Было 11 октября. День начался мелким промозглым дождем. Из боевого охранения непрерывно передавали все новые и новые сведения о появлении противника.

Направляясь с полковником Костиным на НП, командир особого дивизиона майор Дементьев снова просил назначить ему цель.

— Да что вам не терпится, товарищ майор, — ответил Костин, — вы же докладывали, что у вас и снарядов-то всего на четыре залпа. Надо найти солидную цель.

— Это верно, — проговорил майор, — но надо учитывать, что с ухудшением обстановки придется направлять дивизион в тыл, не израсходовав боеприпасы.

— Ожидаю возвращения нашей разведки, которая еще вчера выслана в тыл противника. Мы с вами будем иметь хорошие цели, а сейчас, видите, наша гаубичная артиллерия неплохо справляется с задачами.

В бинокль было видно, как на опушке леса, километрах в четырех от противотанкового рва, вздымались разрывы мощных снарядов. Метались в панике вражеские артиллеристы, только что занимавшие огневые позиции. Прошло всего несколько минут после появления здесь фашистской батареи, а от нее ничего не осталось. «Уж очень самонадеянным оказался командир батареи, — подумал Костин. — Вместо того чтобы снять с передков орудия и незаметно выкатить их на опушку леса, он развернул батарею на чистом поле. Наверно, так делал на учебном плацу…»

К полудню ветер разогнал низко стелющиеся тучи. И сразу появились вражеские самолеты. С особым рвением бомбили они районы наших дотов, стремясь сорвать маскировку и обнаружить их.

Два немецких самолета — «костыли» особенно тщательно изучали передний край нашей обороны. Видимо, к вечеру противник начнет наступление, подумал Костин.

В тот день гитлеровцы были, на удивление, беспечны: то колонна их автомашин появилась на высоте и попала под огонь артполка Викторова, то снова несколько фашистских батарей поплатились за пренебрежение маскировкой и выезд на открытые позиции в чистом поле. Были вылазки небольших групп пехоты, с которыми расправлялись легкие пушки Прокопова, стреляя с запасных огневых позиций. Не один раз фашисты пытались ворваться на рубеж боевого охранения, но они отбивались артиллерийским заградительным огнем и пулеметными очередями.

Кажущаяся беспечность гитлеровцев стала понятной, когда вечером пленные рассказали о приезде в их пехотную дивизию высокого начальства, потребовавшего ускорить штурм курсантского рубежа.

Начальник боевого охранения уже два раза запрашивал, нельзя ли начать отход на основные позиции?

Как ни трудно было курсантам, но нельзя было сейчас разрешить отход, тем более днем.

Наступил полдень. Бой не прекращался. Прибыли разведчики, только что возвратившиеся из немецкого тыла.

Командир взвода лейтенант Никольский доклады- вал Костину:

— В редкой березовой роще, — он показал на наблюдаемые верхушки деревьев, — большое скопление пехоты, обозов, автомашин.

По наблюдениям разведчиков, колонны противника, идущие от Медыни по шоссе на Ильинское, сворачивали в лес севернее деревни Сокольники. Там сейчас скопилось несколько тысяч солдат и офицеров.

Прикинули расстояние. Оно соответствовало дальности стрельбы дивизиона, но для проведения залпа надо было выехать на открытую местность за передним краем.

— Опасно! — в раздумье проговорил командир дивизиона майор Дементьев. — Пожалуй, лучше всего, товарищ полковник, стрелять вот с этой поляны. Рядом с вашим КП. Тогда мы полностью накроем лощину с березовым лесом.

— Согласен. Как только эта группа отбомбится, занимайте позиции.

Едва ушли самолеты, как заговорила вражеская артиллерия.

— По учащенным разрывам снарядов, — докладывал начальник штаба артиллерии Копелев, — видно, что фашисты засекли многие батареи.

По телефону на КП поступали донесения одно тревожнее другого. По-видимому, стреляют не менее ста орудий. Похоже на то, что противник собирается сегодня же атаковать наши позиции.

