- Гарри, - повторяет мальчик, требовательно смотря на него.

- Том?

========== Глава 40 ==========

- Сядь рядом, - кивает Том, неуловимо сдвигаясь в сторону.

Обычно они сидели друг напротив друга. Когда для Тома учеба в Хогвартсе завершилась впервые, им пришлось ехать в одном купе с Блейзом и Роном, и Гарри просто не мог посадить слизеринца рядом с его лучшим другом или рядом с ребенком, которого обещал защищать от неблагоприятного окружения. Поэтому всю дорогу Рон недовольно возился на кресле, потому что Том не подпускал его к окну. Гарри не был уверен, что знает, почему они сели напротив друг друга и перед новым учебным годом, но факт был фактом – они сели.

И теперь Гарри не был уверен, что знает, как именно он должен разместиться. Хотелось как минимум устроить голову на плече мальчишки, но тот явно намекал на разговор.

- Ты предпочтешь меня книге? – хитро уточнил он, захлопнув фолиант и устроив его на верхней полке.

Он почти видел, с какой болью Том воспринял это. Если бы он не научился сдерживать свои низменные порывы в использовании круцио каждый раз, когда ему что-то не нравилось, Гарри точно пришлось бы требовать у Снейпа болеутоляющие.

- Жестоко, - обреченно заключил слизеринец, но приглашающе похлопал руками по коленям. – Тебе повезло, что это место знает меня так хорошо, что автоматически запоминает последнюю прочитанную фразу, чтобы начать с нее. Но ведь ты об этом не знал, поэтому это было очень жестоко с твоей стороны.

- Я…

- Детство в голове играет, знаю. Ложись, ты же это хочешь сделать.

Гарри едва сдерживается от того, чтобы не скрипнуть зубами. Этот невыносимый ребенок. И это его знание всего, что Гарри хочет и чего не хочет. Мир в мгновение перестает казаться ему настоящим, и единственное, о чем гриффиндорец думает, это то, что очень несправедливо, что он сам не может так. Ему слишком сильно хочется хоть раз побывать в голове Риддла. Хоть раз поговорить с живым человеком, а не с понимающей картонкой.

А потом Том улыбается, и Гарри чувствует, что ему жизненно необходимо протянуть руку к сердцу, чтобы успокоить его слишком быстрое биение.

- Я буквально ненавижу тебя, - несчастно заявляет Гарри, пытаясь уместиться на сидении.

- Если скажешь обратное, я тебя даже поцелую, - предлагает Том, ловко вплетая пальцы в его волосы, и он сдается, видя утешение только в том, что это все в его голове, а перед ним его Том.

- Люблю, - несчастно кивает он.

Том усмехается. Этот мальчишка умудрился перевернуть его жизнь с ног на голову дважды – если не куда большее количество раз – и теперь упивается получившимся результатом. И все, что может делать Гарри – а Гарри необходимо что-то делать хотя бы здесь, в месте, где он чувствует себя частью мира, а не нелепым гриффиндорцем со шрамом – это плыть по течению, позволять Риддлу скалиться и… делать то, что у него получается лучше всего. Успокаивать его.

- Незачем сопротивляться мне из вредности, Гарри Поттер.

- Ребенок говорит мне про вредность, - пытается вставить хоть что-то гриффиндорец, но Том склоняется к нему и медленно прикасается своими губами к его.

Это не похоже на собственнический и грубый поцелуй Волдеморта. Это не похоже на холодные и спокойные поцелуи слизеринца-второкурсника. Это нечто неумелое, но уверенное настолько, что не нуждается в советах и инструкциях. Гарри пытается отстраниться на мгновение – потому что ему кажется, что если он не прокомментирует это, то внутри него что-то порвется – но не может, потому что в мальчишке совершенно не к месту обнаруживается недюжинная сила. Разумом Гарри понимает, что она существует лишь потому, что Том мастерски управляет окружающим пространством, но разум глухо стонет уже через мгновение, и покидает Поттера раньше, чем он успевает с ним попрощаться.

Они целуются совсем недолго – вечность – но к концу губы у Гарри горят. Не только губы, но и лоб, руки, все тело, и особенно – нижняя его часть, хотя это всего лишь поцелуй, причем поцелуй ребенка.

