Мама разразилась настоящим хохотом, словно сошла с ума. Опять не выдержали нервы.
– Там очереди таких несчастных. – Я схватила попавшуюся на глаза резинку и, пытаясь усмирить волосы, замотала их в высокий хвост. – Вдруг, у кого-то отросла нога, потерянная на войне, прорезался слух, отсутствовавший с детства, или… позвоночник самоисцелился… Всякое бывает.
– Я с вами! – неожиданно заявил Серега и, вскочив, задвинул за собой стул.
– У тебя, наверное, своих дел полно.
– Вовсе нет.
– Ну, если только тебе не в тягость…
– Конечно, нет.
Всхлипнув, мама бросилась показывать ему квартиру.
– Это кровать Марьяны, это Ани, – тыкала пальцем она, – это мои награды за стрельбу из лука, это я сама связала, сшила, слепила, смастерила. Это Марьяшины картины. Она чудесно рисует.
Я видела, как он искренне восхищается её соловьиными трелями и недоумевала, что он забыл в этом старом бараке, заполненном всяким хламом в этих своих начищенных кроссовках и отглаженной рубашке. Он разглядывал мамины поделки, задавал вопросы и совершенно не чувствовал смущения, когда выслушивал историю про упавшие разом по невыясненным причинам горшки с цветами.
Переодевшись, я не обнаружила никого, выглянула из квартиры и поразилась, как ловко и быстро он помог маме спуститься по лесенкам. Просто развернул коляску против движения, надавил на ручки, наклонил на себя и покатил, словно пушинку. И все это с неизменной довольной ухмылкой на лице. Первый раз за последние годы, она выходила из подъезда, не употев от постылой тряски по ступеням.
Проверив, на месте ли необходимые документы, я поспешно закрыла дверь и вышла на залитую солнцем улицу. Они стояли ко мне спиной и оживленно болтали с какой-то девушкой.
Её смех нельзя было перепутать ни с чьим другим. Разноцветные блики переливались в ее волосах цвета меди, заставляя надолго задерживать на них взгляд. Она была похожа на дивную русалку, чудом оказавшуюся в нашем мире.
– Наконец-то, зяблик! – радостно воскликнула она и потрепала меня по плечу. – Я ужасно соскучилась!
Я печально выдохнула.
Случилось то, чего я боялась больше всего. Приехала сестра. Он увидел её, и больше никогда на меня не взглянет. Наверное, любой мужчина бы его понял. Анька была восхитительна. И то, как она оценивающе разглядывала Серегу, выдувая своими пухлыми губами розовые пузыри жвачки, не могло оставить и тени сомнения: жертва намечена, формируется план по захвату.
– Так, получается, мы совсем недалеко друг от друга учимся с Сережей! – воскликнула она, бесцеремонно прижимаясь к плечу МОЕГО спутника.
Она даже не посмотрела в мою сторону, иначе бы точно заметила молнии в моих глазах.
Ей всегда нравилось издеваться. Последние лет пять были для меня просто адом. Спросит, можно ли взять мою одежду, получит отказ и всё равно возьмет. Узнает, что я мечтаю о чем-то, и тут же выпросит мать купить ей то же самое. Даже именно моё желание уехать в город на учебу подвигло сестру собрать чемодан и скорее свалить. Знала, что я буду вынуждена остаться, ведь не смогу оставить маму одну.
Серега вежливо улыбнулся и кивнул ей. Казалось, его не сразили наповал её округлые формы, пухлые губы цвета спелой малины и коротенькое платьишко, едва ли прикрывавшее хотя бы половину тела. Он продолжал держать ладони на ручках маминой коляски, готовый в любой момент стартануть в сторону больницы.
– Анечка будет хирургом, – гордо заявила мама, любуясь старшей дочерью.
И она туда же! Может, она еще рекламный плакат ей на шею повесит? Продаётся, недорого.
– Ма-а-ам! – картинно скривилась Аня, складывая руки на талии. – Не надо, я же просила.
– Доченька, я очень в тебя верю! Ты только не скромничай.
Эй! Меня, вообще, кто-нибудь здесь замечает? Я, что, пустое место? Как закончить эту беседу?
– Нам уже пора, – пробормотала я.
Мой голос прозвучал неуверенно.
