- Берлин теперь не совсем Германия. Сейчас это всего лишь гэдээр... - бормотала я, погруженная в затейливое переплетение линий.
- Симуля, очнись! - Грета с размаху села на кальку. - Нас ждут великие дела!
- Ты прошла конкурс? - дошло до меня наконец.
- Еще как! Все, как Фима обещал. Ну и ты была права, конечно. И самое главное - ты тоже едешь!
- Я? В каком качестве?
- Как моя сопровождающая. Я теперь важная персона, и мне полагается импрессарио.
- Это тоже Фима устроил?
- Конечно. Он же влюблен в меня по уши. Готов сделать для меня все что угодно.
- Какой-то он подозрительно добрый...
- Симочка, не занудствуй! Опять в тебе лагерное прошлое восстает?
- Я и без всякого лагерного прошлого знаю, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
- Господи, ну какой еще сыр. Я же всю жизнь танцую! Сколько я пахала... Может мне, в конце концов, по заслугам воздаться?
Я опустила лицо к кальке и продолжила копировать орнамент. За весь вечер мы больше не произнесли ни слова. Две новости - о бегстве Аллилуевой и о грядущей поездке в Берлин сплетались как линии в кельтском узоре, рождая множество предчувствий. Даже несмотря на гибель Груни, контракт с нечистой силой продолжал действовать.
Глава XII. Ворота из ниоткуда в никуда.
Наш поезд прибыл в Берлин, на вокзал Фридрихштрассе утром
двадцать второго августа шестьдесят восьмого года. Нас встретил прилетевший самолетом Коган. Он, как всегда, был с букетом - в его руке пламенели алые гвоздики - символ солидарности немецких коммунистов.
- Так вы и есть тот самый добрый волшебник Фима? - я заглянула в его черные блестящие глаза. Он ответил мне простодушной улыбкой.
- Рад познакомиться с тетушкой Греты. Бог даст - станем родственниками.
- Вы что же, собираетесь сделать ей предложение?
- Предложение я ей сделал давно. Она пока не ответила, но говорит, что мои шансы повышаются.
- Повышаться они могут до бесконечности, - беспечно сказала Грета. - Этим шансы на победу отличаются от самой победы. Хватит об этом. Где наша гостиница?
- На Эбертштрассе. Пять минут езды отсюда. Машина ждет.
- А если пешком? Хочется размяться после поезда.
- Понимаю, - улыбнулся Коган. - Для балерины, как для акулы жизнь - это движение.
Шофер забрал наши чемоданы, и мы налегке двинулись вверх по Фридрихштрассе. У меня подкашивались ноги. Этой дорогой мы с Груней шли семь лет назад, надеясь через Тиргартен попасть в Западный Берлин.
Мы свернули на Унтер-ден-Линден - финишную прямую Груниной жизни. Над перспективой аллеи плыла громада Бранденбургских ворот. Ноги отказывались идти. Я споткнулась, сделала вид, что подвернула лодыжку и тяжело опустилась на ближайшую скамейку.
- Кажется вы были правы, Ефим, - произнесла я с вымученной улыбкой, - нам нужно было ехать, а не идти.
- Поймать такси? - Грета испуганно смотрела на меня. - Фима...
Коган сделал шаг к краю тротуара.
- Нет, ничего, я дойду...
Грета внезапно все поняла и опустилась рядом со мной на скамейку.
- Вызвать врача? - забегал вокруг Коган. - Они здесь мигом приезжают.
- Не надо, - твердо ответила Грета. - Сейчас все пройдет.
Несколько минут мы просидели на скамейке, разглядывая темную громаду Бранденбургских ворот с развевающимся над каменной квадригой знаменем. Молот и циркуль на флаге делали его похожим на вымпел средневекового ремесленного цеха. Между колоннами серела Стена, полукругом огибавшая колоннаду позади ворот и отделявшая ее от Тиргартена. Стена поменьше была воздвигнута и перед самими воротами, так что подойти к ним вплотную было невозможно ни с какой стороны. Картина поражала своим величественным абсурдом - огромные ворота были с обеих сторон огорожены бетонным забором. В них нельзя было войти и из них нельзя было выйти. Это были ворота из ниоткуда в никуда.
Наконец я смогла идти дальше. Ворота, плененные Стеной, надвигались на нас, как символ эпохи. Благородные черты пропилей афинского Акрополя, некогда вдохновившие архитектора Карла фон Гонтарда, были намертво зажаты серым бетоном победителей.
