- Симуля, нашла время философствовать!

Грета сорвала с себя полотенце и сделала пируэт. Я залюбовалась ее стройным, тренированным телом. Трудно было поверить, что ей уже сорок.

- Ты видела, как они ликуют, что рухнула стена, как радуются

друг другу? - я упрямо гнула свое. - А у нас - все злые, не знают что делать с непрошенной свободой, убивают друг друга, отнимают последнее. Меня туда после сегодняшней ночи совсем не тянет.

- Это ты хорошо сказала, Симуля, - Грета снова завернулась в полотенце и уселась на край дивана. - Можно как дважды два доказать, что нормальный человек в России жить не может, но меня туда все равно тянет. Несмотря на все мерзости, с которыми постоянно сталкиваешься. Ты говоришь, что нужно стать частью системы? Я смогу, если надо. Или сделаю вид. В конце концов, я - актриса...

Мы замолчали, мысленно продолжая разговор.

- Что ж, давай доведем дело до конца. Насколько я запомнила, банк открывается в десять утра.

- Слушай... - Грета внезапно вскочила с дивана. - А ведь я теперь могу Фимку в аэропорту встретить. Прямо в Западном Берлине! Представляешь, как он обалдеет, когда меня увидит?

- А как ты туда доберешься?

- Да очень просто. Перейду на ту сторону, возьму такси и скажу 'аэропорт, битте'. У нас же доллары еще остались? Авось, примут по какому-нибудь курсу. Это ведь тоже крутые буржуйские деньги, а не какие-нибудь сраные рубли или марки ГДР.

- Может, лучше сначала в банк?

- Не занудствуй, Симуля. Фимка говорил, что прилетает в восемь тель-авивским рейсом, так что до десяти я вернусь.

Грета вывернулась из полотенца, натянула на голое тело джинсы, облегающий топ и набросила на плечи коротенькую куртку-косуху. Ей и в одежде нельзя было дать ее сорока. Пережитый ночью эмоциональный подъем сделал ее моложе лет на десять.

- Твой Ефим когда увидит тебя такую - ни за что не отпустит, - я поневоле улыбнулась.

- И не надо, - Грета, стоя перед зеркалом, распустила волосы по плечам. - Он столько из-за меня натерпелся, что пора и ему уже добра в жизни увидеть. Да и я в него умудрилась влюбиться. Вот ведь настырный какой! - Грета, смеясь, повернулась ко мне.

- Не забудь, что нам надо в банк.

- Ты мне напоминаешь про банк! - воскликнула Грета. - А кто еще недавно говорил, что от этих проклятых сокровищ надо держаться подальше?

- Кто же знал, что все так переменится? Если можно просто пойти в банк и забрать вклад - почему бы и нет?

- А кто рассуждал про праведное-неправедное, умничал про систему?

- Да я и сейчас не уверена, что мы все правильно делаем, - мной вдруг овладела нерешительность. - Но, в конце концов, не так много мне и надо. Домик в деревне, хорошую кровать, чтобы копчик не болел, да свежий творог каждое утро. Не забывай, что мне уже шестьдесят три.

- Домик в деревне! - воскликнула Грета. - Да там хватит на несколько деревень!

- Тише, не кричи. Давай-ка мы с тобой сначала до банка доберемся.

- Ты права, Симуля, как всегда. Ну, я побежала. Девочек завтраком покормите, а там и мы с Фимкой подскочим.

Грета выскочила за дверь. Через окно я увидела ее энергично шагающей по Эбертштрассе.

Окончательно рассвело, и Стена, вдоль которой шла Грета, за ночь утратила свою угрожающую серость. Теперь она во многих местах была покрыта цветными надписями и рисунками. Люди беспрепятственно проходили через еще вчера неприступный контрольный пункт и свежие проломы в стене.

Припаркованный у гостиницы серебристый 'мерседес' плавно тронулся и покатил следом за Гретой. Он буквально крался за ней на широких рубчатых шинах. В памяти мгновенно возникла набережная Дуная, отпрянувший к кирпичной стене Матиас и наползающая на него громада танка.

Я нахлобучила шляпу, чтобы скрыть лишенное макияжа лицо шестидесятитрехлетней женщины, впрыгнула в туфли и кинулась на улицу. Я успела заметить, что Грета проскользнула в ближайший пролом. 'Мерседес' прибавил газу, промчался вдоль стены и свернул к свободному от охраны КПП.

