Чтобы попасть на остров, нужно спуститься вниз с высокого крутого обрыва к самому берегу Оби, который каждый год уходит под воду в половодье и появляется только к июню в виде песчаной полосы, тянущейся вдоль реки. Поросший густым тальником остров находится в нескольких десятках метров от берега и отделен от него водной преградой, которую необходимо преодолеть. Глубина этой преграды зависит от половодья и сброса воды из Обского водохранилища. Глядя на остров с берега, трудно представить, что туда можно перебраться по скрытой водой дорожке, однако для посвященных такая возможность имеется. Вопрос в том, насколько высок уровень воды в данный момент. Если в пределах полуметра, или даже метра – путешествие на остров вполне реально, но если достигает полутораметровой отметки над уровнем земли – увы, поход на остров отменяется.

В том году половодье было не слишком сильным, вода начала спадать уже к концу мая, а в середине августа мы с Наташей решили съездить на природу и попробовать попасть на остров. Это было наш остров, обнаруженный во время походов вдоль берега Оби, чудесное местечко для пляжного отдыха. Особенно замечательным было то, что попасть туда могли только знающие люди, и потому отдыхающих было немного. Вдоль противоположного берега острова (его необходимо было пересечь, пробираясь по тропке среди зарослей тальника и жаждущих крови гигантских комаров) тянулись прекрасные пляжи с белым мелким песочком, напоминавшие небольшие «квартиры», окруженные ивняком. Расположившись в подобной «квартире», мы наслаждались тишиной, плескались в быстрой обской воде, предавались лени и любованию природой. Иногда читали, подставив спины летнему солнышку. Но особенно мне нравилось растянуться на белоснежном, прогретом солнцем песке под раскидистым тополем и глядеть на небо. Тогда порой возникало странное чувство, будто остров находится не на практически плоской, а сильно выпуклой, шарообразной поверхности – и я буквально всем телом ощущала изгиб этой огромной сферы, несущейся в бесконечных пространствах. Казалось, что меня обдувает солнечный ветер, который в любой момент может сдуть с поверхности планеты – и я глубже вжималась спиной в песок, чтобы, не дай бог, не унесло в неизведанные дали. В этом удивительном переживании присутствовало нечто космическое и необъяснимое.

Теплым августовским вечером мы созвонились с Наташей и договорились (если повезет с погодой) завтра попробовать перебраться на наш остров.

Она зашла за мной в начале одиннадцатого утра. Погода обещала быть жаркой, на небе не просматривалось ни облачка, и мы пребывали в абсолютной уверенности, что поход будет удачным. На троллейбусе доехали до площади Калинина и, подходя к автобусной остановке, увидели наш 47-ой, готовый тронуться с места. К счастью, успели добежать, двери закрылись и – вот она, вольная воля и впереди несколько часов, обещающих приятное времяпрепровождение.

Примерно через полчаса прибыли на конечную остановку в селе Мочище, которое считается пригородом Новосибирска, хотя добраться до него можно куда быстрее, чем до некоторых районов, входящих в городскую черту. Солнце уже стояло в зените, когда мы ступили на территорию бывшего «Мочищенского пансионата», весьма престижного в советские времена, с хорошими каменными корпусами, кинозалом и двухэтажной столовой. В середине девяностых пансионат был окончательно заброшен и стал постепенно превращаться в остовы былого процветания, а к началу двухтысячных уже наводил глухую тоску пустыми оконными и дверными проемами, отодранной, где только возможно, облицовочной плиткой и проваленными крышами. К тому же, оставленная без человеческого присмотра природа, вырвалась из окружавшего пансионат леса и агрессивно наступала на покинутые людьми здания, обвивая стены зарослями шиповника и малины и укрывая их наготу пышно разросшимися выше человеческого роста травами: крапивой, кипреем, разнообразными видами чертополоха и всевозможного радостно цветущего разнотравья.

