– «Лунный прекрасен свет,/ Когда сверкает россыпь росы/ На вишневых цветах,/ Но печальная эта луна/ Над зимним увядшим лугом…»
– «Пришлось разлучиться нам,/ Но образ ее нигде, никогда/ Я позабыть не смогу./ Она оставила мне луну/ Стражем воспоминаний».
– «Глубокой зимой/ Как ослепительно ярко/ Блещет лунный свет!/ В саду, где нет водоема,/ Он стелется, словно лед».
– Никогда бы не подумала, что тебе нравятся японские танка, – после долгого молчания сказала она. – Значит, у тебя тоже есть «Капля росы»?
– Ну да. Томик японских пятистиший, – подтвердил он. – А ты думала, я не воспринимаю подобные стихи?
– Только не обижайся, – она повернула к нему лицо с блестевшими в темноте глазами, – но ты производишь впечатление экстраверта, общительный, легкий на подъем. Обычно такие люди не склонны к философии и отвлеченным размышлениям.
– Возможно. Но моя общительность – отчасти мимикрия. Не хочу, чтобы кто-нибудь лез в мою душу. Знаешь, как бывает, – откроешься человеку, доверишь что-то сокровенное, а он потом с удовольствием потопчется в твоей душе. – Он усмехнулся, – что-то я все «душа» да «душа», словно проповедник какой.
– А что в этом плохого? В наше время некоторые умудряются жить вовсе без души. И вполне счастливо.
– Сейчас я ощущаю себя почти японцем, – снова заговорил он, но теперь уже с легкой иронией. – Ветер, осень, опадающая разноцветная листва, первый ледок по кромке водоемов… И эта луна – неестественно живописная, как на японских гравюрах.
– Или на акварелях Волошина. Впрочем, он тоже увлекался японцами…
А луна и в самом деле смотрелась на редкость картинно. На фоне густо-чернильного небесного свода вокруг ее «яркого ока» водили хороводы, сверкая и перемигиваясь, голубоватые, желтоватые, красноватые звезды. Медленно плыли, легкие и полупрозрачные, как серовато-серебристая вуаль, облака. Небольшие, четко очерченные, изысканной формы, эти облака будто специально были брошены чьей-то небрежной рукой на темный холст неба в стремлении подчеркнуть утонченную красоту мимолетной небесной картины, задуманной и воплощенной самим Создателем. По крайней мере, именно такие чувства испытывал Влад, неотрывно глядя на небо.
Они оба надолго замолчали. Наконец Ясмин задвигалась, словно внезапно очнувшись, и коротко, со всхлипом, вздохнула. «Все, хватит, – проговорила она, – а то сейчас расплачусь, и ты будешь полночи меня успокаивать». Он встревожено посмотрел на нее: «В чем дело? Я тебя обидел? Может, ты замерзла? Ах, я идиот, ты же легко одета!»
– Нет-нет, дело не в этом. Хотя, я и вправду уже немного замерзла. Дело в ней, – и она кивнула на небо.
– В ней? – не понял он.
– Ну да, в ней, в луне! Она так прекрасна… – и она снова всхлипнула. – Когда я вижу что-либо настолько божественное, как эта луна сегодня и окружающие ее, совершенные в своей завершённости, облака, – волшебные облака, – я начинаю рыдать от переизбытка чувств.
– О господи, Ясмин! – он обнял ее и прижал к себе.
Она не сопротивлялась. Так они сидели некоторое время – ему показалось, что протекла вечность, хотя, быть может, всего лишь мгновение. Восхитительное мгновение, которое остановилось. Потом она осторожно высвободилась из его объятий и встала.
– Пожалуй, мне пора. – И направилась к люку, ведущему на железную лестницу.
В этот вечер он впервые проводил ее до подъезда дома. Старого, вероятно, еще дореволюционной постройки, имеющего настоящий двор, огороженный чугунной решеткой, украшенной многочисленными литыми завитушками и вьющимися растениями с листьями, бутонами и цветами – настоящим произведением кузнечного искусства. Просторный двор в самом центре Москвы – большая удача и редкость. «И как только ему (в смысле дому) удалось избежать уплотнительной застройки?» – непроизвольно подумал Влад, прощаясь с Ясмин. Ему безумно захотелось поцеловать девушку, но что-то внутри подсказывало, что делать это сейчас нельзя. А она… она вежливо поблагодарила его за чудесный вечер – и скрылась за дверью подъезда. Несколько минут он стоял неподвижно, все еще ощущая ее присутствие, вдыхая аромат ее духов, растворяющийся в воздухе, потом помотал головой, словно избавляясь от наваждения – и почти бегом кинулся к станции метро. Время подходило к полуночи, а ему еще нужно было доехать до конечной станции, чтобы потом успеть на последний автобус. Но это если сильно повезет. Если же нет – придется топать до дома пешком несколько километров. В ту ночь ему все-таки повезло.