Я бросилась за Гретой, миновала пролом и остановилась напротив Бранденбургских ворот. Тиргартен рассекала улица Семнадцатого июня, продолжающая Унтер-ден-Линден в западной части города. Широкий бульвар был запружен людьми и автомобилями. Незнакомые люди смеялись и обнимались, случайно столкнувшись в толпе.

Издали я увидела стоящую у обочины Гретину фигурку с поднятой рукой. К ней подкатил серебристый 'мерседес'. Грета что-то сказала в открытое окно, села на переднее сидение, и 'мерседес' растворился в потоке машин.

Я попыталась поймать такси, но это оказалось невыполнимой задачей. Тогда я попросту подняла руку, как привыкла это делать в Москве. Остановился видавший виды 'трабант', и улыбчивый толстый водитель приглашающе махнул рукой.

- Ихь браухе ауф дем флюгхафен ин вест Берлин, - выпалила я, наклонившись к опущенному стеклу.

Толстяк улыбнулся и повторил приглашающий жест.

Дорога до аэропорта заняла четверть часа. Время от времени, водитель, полуобернувшись, что-то говорил мне, но я в ответ только через силу улыбалась. Наконец машина въехала в аэропорт 'Берлин-Тегель'.

- Woher kommt Ihr Freund? Paris, London, Moskau?

- Тель-Авив.

Немец подъехал к нужному терминалу, обошел машину и открыл мне дверцу. Я раскрыла сумочку и достала кошелек, но толстяк, улыбаясь, покачал головой и протянул мне руку.

- Данке щён, - я торопливо пожала его ладонь.

- Русски? - придерживая мои пальцы, спросил немец.

Я кивнула.

- Фсе будет карашо, - старательно произнес толстяк, ослабляя хватку. - Бок даст, ещчо повидаемся.

Я выдернула руку и побежала к входу в аэровокзал.

С верхней галереи двусветного зала я судорожно вглядывалась в толпу. Наконец я увидела Грету у одной из стоек. Смотрясь в карманное зеркальце, она подкрашивала губы и одновременно вглядывалась в поток пассажиров. У меня вырвался вздох облегчения. Я окликнула ее сверху, но в этот момент в галерее появилась всклокоченная шевелюра Когана. Грета, восторженно привстав на цыпочки, замахала ему рукой. Ефим, увидев Грету, на мгновение остолбенел и побежал ей навстречу.

Когда до барьера оставалось несколько шагов, по бокам у Когана, словно из под земли, выросли двое в штатском, крепко схватили его за локти и мгновенно втащили в неприметную боковую дверцу. В тот же миг еще один мужчина, неотличимо похожий на двух первых, подошел к Грете вплотную, произнес ей что-то коротко и властно в самое ухо и, взяв ее под руку, быстро повел к стеклянным дверям.

И тут я увидела Коляна. Его бритая шишковатая голова блестела, возвышаясь над толпой. Колян спустился по эскалатору, подошел к телефону-автомату и быстро сказал в трубку несколько слов. Потом он пересек зал и сел за столик кафе.

Официантка принесла ему заварное пирожное и дымящуюся чашку кофе. С бьющимся сердцем я увидела, как у его столика появился высокий седоусый мужчина в больших темных очках. Он без спроса занял стул напротив Коляна и утвердил локти на столе.

Похолодевшими ладонями я поглубже нахлобучила шляпу, спустилась в кафе, и забралась на высокий стул у барной стойки.

- Докладывай, - услышала я властный голос.

- Полный порядок. Все разыграли, как по нотам. Кокс в контейнер с инжиром засадили еще в Тель-Авиве. Иудейским полицаям звонить не стали, заложили сразу бундесам. Ну, у этих всегда все четко. Помели прямо на выходе. Сразу обоих голубков.

- Каких еще голубков?! Что за самодеятельность?

От пришедшего исходила волна угрозы такой силы, что я чувствовала ее даже спиной.

- Так ведь она сама пришла...

- Кто?!

- Ну, баба его, - ответил Колян упавшим голосом. - Вчера стенку берлинскую подломили, вот она, видать, и докнокала его встретить. Я тут же стуканул на нее по-быстрому, чтобы заодно и ее закрыли. Для надежности.

- Кто тебя просил? - слова седоусого падали, как свинцовые капли. - Задача была подставить лохматого - и никого больше.

Я выглянула из-под шляпы и в зеркале над барной стойкой увидела, как Колян корчился под взглядом собеседника, словно в его кофе вместо сахара добавили бриллиантовую пыль.