Грета подошла вплотную к стене и бережно положила подаренный Коганом букет. Маячивший неподалеку полицейский запрещающе замахал рукой и побежал к ней, доставая на ходу никелированный свисток.
- Здесь нельзя! - громко зашептал Коган. - Подними сейчас же!
Грета презрительно посмотрела на него и не спеша подняла цветы. Когда полицейскому оставалось преодолеть десяток метров, она швырнула букет через стену. Гвоздики кровавыми брызгами взлетели над стеной и скрылись из виду.
- Was ist los? - подбегая, гаркнул запыхавшийся полицай. - Was soll es bedeuten?
- Daß ich so traurig bin? - насмешливо продолжила Грета затверженную еще в школе строфу из 'Лесного царя'. - Ruhig, Herr Polizist. Wir sind gerade aus Moskau.
Полицейский озадаченно остановился и опустил свисток.
- Не надо его дразнить, - испуганно зашептал Коган. - Нам не нужны неприятности.
- Не волнуйтесь, Ефим, - вмешалась я и добавила по-немецки: - Господин полицейский, приехав в Берлин из Москвы, мы первым делом решили возложить цветы к Бранденбургским воротам в память погибших советских воинов - освободителей. Вы что-то имеете против?
- Нет, мадам, - полицейский снял фуражку с высокой тульей и вытер вспотевший лоб. - Но к стене цветы возлагать не разрешается.
- Поэтому мы и перебросили их поближе к воротам.
Полицейский угрюмо козырнул и отошел. Коган перевел дух. Грета стояла со сжатыми кулаками.
- Расслабься, все обошлось, - тронул ее за локоть Коган.
- Обошлось, - механически кивнула Грета. - Но твои шансы понизились.
Через полчаса, оставшись наедине со мной в гостиничном номере, Грета перестала сдерживаться.
- Я не думала, что мне придется отплясывать чуть ли не на могиле матери! Какого черта мы вообще сюда приехали? - кричала она, расхаживая из угла в угол. При каждом повороте казалось, что она вспорхнет, как вспугнутая птица.
- Ты же сама все это затеяла вместе со своим Коганом, - пожала я плечами. - Откажись от выступления. Можешь ты в конце концов заболеть? Сядем в поезд и уедем обратно. Можно даже чемоданы не распаковывать...
- Ну уж нет, - Грета остановилась посреди комнаты. - Не дождутся, сволочи. Я им покажу...
- Не сомневаюсь, - кивнула я. - Осталось только дожить до завтрашнего утра...
Наутро Грета выступила блестяще. Вчерашняя вспышка не прошла даром. Во время ее танца со сцены летели почти осязаемые сгустки энергии. В ложах сидели сановного вида мужчины в штатском и несколько генералов в форме армий ГДР, Советского Союза и Чехословакии. Переговаривались, в основном, по-русски. Грету они проводили восторженными аплодисментами.
В гримерной я набросила на разгоряченную Грету халат и на минуту прижалась к ней щекой. Девушка усталой птицей примостилась в кресле. В дверь постучали.
- Если это Фима, - Грета раздраженно повела плечами, - скажи ему, чтобы оставил цветы за дверью. Если не хочет получить букетом по роже.
Вошел возбужденный Коган.
- Ты почему без цветов? - нахмурилась Грета.
- Не успел. Хотел скорее сообщить новости. Официально
результаты объявят вечером на банкете, но мне уже сказали, что контракт у тебя в кармане.
- Это те мордатые в зале так решили?
- Гретхен, что за тон, - поморщился Коган. - Это ответственные люди из министерства культуры ГДР.
- А почему в зале было столько вояк? Да еще с шитыми погонами и лампасами? Война с Америкой начинается?
- Грета, не болтай, - Коган понизил голос и оглянулся на дверь. - Вчера в Праге войска Варшавского Договора подавили выступление чешских националистов. Сейчас везде много военных. Но все уже позади.
- О господи, - вырвалось у меня. - То Будапешт, то Прага. Кто следующий?
- Послушайте, давайте не будем в это лезть хотя бы сегодня. Кстати, от этих вояк есть конкретная польза. Нам на весь день выделили шикарный лимузин с шофером. Можем ехать куда хотим. Поехали кататься!
