- Вы это серьёзно? - вновь подымая глаза, после некото­рой паузы спросил Илья.

- Вполне.

- Вот как… Но, смею надеяться, вы не подразумеваете под этими словами всяких великих технический свершений и чу­до-огурцов в рост человека?

- Ни в коем разе. Я говорю буквально. А чудо-огурцы. между прочим, есть; сам видел, из Вьетнама привезли. Как-раз в рост человека.

- Бог с ними, с огурцами. Что значит, буквально?

- Ну, в прямом смысле: обыкновенную волшебную сказку, из тех. что вы читали в детстве, сделать былью. Стать, значит, сказочным героем, самому.

- И в этом смысл жизни?

- Да.

- Для всех?

- Для всех.

- Забавно, - произнёс Илья похолодевшими губами.

- Ничуть. Просто трудно. Трудно понять и сделать труд­но.

- Допустим. Но если конкретно, что нужно сделать, чтобы стать сказочным героем?

- Да почти ничего. Каждый, в истине своей, и есть сказоч­ный герой. Сказки ведь о нас с вами сказывают, ни о ком другом. Поэтому, чтобы стать сказочным героем, нужно лишь узнать в герое себя, а в себе - героя. Тогда и начнется.

- Что начнется?

- Самое трудное: испытания и подвиги. Что же ещё? Чем прикажете заниматься сказочному царевичу, как не подви­гами?

- Жениться на царевне, - улыбнулся Илья.

- Что ж, можно и жениться, - неожиданно горячо подхва­тил бородач, это добро, большое добро! Всё равно, что “золотую пилюлю выплавить” или на Небе родиться. Но только прежде надобно Змея убить. А иначе, не видать ца­ревны.

- Ну, а сами-то вы схватывались со Злодеем?

- Со “злодеем”?

- Ну, со Змеем то есть.

- А как же. Сколько помню себя, борюсь с ним. Коварен он.

- Так-таки всю жизнь и боретесь? - не удержался Илья от иронии.

- А что есть наша жизнь? Не всё то золото, что блестит. Иной думает: вот, родился, учился, женился, устроился на хорошее место, наплодил детей, а там и на кладбище при­смотрел себе местечко, чтоб поближе. О похоронах своих по­заботился, - чтоб соответствовали. И это жизнь. Но нет, это наваждение, сон, которому настоящий сказочный герой не должен поддаваться. Помните, ведь в сказках главное - не за­снуть, не проспать условленного часа под калиновым мос­том. Это Змей миражами своими отводит нас от себя, чтоб невидимым быть и неслышимым, и незнаемым нами, - тогда ему легче морочить нас. А если бы человек знал, кто он, и где на самом деле находится, и что на самом деле с ним проис­ходит, то он был бы чутким, “хранил бы препоясания”, и Змею тяжеленько бы пришлось.

- Ну, а если бы я спросил у вас, что на самом деле с нами происходит и где мы находимся, что бы вы мне ответили? - осторожно спросил Илья, справедливо полагая, что эти столь волнующие сведения вполне могут, - и даже должны быть, - тайной.

Но, против ожидания, бородач отвечал охотно и доверительно, склоняясь к Илье и дыша на него запахом кислым, но не противным.

- Теперь мы с тобой на развилке дорог, в лесу; на “росстанях”, что называется. А я - тот “встречный”, что в по­мощь тебе послан, - калика, так сказать, перехожая.

- Послан? Кем?

- Не спрашивай, - поднял палец бородач. - Неужто не зна­ешь? Тем, кто имеет власть послать.

- Так значит я в лесу?

- Где же ещё? - зашептал вдруг бородач. - Ты от рождения в нём. И жизнь твоя - ничто иное, как долгое и полное опас­ностей странствие по заколдованному лесу за живой водой, за золотыми яблоками, за смертью Змиевой, за прекрасной царевной. Тут на каждом шагу подстерегает нечисть, змиево отродье. Загинуть в лесу легче лёгкого. И сколько гибнет! - сокрушённо мотнул он головой.

Между прочим, - бородач заговорщицки скосил глаза и притиснулся ещё ближе к Илье, - среди нас много мёртвых ходют. С виду будто живые, руки-ноги есть, а сами давно померли: кто окаменел, кого Змей сожрал, кого русалки за­щекотали… И это только колдовство Змея, что они будто живые. Так что с лесом не шути! Иной думает: когда-то ещё помру…, а сам и не заметил, что уже помер. Вот как.

- А я не помер?