На лекциях Влад и Ясмин теперь всегда сидели рядом. После занятий он частенько провожал ее до самого дома. Девчонки из его группы посмеивались над ним, иногда довольно зло – на него имели виды, – а он предпочел им какую-то новенькую. Особенно усердствовала Ольга, с которой он прежде немного дружил. Но Влад не обращал никакого внимания на насмешки, и скоро от него отстали, поняв, что это у него серьезно.
Но если Влад всецело был поглощен своим чувством к Ясмин, то ответить себе на вопрос, любит ли его она, – он бы, пожалуй, не смог. Она как была, так и оставалась для него загадкой, вещью в себе. Конечно, он нравился ей, иначе она не проводила бы с ним время. Но… испытывает ли Ясмин по отношению к нему такое же всепоглощающее чувство любви, как он к ней, – этого он не знал.
В хорошую погоду они гуляли по московским улочкам, забредали в извилистые проулки старого города и восхищались приметами прошлого: узорными чугунными решетками, выполненными лет сто назад, или небольшими прелестными особнячками с мезонинами и балкончиками, глядя на которые невольно вспоминался девятнадцатый век, дамы в пышных платьях и роскошных шляпах, причудливо украшенные коляски и прочие атрибуты милой старины. Когда же предзимье впадало в хандру и выказывало свой отвратительный характер, превращая тротуары в грязевое месиво, а с серого, затянутого низкими тучами неба сыпал бесконечный мокрый снег, они подолгу сидели в кафе. Заказывали по чашечке кофе, негромко говорили, или просто молчали. Около Ясмин он совершенно терялся, разве что не начинал заикаться, видел только ее, не замечая ничего вокруг, словно одно ее присутствие образовывало вокруг них невидимый кокон, через который не проникали извне никакие звуки или события окружающей жизни. И тогда во всем мире существовали только он и она, вечные и прекрасные, как Адам и Ева.
Несколько раз они целовались в подъезде, в парке, в темном коридоре универа. Ясмин всегда следила за тем, чтобы поблизости не было никого, она не выносила открытого проявления чувств на публике, считала это дурным тоном и презрительно отзывалась о девушках, которые откровенно флиртовали с парнями. Едва Влад впервые попытался поцеловать ее на улице, она сразу дала ему понять, что не так воспитана и презирает подобные отношения. Но зато когда она позволяла ему себя поцеловать, и ее упругие губы цвета граната касались его губ, на него накатывала такая мощная волна блаженства, что он, в буквальном смысле слова, мгновенно переносился с грешной земли на седьмое небо, где в наше, пронизанное скепсисом время, теперь, очевидно, располагаются райские кущи.
Одним мрачным октябрьским вечером после занятий Влад дожидался Ясмин в университетском фойе, а когда она наконец появилась, проводил сначала до метро, а потом, не в силах расстаться, и до самого дома. Обычно они пересекали огороженный двор с высокими деревьями и останавливались у ее подъезда, потом дверь за ней закрывалась, а он еще некоторое время, не отрываясь, глядел на эти мощные дубовые врата с литой бронзовой ручкой, представляя, как она поднимается к себе по лестнице. Однако на этот раз, когда снабженная домофоном дверь распахнулась с приятным мелодичным звуком, девушка неожиданно взяла его за руку и потянула за собой. Удивленный Влад не сразу сообразил, что его приглашают войти, и слегка притормозил, упираясь, но тотчас устремился следом.
Ясмин поздоровалась с консьержем, который бросил на парня изучающий взгляд, потом приветственно кивнул ей. По широкой мраморной лестнице поднялись на третий этаж, она отперла дверь и шагнула в полутемную прихожую размером с большую комнату в стандартной квартире Влада. Они повесили куртки на вешалку, Ясмин скинула зимние сапоги и надела вышитые тапки с загнутыми носками. Такие же яркие туфли, только большего размера, придвинула Владу. Он с интересом уставился на них.
