– Вы что, решили ехать в такую погоду? – изумился Одноглазый.

– Мы нужны Капитану.

Я принес Душелову яичницу. Сам не знаю, почему это сделал. Он редко ест и почти никогда не завтракает. Но он взял тарелку и отвернулся.

Я выглянул в окно. Толпа уже обнаружила перемену. Кто-то смел снег с лица Загребущего. Глаза были открыты, и казалось – он наблюдает. Жуть.

Под столом копошились люди, дрались за оставленные нами монеты. Получившаяся куча-мала смахивала на клубок червей в гниющем трупе.

– Надо бы оказать ему последнюю почесть и похоронить голову, – пробормотал я. – Он был дьявольски сильным противником.

– Для этого у тебя есть Анналы, – ответил Душелов. – Только победитель утруждает себя оказанием почестей поверженному врагу.

К тому времени я уже сидел перед своей тарелкой. Я задумался над смыслом его слов, но в тот момент горячая еда была для меня важнее.

Все, кроме меня и Масла, отправились в конюшню. За мной и раненым солдатом решили прислать фургон. Я дал Маслу кое-какие лекарства, чтобы он легче перенес тряску в пути.

Ребята задерживались. Эльмо решил натянуть матерчатый верх фургона и защитить Масло от снега. Ожидая их возвращения, я раскладывал пасьянс.

– Она очень красива, Костоправ, – неожиданно произнес Душелов. – Юная на вид. Свежая. Ослепительная. Но сердце у нее – кремень. Хромой по сравнению с ней попросту щенок. Молись, чтобы никогда не попасться ей на глаза.

Душелов смотрел в окно. Подмывало расспросить его, но я никак не мог придумать хотя бы один вопрос. Проклятье! В тот раз я и в самом деле упустил свой шанс.

Какого цвета ее волосы? Глаза? Как она улыбается? Я ведь о ней ничего не знаю – и это не дает мне покоя.

Душелов встал и запахнул плащ.

– Даже если считать только подложенную Хромому свинью, игра стоила свеч, – сказал он. Возле двери остановился и пронзил меня взглядом. – Ты, Эльмо и Ворон. Выпейте за меня. Слышали?

Потом он ушел.

Через минуту приехал Эльмо. Мы перенесли Масло в фургон и направились к Мейстрикту. Но еще очень долго мои нервы не стоили ни гроша.

Тот бой дал нам максимум результатов ценой минимума усилий. Я даже не припомню столь легкой победы и чтобы сражение разыгрывалось полностью по нашим нотам. Для мятежников оно стало серьезной неудачей.

Мы срочно покидали провинцию Клин, где оборона Госпожи рухнула без преувеличения в одночасье. Вместе с нами спасались бегством от пятисот до шестисот солдат регулярной армии – остатки разбитых подразделений. Чтобы выиграть время, Капитан выбрал прямую дорогу на Лорды через Облачный лес, а не более длинную, огибающую лес с юга.

Нас преследовал, отставая на день или два, батальон регулярной армии мятежников. Мы могли бы развернуться и прихлопнуть его, но Капитан решил смыться. Мне понравился ход его мыслей. Сражения под Розами оказались жестокими, погибли тысячи, а к Отряду присоединилось так много беспомощных новичков, что я терял раненых, не успевая оказывать им помощь.

Нам было приказано прибыть в Лорды и поступить в распоряжение Крадущегося в Ночи. Душелов полагал, что Лорды станут целью для следующего удара мятежников. Мы уже очень устали, но ожидали еще нескольких жестоких сражений до прихода морозов, которые замедлят поступь войны.

– Костоправ! Глянь-ка сюда! – К тому месту, где сидели я, Капитан, Молчун и еще несколько наших, мчался Блондин, перебросив через плечо обнаженную женщину.

Ее даже можно было бы назвать привлекательной, не будь она изнасилована до полусмерти.

– Неплохо, Блондин, неплохо, – отозвался я и вновь склонился над рукописью.

Там, откуда прибежал Блондин, все еще слышались вопли и улюлюканье – солдаты пожинали плоды победы.

– Просто варвары, – беззлобно заметил Капитан.

– Иногда нужно спускать их с привязи, – напомнил я. – И лучше здесь, чем в Лордах.