- Ты-то? Нет, брат, - засмеялся бородач, отодвигаясь, - ты долго проживёшь. Может быть, и Змея переживёшь, если Бог даст. Может ты и есть Иван Царевич… То-то, гляжу, похож! Но, - вздохнул он, - заколдовали тебя крепко, однако.

Илье была неожиданно приятна такая оценка. И даже столь пронзительно приятна и окрыляюща, что он постарал­ся как бы пропустить последние слова бородача мимо ушей, но сам запомнил их.

- Ну, а Змея то видели вы? - спросил Илья, переводя раз­говор на другой предмет.

- Да пришлось. Рубился я с ним крепко. Но только мечом с ним трудно сладить.

- Отчего так? Не берёт меч, что ли? - улыбнулся Илья.

- Брать-то берёт, - серьёзно ответствовал бородач, - да толку с того мало. Срубить башку ему не трудно, да ведь у него их много, голов-то. И новые отрастают постоянно. Ру­бишь, бывало, рубишь…, ну, кажется, всё. А он, глядь, уже подмигивает тебе из-за дерева, как ни в чём не бывало. Или стоишь над туловом его поверженным, а он тут же рядом с тобой стоит, собственным трупом любуется. А не то, вдруг смотришь, ты сам в его голову превратился и борешься с другой головой. И кажется тебе, будто продолжаешь воевать Змея, а на деле он тебя уж поглотил, и ты теперь - часть его малая.

С борьбой этой вообще поосторожней надо. Это для Змея милое дело. Любит он побороться. Природа его такая - все­гда-то он борется, всегда внутри его драка. Он целым-то быть не может, и не знает себя целиком-то. Голов много, а дурак! На одну и ту же вещь две головы с разных сторон по­смотрят и ну спорить: кто правее. И давай драться. Тут только держись. Много таких героев. Думают, что со змеем воюют, а сами давно уж проглочены, и внутри Змея живут. А его суть - вражда в себе. Так что гляди, не попутай. Чтоб Змея по-настоящему убить, нужно его сердце отыскать, а это не всякому даётся. Может ты удостоишься…. Тогда богат будешь несметно, и Царство унаследуешь. Дерзай, брат! Должно получиться. Не может того быть, чтобы напрасно мы с тобой встретились. Меня зазря не посылают, - абы к кому. Ну, а нынче прощай! Пора мне.

Бородач нахлобучил свой солдатский треух с вмятиной от снятой звезды и смешался с вокзальной толпой. Илья сумел приметить только сильно стоптанные ботинки и свисающие над ними грязные тесёмки галифе.

*

Ночью Илье снилось, будто стоит он на взгорке в кольчу­ге, сверкающей на солнце, как рыбья чешуя, перехваченной у талии усмяным поясом. На главе его железный шлём, а в ру­ках длинный и тяжёлый меч: и будто размахивает он этим мечом перед огнедышащими пастями пузатого дракона с треугольными зубами и пилообразным гребнем вдоль хреб­та…

Наутро Илья отправился в библиотеку и взял на дом сборники сказок, - какие имелись в наличии, надеясь более подробно вычитать в них свою судьбу и познакомить­ся с тем, что может ожидать его в заколдованном лесу.

Глава 42

Поражение злом

Длинная зала, окна голландские, решётчатые, стены бе­лёные: у дальней стены - камин. Женщина полная, в парике напудренном; полнота её особая, дородная, какой теперь не встретишь; Рубенсовская полнота. На ней корсаж, юбка ко­локолом… Откуда это? Кто она?

А вот мужская фигура, в камзоле и чулках, стоит спиной к нам, оборотясь лицом к женщине. И Илья знает, что муж­чина в камзоле это он сам; что он видит себя. Дама у окна - русская императрица. Они ссорятся, ожесточённо спорят, потом мирятся…

После того, как Илья ощутил, а затем и сознал себя не­зримым компаньоном этого елизаветинского придворного: тем безымянным сопереживающим “Я”, присутствующим в тайном внутреннем доме личности в ипостаси Друга, почти безмолвного, но такого незаметно нужного; после этого невольные экскурсы Ильи в иную и, по-видимому, давно прошедшую жизнь осветились но­вым и ярким светом.

Незримый тайный друг сопутствует имяреку, наблюдает его, живого и действующего, но сам не действует, а только сопере­живает компаньону со своей особой, несколько отстраненной позиции. Видеть и при этом быть невидимым…, - кажется, Плутарх называл это свойством Первого бога.