В сущности, правительство вынуждено было тотчас обратиться к большевикам и Красной гвардии — наспех сколоченным отрядам вооруженных рабочих, придуманным большевиками. В тот самый момент, когда большевистские вожди были в тюрьме или в подполье из-за обвинений в связях с немцами, красногвардейцам раздавали винтовки, а Керенский призывал кронштадтских матросов — самые разнузданные элементы большевистского лагеря и главных защитников Июльских дней — скорее выступить на защиту Временного правительства.

Тюремное заключение «немецкого агента» Троцкого приобрело поистине фарсовый характер: в самый разгар следствия его посетила делегация кронштадтских матросов, чтобы спросить совета — защитить ли им Керенского, остановив Корнилова, или прикончить их обоих?

Троцкий напомнил морякам, что, защищая их в Совете в мае, он говорил тогда, что в случае любых контрреволюционных выступлений «кронштадтские моряки должны выступить, бороться и умереть с нами»; исходя из этого, они должны пока что остановить Корнилова, пусть даже помогая Керенскому, а уж до него-то они вскоре доберутся, что бы ни случилось. Престиж Троцкого среди моряков был так высок, что они последовали его совету, звучавшему, в сущности, как настоящий приказ, и приняли участие в сопротивлении корниловским войскам.

К этому времени большевики и их значительно приумножившиеся теперь сторонники оправились от замешательства, последовавшего за Июльскими днями.

Негодование по поводу шумно разрекламированного решения Корнилова раз и навсегда разогнать Советы, вслед за его заявлением, что он собирается поручить всю операцию генералу, который с удовольствием «вздернет всех членов Советов до единого», парализовало всю корниловскую авантюру.

Точно так же, как Временное правительство даже в своей обычной деятельности, например, на железных дорогах или телеграфе, зависело от доброй воли рабочих, занимавших там ключевые позиции, так и действия корниловской армии встречали систематический саботаж.

Полки Корнилова продвигались в плотном пропагандистском тумане, созданном левыми партиями во главе с сильной большевистской организацией; это тормозило их продвижение и в конце концов привело к полному разброду в корниловских войсках.

Так, для передвижения войск необходимо было согласие железнодорожников; когда железнодорожники не смели открыто выступить против Корнилова, они всегда могли просто остановить поезда. В итоге корниловцам не удалось составить сколько-нибудь эффективного графика наступления. Корниловские генералы не имели связи друг с другом, а меж тем на каждой станции толпы местных рабочих и солдат окружали корниловские отряды, агитировали их и полностью разлагали их моральное состояние.

При наличии всенародной поддержки распространение пропаганды по наиболее эффективным каналам было детской заботой для левых лидеров.

Совершенно естественно, что большевики стали главным рычагом антикорниловской организации. Комитет по борьбе с контрреволюцией, который Керенский вынужден был разрешить и который состоял из большевиков, меньшевиков и эсеров, начал создавать вооруженную рабочую милицию; понадобилось всего несколько дней после 27 августа, чтобы собрать примерно 25000 человек.

Этот комитет попросту разложил корниловские отряды, причем с минимальными потерями.

В то же время, поскольку выступление Корнилова было не только серьезным, но и отражало реальный страх в консервативных и средних классах, вызванный все более широким распространением революционных идей и пропаганды, успех этого или другого подобного путча явно мог бесповоротно и радикально изменить всю ситуацию. Это, несомненно, привело бы к восстановлению монархии и к истреблению социалистов, вообще, и большевиков, в частности.

Столь бесславный провал корниловского несостоявшегося мятежа поднял моральный дух левых, объединил их под наиболее экстремистским — большевистским — руководством и, таким образом, проложил дорогу к большевистскому перевороту, который и произошел несколько недель спустя.

Чрезвычайно знаменательно, например, что в тот момент, когда корниловское движение провалилось, главные Советы — Петроградский и Московский — отдали большинство голосов за резолюции, предложенные большевиками.

На чисто политическом уровне непосредственные результаты мятежа можно подытожить весьма просто: правительство распалось. С одной стороны, ушли в отставку министры-кадеты, которые были раздражены вынужденными действиями Керенского против Корнилова; с другой стороны, ушли из правительства министры-социалисты, которым роль Керенского казалась сомнительной. Керенский, оставшийся с развалившейся администрацией, становился все более и более безумным. Центральная власть перестала существовать: «правительство» Керенского, кучка бесцветных личностей, именуемая Директорией, явно не пользовалась ничьей поддержкой.

«Дело» против Троцкого было столь неосновательно, да и обычная судебная процедура так явно не соответствовала тому, что происходило вне стен тюрьмы, что они наконец сдались: четвертого сентября Троцкий был выпущен из тюрьмы, правда, только на поруки.

Во время пребывания в тюрьме Троцкий, которого общественность теперь недвусмысленно считала большевиком, и в самом деле стал таковым: он был избран в Центральный комитет партии и в течение тех семи недель, что отделяли большевиков от успешного захвата власти в конце октября, приобрел известность не просто как большевик, а как этакое воплощение большевизма — все благодаря своим блестящим выступлениям в это время. Ленин полностью отошел на второй план; в свете рампы был один Троцкий. Его слияние с большевиками было полным; их совместные действия начали набирать силу.

Прямо из тюрьмы Троцкий устремился в Смольный, чтобы присутствовать на заседании Комитета по борьбе с контрреволюцией.

После провала Корнилова меньшевики и эсеры не имели никаких причин цепляться за идею коалиции с кадетами. Что ни говори, некоторые кадеты были инициаторами выступления Корнилова; вдобавок кадеты на глазах теряли сторонников. В соответствии со сложившейся обстановкой Троцкий и другие большевики начали проталкивать в Советах идею чисто социалистического правительства; на этот раз они провели голосование: девятого сентября большевистская резолюция о недоверии меньшевистскому президиуму Советов, выдвинутая Троцким, получила большинство; впервые большевистское предложение прошло столь успешно.

Большевики были на подъеме; к началу сентября они уже были в большинстве в Петрограде, Москве и нескольких других промышленных центрах; они могли предвкушать с полным основанием, что на предстоящем съезде Советов станут самой большой партией.

В середине сентября меньшевики и их союзники попытались противостоять большевистскому натиску — они созвали «Демократическую конференцию», делегаты на которую не выбирались, а были назначены от различных неполитических организаций, известных своим отрицательным отношением к большевикам. Советы, состоявшие из политических партий, которые заявляли, что они представляют рабочий класс, армию и крестьянство, не вполне олицетворяли собой национальную идею; зато все коалиционные правительства с самого начала революции постоянно выдвигали идею Учредительного собрания как непременное условие, и меньшевики эту идею поддерживали.

Приглушение лозунга Учредительного собрания было еще одной платой, которую меньшевики готовы были заплатить кадетам за то, чтобы удержать буржуазную революцию в надлежащих рамках. Кадеты же были против Учредительного собрания по вполне понятным причинам: они боялись, и вполне обоснованно, что оно будет слишком радикальным.

В этот момент такое положение устраивало большевиков — они могли одновременно выдвинуть два лозунга, которые по смыслу противоречили друг другу, хотя, разумеется, с помощью казуистики их можно было совместить. Большевики требовали и всю власть Советам, и созыва Учредительного собрания, что противоречило одно другому со всех точек зрения: логической, конституционной и политической.