Мама даже не повела носом. И почему я всегда ощущала себя второсортной сестрой рядом с Аней? Когда она уехала, мы жили с мамой душа в душу, много разговаривали и, кажется, даже начали понимать друг друга. Теперь она вернулась, и я снова чувствую себя рожденной лишь для того, чтобы оттенять её достоинства.
Серега улыбнулся, заглядывая в мои молящие глаза, и мне захотелось, чтобы он поделился со мной своим солнцем. Так мне стало тоскливо.
– Вообще, медицина это скучно и грязно, – воскликнула Анька, пожирая глазами сильные Серегины руки.
– Просто нужно почувствовать, твоё это призвание или нет, – произнес он, одарив её искренней улыбкой.
Нет-нет! Не делай этого. Эта акула влюбится в твою улыбку, заграбастает, а потом разжует и выплюнет, как эту противную розовую жвачку, мелькающую меж её зубов.
– Анечка, тебе нужно отдохнуть с дороги, – ласково проворковала мама, – и мы тоже пойдём, а то опоздаем.
– Вы что, и парня с собой припахали? – сестра недовольно сдвинула брови. – Сережа, может, ты останешься? Зачем тебе с ними ходить? Зяблик справится, ей не привыкать.
Я взмахнула руками, не в силах подобрать подходящих слов. Да, как она может вообще?!
– Не-е-е, – протянул он, – мне самому интересно. И совершенно не трудно.
– Очень жаль, – произнесла она, продолжая очарованно разглядывать его черные глаза.
Донских наклонился, ловко, словно гоночный болид, развернул мамину коляску и бодро двинул в сторону проезжей части.
– Сережа, мы обычно ходим по тротуару, – взмолилась мама.
– И собираете все кочки? – усмехнулся он. – Дорога здесь лучше, мы имеем полное право ехать, прижимаясь к краю, и все водители должны с нами считаться!
– Разве?
– Еще бы! Так как насчет того, чтобы прокатиться с ветерком?
Я в первый раз видела маму такой веселой. Она хохотала на всю улицу. Донских направил коляску в сторону поликлиники и махнул мне головой, чтобы догоняла.
– Не староват для тебя? – раздался ледяной голос за спиной.
Я повернулась к ней, готовая с честью дать бой.
– Почему это?
Меня изумила решительность, появившаяся в собственном голосе.
– Тебе семнадцать. А ему сколько? – Она с вызовом посмотрела на меня. – Девятнадцать? Больше?
– И что?
– Да это как минимум противозаконно!
– Мы не делаем ничего такого…
– Я поговорю с мамой, – твердо сказала она, поправив сумку на плече.
Я ошарашенно глядела на неё. Почему она всегда так поступала со мной? Откуда столько ненависти? Никто не виноват в том, что ее мир рухнул после ухода отца. Мне тоже было несладко!
Да, он не выдержал этой ноши, решил, что не потянет жену, оставшуюся инвалидом после аварии, и двух маленьких детей. Да, Ане пришлось водиться с младшей сестрой вместо того, чтобы гулять со сверстниками. Но в этом не было виновных. И уж точно не на меня ей стоило выливать свой гнев.
– Ты не посмеешь! Почему ты вечно лезешь не в своё дело?! – прошептала я, сжимая пальцы в кулаки.
Она лишь надменно улыбнулась в ответ и легкой походкой направилась к подъезду. Её не волновало моё душевное состояние. Она привыкла быть победительницей по жизни.
Ужасно напуганная её словами, я просто смотрела ей вслед.
Две сестры.
Две маленькие девочки, которые прятались с фонариком под одеялом от монстров, реальных и выдуманных. Они делили всё пополам: одежду, игры, последний кусочек хрустящего серого хлеба. Они считали звезды, лёжа на узкой кровати возле окна, грелись у раскаленного радиатора и держались за руки во сне.
Они всё делали вместе и отчаянно старались, пытаясь заполнить пустоту в разбитом сердце матери. Две кровиночки, такие разные и такие одинаковые… Когда они успели стать такими чужими друг другу?
7
– Ты уверен, что обязательно надевать эту странную штуку? – смутилась я, в который раз краснея под его светоносным взглядом.
Серега повернулся и радостно хлопнул ресницами.
– Если ты хочешь прокатиться по городу, то да!