Артиллерийский обстрел наших позиций усиливался, телефонная связь оборвалась.

«А что, если командир особого дивизиона будет выжидать конца артиллерийского обстрела? — подумал Костин. — Тогда огневой налет нового оружия придется по пустому месту, так как немецкие пехотинцы уйдут из рощи на исходные позиции для наступления». Несмотря на холод, Костину стало жарко.

— Вышлите офицера связи в особый дивизион с приказом ускорить огонь, — сказал он Копелеву.

Но командир дивизиона оказался предусмотрительным. В скором времени на поле несколько впереди КП развернулись непонятные грузовые автомашины с металлическими балками наверху. На них поблескивали длинные снаряды. Вражеские наблюдатели отлично видели выстроившиеся в ряд двенадцать машин. Но противник по своей педантичности продолжал обстреливать ранее обнаруженные цели. Прошло несколько минут, послышалось шипение, снаряды пошли на цель. Боевые машины немедленно снялись с места и скрылись из виду.

Впереди все загрохотало от взрывов. Березовый лес окутался черным дымом. Наблюдатели докладывали, что у противника происходит что-то невероятное. Из траншей, которые фашисты успели отрыть за ночь перед нашим боевым охранением, выскакивали солдаты и, словно обезумевшие, бежали в тыл.

В районе леса фашисты сосредоточили много машин, повозок с минами, снарядами, патронами. Взрывы боеприпасов еще больше усилили панику в расположении врага.

Артиллерийская подготовка противника приостановилась. Наступила тишина. Со стороны немцев — ни одного выстрела. «Как жаль, что у нас нет танков, — подумал Костин. — Они могли бы не только усилить панику противника, но и сорвать наступление».

Но вот появились воздушные разведчики, они тщательно высматривали наше расположение. Подошли бомбардировщики. Они сбрасывали на этот раз полутонные бомбы, обычно предназначавшиеся для разрушения прочных зданий и сооружений.

Часа через два после залпа дивизиона из вражеского тыла возвратились разведчики, они находились вблизи той самой рощи, которая подверглась удару реактивными снарядами. Курсанты Гиммельфарб, Бысько и другие разведчики признались, что они поспешили уйти подальше от места взрывов. Определили на карте и на местности район обстрела. Он оказался слишком большим, и Костин заметил:

— У страха глаза велики!

— Разведчики близки к истине, — вмешался в разговор командир особого дивизиона. — Разлет мин действительно большой, и площадь рассеивания одного залпа может быть до двух квадратных километров.

Будучи артиллеристом, полковник Костин подумал, что большое рассеивание снарядов, пожалуй, является слабым местом нового оружия. Однако он промолчал, понимая, что важнее моральное воздействие и действительная сила нового оружия.

— Побольше бы нам таких дивизионов, — с воодушевлением произнес Суходолов.

Взятые ночью пленные в своих показаниях подтвердили слова разведчиков о страшном потрясении в их частях, произведенном неожиданным залпом, о большом количестве раненых, убитых и контуженых.

— Дайте еще один залп! — предложил генерал Смирнов.

— Обязательно нужен такой залп, чтобы окончательно сбить с фашистов спесь, — убеждал Костина начальник политотдела пехотного училища батальонный комиссар Томилин.

— Было бы хорошо дать сразу же второй залп, но нет подходящей цели, — ответил Костин. — Майор Орешников! — обратился он к начальнику разведки, сидевшему возле телефонного аппарата и запрашивавшему у командиров частей данные о противнике. — Есть что-нибудь новое?

Орешников отрицательно покачал головой.

— Товарищ полковник, — к Костину подошел командир дивизиона, — разрешите доложить?

Взглянув на майора, Костин подумал, что он тоже будет просить поскорее дать залп, выполнить задачу и отбыть отсюда.

— Если мы нанесем удар по малозначащей цели, — говорил майор Дементьев, — то подорвем авторитет нового оружия; желательно бы усилить разведку и, когда обнаружим настоящую цель, дать по ней залп.

В тот день несколько групп разведчиков направились в тыл противника.