– Заказал все, что было в ресторанном меню, – пояснил Борька. – Берите тарелки, бокалы – и вперед. Гостей набежало до фига, так что особого внимания уделить не смогу. Ну, да вы и сами справитесь! – Он вопросительно уставился на Влада и после затянувшейся паузы поинтересовался. – Ты нас так и не представишь?

И несколько смущенный Влад с подобающей случаю учтивостью объявил: «Ясмин – это мой старый друг Борис. Борис, хочу представить тебе самую красивую девушку Москвы – Ясмин». Ясмин слегка улыбнулась. Борька картинно наклонил голову, изображая истинного аристократа, как это он себе представлял. Вышло неплохо.

Гостей, действительно, заявилось предостаточно. У Влада даже создалось впечатление, что с половиной из них не знаком и сам Борька. Но какое это имело значение? Открыли шампанское и шумно выпили за виновника торжества. Потом за родителей. И – понеслось.

Кое-кого из присутствующих Влад все же знал: в разное время пересекались у Борьки. Это были его сокурсники и сокурсницы. Которые, в свою очередь, прихватили с собой своих друзей. Так что скоро все общество было охвачено неким броуновским движением, то распадаясь на небольшие группки по интересам, то вновь собираясь в единую стаю, и тогда провозглашался громогласно очередной тост в честь хозяина, за хорошую погоду, за прекрасных дам и мир во всем мире. В соседней комнате включили музыку, и парочки, одна за другой перекочевали туда; тесно прижавшись, молодые люди медленно двигались под танцевальные мелодии, словно впав в своеобразный транс, наслаждаясь собственными ощущениями и эротическими фантазиями, не всегда достижимыми в реальной жизни.

В подобной разношерстной компании Влад чувствовал себя как рыба в воде. Его нисколько не напрягало, когда молодые люди, в основном, Борькины сокурсники, хвастались своими дорогими авто, купленными папочкой, или же с легким пренебрежением, как бы между прочим описывали свой летний отдых где-нибудь в Италии-Франции-Испании-Англии. Комплексом неполноценности от отсутствия бешеных денег он никогда не страдал. Более того, относился к хвастунишкам с легкой иронией – ведь денег они сами не заработали, а получили от родителей.

Наблюдая за Ясмин, он лишний раз убедился в ее абсолютной органичности. Выпив немного шампанского, она съела пару бутербродов, попросила Влада наполнить бокал розовым итальянским вином и устроилась на мягком кожаном диване, взирая на происходящее словно бы издалека. Не то чтобы она нарочито изучала или выказывала презрение по отношению к остальным – нет – она просто оставалась сама собой. Несколько раз ее приглашали танцевать, однако она мягко, но решительно отказывала. Когда зажгли кальяны, и гости с видом знатоков стали курить ароматные смеси, она, как показалось Владу, едва сдерживала смех. Борька предложил ей попробовать, она грациозно спрыгнула с дивана, пересела в кресло и затянулась из протянутой трубки. Поморщилась: «Не люблю перечную мяту, слишком резкая. А нет ли у вас со вкусом яблони?» – обратилась к Борису. Тот только плечами пожал: вроде бы нет.

Влад тоже пригласил ее на танец. На этот раз она не отказалась, но танцевала слегка отстранившись, словно опасаясь почувствовать его всем телом, чего так жаждал он сам. И – черт возьми! – когда ее волосы коснулись его лица, он едва не потерял сознание.

Время шло. За окнами уже давно стемнело. Парочки одна за другой разбредались по многочисленным комнатам Борькиной квартиры, ища себе пристанище в виде кровати, дивана, или на худой конец хотя бы кресла. Борька уже давно ушел в свою комнату и вырубился, давненько он не принимал на грудь так основательно и с такой скоростью. Ясмин, свежая и бодрая, словно утренний цветок, подошла к Владу и взяла его за руку: «Пойдем? Стало скучно…» И он, словно послушный щенок, последовал за ней, не задавая вопросов.

Было около десяти вечера – детское время, – и Влад изо всех сил пытался измыслить что-нибудь оригинальное, чтобы продлить общение с Ясмин. Они уже стояли перед дверцами лифта, как вдруг его осенила поистине гениальная идея.

– А хочешь, – повернулся он к ней, загадочно улыбаясь, – мы с тобой сейчас вознесемся на небо?

