На фоне тесноты и постоянных конспиративных ухищрений на корабле, гостиница казалась воплощением роскоши и свободы. Номера были одноместными, и нужно было лишь выбрать момент, чтобы проникнуть друг к другу незамеченными. Еще на пароходе мы приспособились оставлять дверь незапертой и входить без стука. Вот и сейчас я не спеша прошла по коридору, оглянулась и толкнула дверь сорок четвертого номера. Из-за приоткрытой шторы мы с Матиасом видели, как толпа переводчиков и журналистов, шумно переговариваясь на всех языках мира, двинулась по набережной.

Часам к четырем утра у Матиаса уже не оставалось никаких сил. Лежа ничком на кровати, он дышал во сне глубоко и ровно, как хорошо отлаженный, прошедший технический уход механизм. Я выскользнула из постели, нежно поцеловала его в заросшую рыжеватым пухом задницу и бесшумно закрыла за собой дверь.

У себя в номере я переоделась и выбралась на сырую от густого тумана улицу. Около получаса я шла по постепенно сужающейся косе, пока в предутреннем полумраке не увидела знакомую рощу между дюнами и очертания разрушенной батареи. Место оставалось заброшенным, только деревья стали выше - у посеченных осколками сосен отросли новые вершины. Вышка покосилась и, казалось, была готова вот-вот упасть. Дорожка заросла лещиной, кое-где в траве змеилась покрытая росой ржавая колючая проволока. Я огляделась и нырнула под густые ветви. Место, где раньше была тропа, можно было узнать по разросшимся розеткам подорожника. С бьющимся сердцем я обогнула посеревшую от осенних дождей дюну и увидела развалины каземата. Серая кисея тумана висела над покрытым черным лишайником бетонным монолитом дота.

Вход в каземат был до середины занесен песком. Я с тоской глядела на эту огромную пепельную кучу. Для того чтобы отгрести ее от двери, мне не хватило бы нескольких дней. Однако при ближайшем рассмотрении над занесенной дверью обнаружилось небольшое вентиляционное окно. Увязая в песке и хватаясь за сосновые ветки, я вскарабкалась на самый верх. Мне удалось дотянуться до окошка и заглянуть внутрь. В каземате все оставалось таким же, как восемь лет назад: пол был засыпан бетонными осколками, в стене темнела широкая трещина.

Я подтянулась к обрезу окна и, тяжело дыша, перевалилась всем телом внутрь каземата. В помещении почти не было пыли. Пахло терпким осенним воздухом; он словно законсервировался здесь на годы, отстоялся и окреп, как старое вино. Из трещины в стене торчала чахлая трава. Я огляделась и подобрала с пола узкий пласт штукатурки. Работая им как лопаткой, я сгребла в сторону верхний слой почвы вместе с редкой травой и углубилась в рыхлый песок. Скоро мне удалось вытащить из расщелины тяжелый заплесневелый сверток. Я развернула брезент и растянула горловину кожаного кисета. В лимонном свете луны тускло блеснула выдавленная на красноватом металле свастика в круге.

У меня пересохло в горле. Я немного подержала в руке килограммовый слиток и опустила его во внутренний карман плаща. Плащ сразу же перекосился, одна пола обвисла. Тогда я натянула купленные в Гданьске длинные перчатки и втиснула плоский брусок под лоснящуюся лайку. Левая рука стала тяжелой, но зато слиток сидел плотно и не был заметен под рукавом плаща.

Я крепко стянула завязки кисета, завернула его в брезент и снова засыпала землей. Мне удалось узнать главное - золото оставалось на месте. Впереди было почти трое суток, и тащить заранее все слитки в гостиницу было опасно. Кроме того, непринужденно нести двенадцать кило в одной руке я не могла. Женщина бредущая под утро в районе порта, перекосившись от груза, выглядела бы более, чем подозрительно.

Я никак не могла решить, надо ли рассказать обо всем Матиасу. Раньше я запрещала себе даже думать об этом, пока не доберусь до клада. Теперь мне стало страшно, что золото может разрушить наши отношения. В голове был полный сумбур.

Я выбралась из каземата, отряхнулась и в рассветных сумерках торопливо проделала обратный путь.

- Ты чего такая холодная? - не открывая глаз пробормотал Матиас когда я, сбросив одежду, прижалась к нему всем телом.

