейских ништяков — самый мизер. Но почему-то именно к Доминике собирались флотилии больших каноэ с окрестных островов, и именно на Доминике собирался совет вождей и принималось решение, куда будет направлен этот большой набег — на Большие Антилы или на южноамериканский материк.
— И с чем это было связано?
— А хрен их знает. Но у меня есть своя версия — престиж силы. Дружба дружбой, но при их воинственности и связанной с ней гордыне разлаяться вдрызг тоже недолго. А раз так, то время от времени они же и меж собой собачились и наверняка тогда и друг на друга набеги устраивали. И вот теперь — взгляни на эти скалы. Представь себе, каково на них десантироваться с моря?
— Млять, в натуре! — спецназер аж присвистнул, заценив задачу.
— Вот поэтому жителям Доминики гораздо легче застать врасплох соседей, чем тем — их, и из большинства междоусобиц они, надо думать, выходили победителями. И если так было у карибов, то с хрена ли у этих не должно быть точно так же?
— Ну, логично. Вот только… Не замышляет ли он пакость?
— Ты насчёт Мартиники с Гваделупой и десяти дней? — въехал я.
— Ага, сам же говоришь о его возможном авторитете у соседей. Мы-то, ясный хрен, отобьёмся, но ему откуда об этом знать? Если это чудо в перьях соблазнится на ВСЕ наши ништяки, будет бой, какие-то потери мы таки понесём, да ещё и вражду с местными красножопыми схлопочем…
— Само собой — в том, что такая мысля уж точно посетила его башку, я ни разу и не сомневаюсь. Мы с тобой, что ли, на его месте не прикинули бы в этом плане хрен к носу? Поэтому и хрен ему, а не десять дней. В такой соблазн мы этого Расула, который не Гамзатов, вводить не будем. Завтра глянем, каких девок он нам предложит из ближайших селений острова, сменяем тех, что приглянутся, и скажем ему, чтобы на следующий год готовил таких же… у тебя нет таблеток от жадности? — и мы расхохотались, представив себе облом вождя красножопых в случае, если он и в самом деле наивно посчитал себя хитрожопее нас.
На корабле рассказали о предложенном нам вождём бизнес-проекте Серёге и Велтуру, и они тоже посмеялись вместе с нами. Оба ведь знали, что везём мы этих линз не один ящик — хрен хватит молодых баб на всей Доминике, даже если вождь исхитрится и каким-то чудом не одних только бесхозных сбагрить нам сумеет!
— А почему вы считаете, что он может такое учудить? — поинтересовался геолог, — Ему же самому невыгодно. Ведь прикиньте, торгуя с нашими честно, он получает наших ништяков не так до хрена, но становится монополистом по спекуляции ими, а если разом захватывает всё, что на кораблях, так во-первых, не один, а с целой толпой союзников, а вы представляете себе, какая это будет толпа? И со всей этой толпой ведь делиться надо, а ему разве охота? Ну и во-вторых — кому ж он тогда после этого впарит по спекулятивной цене свой излишек, когда у всех будут такие же? Разве в его интересах обваливать цены?