Влажные глаза газели удивленно воззрились на него, в них он прочел недоверие: «Что, прямо сейчас?»

Он утвердительно кивнул. Идея, действительно, была блестящей.

– Тут есть одна хитрая штука, в этом доме. Точнее, на чердаке дома. Ещё точнее – на крыше. Мы с Борькой там не раз бывали: видно пол-Москвы. Красота!..

– А там не заперто?

– Пошли-пошли, – он потянул ее за руку к черному ходу. – Крыша плоская, летом там народ загорает; помнится, даже стулья имелись. Ты высоты не боишься?

– Вроде бы нет…

Узкая лестница черного хода, ведущая вверх, не была освещена. Влад вытащил из кармана зажигалку, и трепетный огонек засветился в его руке, как крохотный фонарик. Держась за перила, они осторожно поднялись к дверце на чердак. Теоретически металлическая дверь должна быть на замке, но замок уже давным-давно вывернули с корнем жаждущие ярких впечатлений полуночники. Осталось только широко распахнуть ее и вскарабкаться на крышу по металлической лестнице без перил, что они и ловко проделали.

Влад, который с детства не боялся высоты, на всякий случай осторожно придерживал Ясмин за локоть – мало ли что? Однако она чувствовала себя вполне уверенно, и он скоро отпустил ее. Здесь, наверху, было достаточно светло, чтобы свободно передвигаться по плоской поверхности крыши. В ясном небе висел слегка заиндевевший серебряный шар почти полной луны, похожий на хрупкое ёлочное украшение; внизу разноцветными световыми волнами дрожал и перекатывался рассеянный свет от тысяч и тысяч ламп городской подсветки, рекламы, витрин магазинов. Они осторожно подошли к краю крыши, огороженному невысоким металлическим барьером, и замерли в восхищении, наблюдая за волнующимся над землей морем света. «Боже мой, какая красота, – едва слышно прошептала Ясмин. – Я и не подозревала…» И Влад преисполнился гордости, что смог ее удивить.

Здесь наверху дул ровный и холодный ветер. Казалось, что их только двое во всем мире, и они парят над городом в бесконечном воздушном океане. Владу вдруг показалось, что под воздействием ветра, дом слегка раскачивается, он едва не потерял равновесие и отпрянул от края крыши. Ясмин обеспокоенно оглянулась. «Тебе не холодно? – спросил он. – Давай поищем местечко за ветром. – Он огляделся в поисках пристанища, где можно было бы удобно устроиться, – да вон хотя бы за тем выступом…» Они подошли к бетонному выступу, напоминавшему ребро мифического левиафана, и осмотрелись. Чуть в стороне стояли несколько сиротливо зябнувших стульев, вероятно, забытых здесь с лета; Влад перетащил пару стульев прямо под стену, и они удобно расположились рядышком, укрывшись от ветра.

– Интересно, – задумчиво сказала она, – зачем на крыше эта бетонная стенка?

– Наверно, брандмауэр, – предположил он.

– Да, вероятно…

И они надолго замолчали, наслаждаясь непривычной плотной тишиной, которой никогда не бывает там, внизу, в земном беспокойном мире – и близостью.

– Одно время я увлекался японской литературой, – сказал он. – Ну, там Кавабатой, Мисимой, Акутагавой… И меня по-настоящему доставало – я тогда все-таки был моложе, – серьезно пояснил он – это их особенное, с нашей точки зрения, даже чрезмерное переживание красоты окружающего мира. Первозданной красоты, что ли. Тогда для меня необычно и, пожалуй, диковинно звучали понятия: «любование луной», «любование снегом», каким-нибудь там отражением луны в воде… А теперь, кажется, я это чувствую, понимаю… – он неотрывно, словно загипнотизированный, смотрел на слегка затемненный с одной стороны голубовато-серебряный, словно выточенный из горного хрусталя, лунный шар.

– «Пригоршню воды зачерпнул./ Вижу в горном источнике/ Сияющий круг луны,/ Но тщетно тянутся руки/ К неуловимому зеркалу». – Негромко и отрешенно произнесла она.

– «Равнина небес./ Луна полноты достигла./ Тропу облаков,/ Единственную из всех,/ Избрал для странствия ветер». – Отозвался он.