Капитан неохотно согласился. Он с трудом переносил грабежи и насилие, хотя они и неотъемлемы от нашей профессии. Он мне казался тайным романтиком, по крайней мере, когда дело касается женщин. Я попробовал его приободрить:

– Они сами напросились, взяв в руки оружие.

– Сколько все это уже тянется, Костоправ? – мрачно спросил он. – Целую вечность, верно? Ты хоть способен вспомнить то время, когда не был солдатом? Какой смысл в войне? Почему мы вообще здесь? Продолжаем выигрывать бои, но Госпожа проигрывает войну. Почему бы не плюнуть на всю эту бодягу и не отправиться по домам?

Отчасти он был прав. Начиная с Форсберга одно отступление за другим, пусть мы и делали свое дело хорошо. Клин был в полной безопасности, пока на сцену не вышли Меняющий и Хромой.

Во время последнего отступления мы и наткнулись на эту базу мятежников. Похоже, она служила главным учебным и штабным центром в кампании против Крадущегося. К счастью, мы заметили мятежников раньше, чем они нас. Мы окружили лагерь и перед рассветом атаковали. У них было огромное численное превосходство, но сопротивления мы почти не встретили – большинство врагов были зелеными новобранцами. Больше всего нас поразило наличие в лагере полка амазонок.

Конечно, мы слышали о них и раньше. Несколько женских отрядов имелось и на востоке, в окрестностях Ржи, где велись более жестокие бои, чем здесь. После одного из них в Отряде стали относиться к женщинам-воинам с пренебрежением, хотя они сражались лучше своих соотечественников-мужчин.

В нашу сторону поползли облака дыма – солдаты жгли казармы и здание штаба. Капитан пробормотал:

– Костоправ, пойди проследи, чтобы эти дурни не подпалили лес.

Я встал, подхватил свою сумку и пошел на шум.

Повсюду валялись тела. Мятежники, должно быть, чувствовали себя в полной безопасности, потому что даже не окружили лагерь частоколом или рвом. Тупицы. Первым делом надо обеспечить оборону, даже если знаешь, что на сто миль вокруг нет ни единого врага. Крышу над головой сооружают потом. Лучше промокнуть, чем лечь в землю.

Пора мне привыкнуть к подобному зрелищу. Я уже давно с Отрядом, и последствия сражений тревожат меня меньше, чем следовало бы: я прикрыл уязвимые места моей морали пластинами брони. Но по сей день мой взгляд избегает самых худших картин.

Ты – тот, кто сменил меня и теперь пишет эти Анналы, – уже понял, что у старины Костоправа не хватало смелости записывать всю правду о нашей шайке мерзавцев. Ты знаешь, что они злобны, жестоки и невежественны. Это откровенные варвары, воплощающие в жизнь свои самые свирепые фантазии, и их поведение лишь незначительно смягчается присутствием нескольких достойных людей. Я редко отображаю сию особенность Отряда, потому что эти люди – мои братья, моя семья, а в детстве меня приучили не говорить скверно о родне. Старые уроки забываются трудно.

Ворон смеется, читая мои записи. Он называет их «сиропчиком со специями», грозится взять Анналы в свои руки, чтобы описывать происходящее, каким оно виделось ему.

Суров Ворон. Насмехается надо мной. Но кто это носится по разгромленному лагерю и вмешивается всякий раз, когда у солдат возникает желание развлечься пытками?

Кто возит за собой десятилетнюю девочку на старом смирном муле? Не Костоправ, братья. Не Костоправ. Костоправ не романтик. Душевные порывы закреплены за Капитаном и Вороном.

Естественно, Ворон стал лучшим другом Капитана. Они частенько рядом, словно два валуна, и ведут такие же беседы, какие вели бы два валуна. Их интересует лишь компания друг друга.

Эльмо возглавляет поджигателей – наших братьев не слишком юного возраста, успевших удовлетворить голод по женской плоти. Те, кто еще сильничает повсюду плененных дам, – по большей части наше молодое пополнение.

Под Розами мы славно намяли мятежникам холку, но враг оказался слишком силен. Тогда против нас выступила половина Круга Восемнадцати, а на нашей стороне были лишь Хромой и Меняющий. Эта парочка потратила куда больше времени на взаимный саботаж, чем на противостояние Кругу. В результате разгром – самое унизительное поражение Госпожи за последние десять лет.