- А чтобы тебя разбудить, соня ты несчастный, - прошептала я ему в ухо. - Просыпайся, хватит дрыхнуть. До завтрака еще целый час - можно горы свернуть.

Мы едва не опоздали на завтрак. После еды всем было велено собраться в гостиничном холле. Разношерстная толпа переводчиков сдержанно гудела в ожидании новостей.

Рядом со мной внезапно возник Фокин.

- Как ваше самочувствие, Невельская? - спросил он вплоголоса.

- Спасибо, мне уже лучше.

- Как спалось?

- Неплохо. А почему вы спрашиваете?

- Просто хотел узнать, не слишком ли тебя викинг твой утомил.

- О чем это вы, Николай Иванович? - кровь бешено застучала у меня в висках, ноги мгновенно стали ватными.

- Хватит придуриваться, Невельская, - брызгая слюной, прошипел Фокин. - Стало быть, я для тебя недостаточно хорош, а этот фашистский недобиток - в самый раз?

Матиас, стоя у противоположной стены, тревожно поглядывал в мою сторону. Внезапно двери распахнулись, и по ступеням стремительно взбежал моложавый полковник в идеально вычищенном кителе. Его стройная, перетянутая портупеей фигура отражалась в натертом до зеркального блеска мраморном полу. В свою очередь, и сам пол, и все предметы в холле отражались в надраенных до сверхъестественного сияния сапогах полковника. Мы завороженно разглядывали это сверкающее пиршество отражений. Вглядевшись в лицо вошедшего, я узнала коменданта Варнемюнде Бельского, который восемь лет назад поручил Иванько, Груне и мне сопровождать прах генерала К.

- Прошу внимания, - звучно произнес полковник, хотя в холле и без того стояла идеальная тишина. Он сделал паузу и сдул с рукава невидимую пылинку. - Как вы знаете, война давно закончена. Враг разбит. Однако не всем по вкусу наша победа. Гидра империализма мечтает о реванше во сне и наяву. Лелеет коварные замыслы. Вынашивает планы подрыва и дальнейшего уничтожения социалистического лагеря. Грезит новой войной. Сегодня недобитая гидра подняла одну из своих змеиных голов в братской Венгрии. Отщепенцы и уголовники из преступной клики Имре Надя вешают коммунистов и сотрудников госбезопасности, не щадя при этом даже стариков, женщин и детей. Но венгерские трудящиеся могут быть уверены, что советские люди не оставят их в трудную минуту. Героическая советская армия - освободительница уже спешит на помощь братскому венгерскому народу. Операцией по защите завоеваний Венгерской народной республики командует лично легендарный маршал Жуков, а это значит, что разгром буржуазных прихвостней и арест их главарей - вопрос ближайших дней.

Толпа зашумела.

- Собственно, арест предателей ведется непрерывно, - повысил голос Бельский. - Как и следовало ожидать, эти мерзавцы полностью признают свою вину и раскаиваются в содеянном. В сущности, все они заслуживают немедленного расстрела, как высшей меры пролетарской справедливости. Однако командование, проявляя гуманизм, приняло решение допросить каждого изменника социалистической Венгрии в отдельности, чтобы вскрыть подлинные причины их морального падения и выявить их связи с буржуазным Западом, несомненно оказавшим на них свое тлетворное влияние.

Бельский перевел дух и оглядел вновь ставшую безмолвной толпу.

- Поступил приказ безотлагательно обеспечить перевод показаний предателей на русский язык. Я, как представитель штаба, имею полномочия мобилизовать любого из вас для выполнения этого приказа. Кто из вас владеет венгерским языком?

Несколько человек, в том числе Матиас, подняли руки.

'Куда тебя черти несут', - подумала я.

- Добро, - произнес Бельский. - Всем поднявшим руки выйти из строя. Вы зачисляетесь в группу под кодовым обозначением 'Мадьяр'...

Полковник заметил меня и прервал свою речь.

- Невельская, а вы здесь какими судьбами? Тоже переводчик? Невероятная удача. Поедете вместе с группой.

- Я венгерского не знаю, товарищ полковник.

- Зато, насколько я помню, в совершенстве владеете немецким. Все венгры говорят по-немецки, это у них практически второй язык. В сорок пятом они нам частенько помогали фашистов допрашивать. А теперь и их черед наступил...