- Дыши, Гарри, - советует слизеринец, смотря на то, как он исступленно, но практически безрезультатно, хватает ртом воздух. – Не будь таким нетерпеливым.

Гарри несчастно скулит и утыкается лбом в живот Тома, отказываясь признавать, что он настолько нуждается в нем, что так реагирует на самые примитивные тактильные контакты.

- Жестоко, - говорит он спустя несколько минут, когда ему удается успокоиться хотя бы наполовину.

- Тебе станет легче, если я скажу, что не собирался делать ничего подобного до того, как ты об этом задумался?

- Нет, - отвечает Гарри, продолжая дышать в рубашку Тома. – Ты и сам знаешь.

- И все же, я хотел поговорить с тобой о другом. О твоей… излишней увлеченности.

Том не делает попыток отстранить его, но кладет руку Гарри на волосы, медленно и ласкающе поглаживая. Нежность не вяжется с Волдемортом, но так органично сплетается с Томом Риддлом, что Гарри хочет продлить это мгновение, растянув его на года, не меньше.

- Ты хочешь продолжить держать меня здесь? – спрашивает слизеринец тихо, но достаточно твердо.

- Ты же знаешь, что… - пытается сказать Гарри, но Том тяжело вздыхает и кладет ему на губы ладонь.

- Я прочел столько книг, что если их поджечь, то костер, как минимум, будет гореть вечно*. Так что да, я знаю все, что ты можешь мне сказать. И даже назову главу из глупой книжки Гермионы «для легкого чтения», из которой ты вычитал, что такое начало фразы – самое лучшее.

Гарри возмущенно мычит. Ему больше ничего не остается, потому что Том вновь слишком сильный. И потому, что он не знает, что сказать, кроме того, что он действительно хочет видеть возле себя живого Тома Риддла, пусть взрослого, пусть Темного лорда, кого угодно, лишь бы рядом.

- Чем больше ты уходишь в себя, тем больше вероятность, что ты просто врастешь в крестраж. Считаешь ли ты, что это именно то, что нам нужно? – он не дожидается ответа, но чувствует, как Гарри вздрагивает при слове «нам». – Знаешь сказку о Питере Пене, Гарри? Мальчик, который никогда не вырастет. Вечный ребенок в компании пиратов, фей и кучки других детей. Ты сейчас делаешь то же самое. Тонешь в мечтах. Тонешь в воспоминаниях обо мне, вместо того, чтобы сделать что-то, что создало бы возможность получить новые.

- Но я говорил с МакГонагалл, и… - с трудом выбирается из железного захвата Гарри, но его тут же затыкают вновь.

- Я считаю, что это было глупо. Глупо надеяться, что она не скажет старику. И нет, не говори, что «она все же не сказала». Пока ты можешь чувствовать себя слепым, я вижу все. В том числе и внимательный взгляд директора, который знаком мне еще со школьных времен. Не с тех, где он предоставлял горячие напитки и душевные разговоры всем желающим. С тех, в которых Дамблдор был самовлюбленным идиотом, каким и остался до сего дня. Точно так же, как и остался идиотом Волдеморт, в этом я иллюзий не питаю. Но каким перестал быть я несколько месяцев назад, и каким не позволю стать тебе. Слышишь? Тебе стоит перестать жить прошлым, Гарри Поттер. Тебе стоит творить настоящее. Если ты не сможешь, то мы оба станем чем-то сплавленным, но совершенно бесполезным и безумным. Ты – точно, потому что получить то, что творится в моей голове, и остаться в твердой памяти, слишком сложно не только для тебя, но и для любого другого. Ты понял?

- Что ты имеешь в виду под «слишком сложно»? – уходит от ответа Гарри, и слизеринец вздыхает.

- Именно то, что скрывается под этими словами. Так хочешь поговорить обо мне?

- Хочу поговорить с тобой, - отзывается Поттер, утыкаясь ему в рубашку.

У него еще будет время подумать над словами Риддла, и он совершенно не хочет делать это сейчас, когда времени у них чудовищно мало. Ему стоило бы спросить, как именно Том предполагает стать реальным, если Гарри будет думать о нем меньше, но что-то подсказывает – а здесь внутреннему голосу стоило верить, потому что наполовину это был голос самого умного студента Хогвартса за всю его историю – что не стоит делать этого. Как не стоит и обращаться с этим к МакГонагалл снова. И к Дамблдору.