– Какая грустная картина, – сказала Наташа, в то время как мы шли через территорию пансионата по главной прогулочной дороге, когда-то тщательно заасфальтированной, а теперь в рытвинах и глубоких, напоминавших раны, трещинах.

– Да уж, – мрачно подтвердила я. – Помнишь, вон там, где разрослись кусты шиповника, был фонтан и какие-то статуи?

– Женщина с веслом? – усмехнулась она.

– Да ну тебя! – возмутилась я. – Такое было чудесное местечко.

– А теперь перед нами «графские развалины»…

– Всё шутишь? С тобой невозможно говорить серьезно.

– Вот только и осталось, что «говорить серьезно»! – не унималась она. – Погода отличная, вон уже реку видно. Сейчас переоденемся в кустах, спустимся к воде – и на наш чудесный остров. А жизнь… Что поделаешь? Такая у нас теперь «селява».

Конечно, Наташа была абсолютно права. Переживать из-за того, что происходило в стране, было уже просто невозможно. Нужно было жить, как живется, и по возможности радоваться каким-либо мелочам. Я нисколько не возражала против подобной установки – иначе впадешь в окончательную депрессию, сложишь лапки и пойдешь ко дну. А «складывать лапки» я вовсе не собиралась. Более того, меня по-настоящему волновал только один, и отнюдь не политический, вопрос, связанный с моей личной жизнью. И не просто волновал, но прямо-таки доставлял страдание, мучил, ибо по большому счету никак не вписывался в мое привычное восприятие мира, самой себя и отношений между мужчиной и женщиной. Этот вопрос, вернее, дилемма, беспокоила и даже травмировала мое нравственное чувство, отчего страдало мое изначальное представление о себе любимой с точки зрения моей собственной морали.

Мораль же моя трещала по всем швам из-за одного молодого человека, с которым у меня неожиданно возникли отношения, – того самого «рождественского подарка». Случайный роман, как мне поначалу представлялось, но который все длился и длился, и я просто не знала, как со всем этим быть. Если хотите я пребывала в растерянности, в растрепанных чувствах и т. д. и т. п. Наташа, как человек скептический и, в определенном смысле, «взгляд со стороны», всегда действовала на меня отрезвляюще, помогала заземлиться и почувствовать твердую почву под ногами. Короче, мне необходимо было с ней посоветоваться.

Молоденькой назвать меня сложно, мне уже исполнилось сорок пять, а ему, моему нынешнему избраннику – едва минуло двадцать пять. Комментарии, как говорится, излишни. Причиной и спусковым крючком этой новой запутанной любовной истории стало окончательное расставание с постоянным возлюбленным, отношения с которым длились более десяти лет. Причем, расстались мы вовсе не потому, что изменилось его отношение ко мне, или он меня бросил, отнюдь нет, – это я сбежала от него, возможно потому, что все сделалось слишком обыденно и привычно. Длительный любовный роман, превратившийся в привычку, из которого практически исчезла страсть – что может быть тоскливее?

Кроме того, стабильная связь, растянувшаяся на годы, уже больше напоминает семейную жизнь, нежели отношения любовников. Наверное, поэтому со временем пламя страсти с моей стороны не то чтобы совсем исчезло, но основательно пригасло. К тому же, мой любовник никогда не был способен на истинную страсть, ну, так уж он был устроен. Хотя поначалу это меня нисколько не напрягало. Я же любила его, как любят только в двадцать лет, всячески добивалась взаимности – и в конце концов завоевала. Но со временем, когда наши отношения переросли в некий суррогат семейных, мне сделалось скучно. Причем, настолько, что однажды я устроила ему роскошную сцену, к которой он вовсе не был готов, довела его до истерики, получила громадное удовольствие, и… осталась совершенно одна. Жалела я о том, что мы расстались? Нет. Мой приятель был человеком серьезным, женатым, с положением в обществе. Его жена, тоже очень серьезная дама, подходила ему идеально. Все при нем и осталось. Ну, разве что он тихо меня возненавидел.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».