А началось всё очень просто. По школьному расписанию практика имела место раз в неделю, но Никита, вкусивший обаяние живой работы, не был в состоянии вытерпливать целую неделю до следующего занятия в мастерской. Нема­лый страх и неловкость потребовалось ему преодолеть. Как прийти, что сказать…? Измученный сомнениями и неутолен­ной жаждою настоящего дела Никита положился, наконец, на свою планиду, заявился до срока в мастерскую и робко, путаясь, страшно боясь отказа, выразил желание “поработать на станке”…

Положенная по программе для их класса практика давно окончилась, а Никита всё работал, и давно стал в мастерской своим человеком и, фактически, внештатным сотрудником. До­вольно сказать в подтверждение, что когда мастер ушёл в отпуск, Никита остался в мастерской за него, полновласт­ным хозяином. Здесь открылась для Никиты совершенно но­вая жизнь, и неудивительно, что в школу он ходить почти перестал.

Родители не привыкли интересоваться школьными делами Никиты, поскольку последние всегда были в порядке, сам же Никита ничего не говорил родителям о той новой стезе, на которую он вступил, - как, впрочем, и о многом другом.

Никита брал портфель и утром уходил из дома, а вечером приходил, ужинал и уединялся в своей комнате. Может быть, какие-то перемены мать и замечала в Никите, но из этих за­меток, если они и были, ничего не следовало. Об отце же, в этом плане, и вовсе говорить не приходится, - без особого сигнала, вроде паровозного гудка, он едва ли стал что-либо замечать, занятый слишком плотно по службе.

Пропускать занятия Никите случалось и раньше, во всех тех случаях, когда внутренняя его жизнь пересиливала внеш­ний регламент, поэтому игнорирование школы не потребо­вало преступления какого-то особого барьера. Он не ходил теперь в класс так же просто и естественно, как раньше ходил туда. Но это не означало легкомыслия. Напротив, Никита впервые, может быть, отчётливо ощутил ответственность за себя, что, конечно, было следствием свободного поступка. Он стал по вечерам самостоятельно осваивать школьную премудрость, навёрстывая пропущенное в школе. Ранее он никогда этого не делал, ограничиваясь тем, что схватывал на уроках его восприимчивый ум. Учиться он отнюдь не бро­сил, - только вместо уроков в школе он слушал лекции в Ин­ституте Усовершенствования Учителей, старательно записы­вая их в тетрадку. Штудировал дома “Технологию метал­лов”, всматриваясь с полупониманием в диаграммы железо-углерод, и помогал своему мастеру, учившемуся в вечернем техникуме, делать курсовое задание, заключавшееся в расчё­те и проектировании механического редуктора. Вероятно, эта самостоятельная учёба и дозволяла ему со спокойной со­вестью не посещать школы.

Сегодня, однако, он был в классе: пришёл среди дня и по­пал на урок анатомии. Новая, молодая и незнакомая ему учительница, как и все новички в школе, не пользовалась ав­торитетом, вследствие чего оставалась на уроке наедине с собою и своим надорванным голосом, а класс веселился во­всю. Никита, будучи по природе легко увлекаемым, втянулся в общую кутерьму. Но то был старый Никита; Никита же новый, взрослый и ответственный, привыкший уже ко внимательному напряжению и далеко отошедший от детских забав, существовал как бы отдельно и со стороны наблюдал за происходящим. В то время как старый Никита был погло­щён шутливой дракой с соседкой по парте, Никита новый ясно видел и слышал вопрос учительницы, обращенный к классу, хотя это не так просто было сделать в царившем га­ме. Учительнице, однако, казалось, что этот пропустивший столько уроков ученик не видит и не слышит её, и, конечно же, не знает материала, и она, надеясь застать его врасплох и желая выместить на нём своё раздражение классом, с ударе­нием произнесла его фамилию. Никита тут же преобразился, не без удовольствия от сознания производимого эффекта на­чал отвечать так, будто заранее готовился и тянул руку. От­вет его был четким, обстоятельным, с привлечением сведе­ний, почерпнутых им из энциклопедии, - он прозвучал, как пушечный выстрел. И выстрелом этим бедная учительница была совершенно оглушена и сражена. Отныне за анатомию он мог более не беспокоиться. В глазах учительницы он чи­тал почтение и страх, и было бы отступлением от истины сказать, что он не ощутил торжества победы.

Учительница сникла, её воинствующий против класса пыл поугас, урок кое-как дотянулся до звонка, и более в этот день ничего особенного не случилось, если не считать того, что Никита получил от классного руководителя для переда­чи отцу приглашение в школу на свидание с самим директо­ром. Как поётся, “всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо…”

Никита не испугался, но всё-таки чуточку взволновался. Не потому, что боялся отца, отца он ни капельки не боялся, а потому, что немного побаивался директора школы, кото­рый, как и прежде, оставался лицом недосягаемым, вершив­шим суд и расправу в самых исключительных случаях.

Но всё это было делом завтрашнего, теперь же, как и все­гда, перед Никитой стояла задача более насущная, - нужно было добраться домой из школы. А было это делом непро­стым, так как путь был неблизким и пролегал по заколдо­ванной земле, владениям Закхака, населённым драконами, дэвами и пери. Перед ним, как перед древним витязем, лежа­ли три дороги, и на каждой из них его подстерегал свой злой Аждаха.

Никита мог пройти по Заводской улице, но там, на углу Комиссарской, он мог встретить страшного злодея Абокара, который, приставив к животу Никиты нож, со зловещим присвистом: “попишу!”, стал бы требовать у него деньги: выкуп за проход по его территории. Немалое количество рублей и “трёшниц” уже перекочевало из карманов Никиты в руки Абокара и его не менее злодейского брата, Умара. Но пуще потери денег угнетало Никиту мучительное унижение, которому он подвергался ради порочного удовольствия, ко­торое извлекал из этого унижения бандит Абокар.

Мог Никита пойти также по Городской улице, но там его подстерегал дерзкий насмешник Мага с ватагой уличных удальцов, которые легко могли перейти от оскорбления сло­вом к оскорблению действием. Мага был новым врагом, преследовавшим Никиту за его походку, крича на всю улицу: “Развалка!” “Развалка!”. Никита и в самом деле ходил враз­валочку, как матрос. Когда-то, в детстве, Никита казался сам себе неприлично длинным и тощим, тогда как ему хотелось быть плотным и коренастым, как широколицый и волоокий перс Ислам, поэтому во время ходьбы он как-то искусст­венно приседал и старался шагать пошире, - тогда он казался себе сильным. От этой застенчивой игры и произошла его теперешняя походка в раскачку, за которую дразнил его Ма­га.

Наконец, третий путь проходил через самую гущу азиат­ских кварталов, застроенных без всякого порядка глиняными саклями, залитых помоями, с голопузыми, босыми зимой и летом, сопливыми детьми, и страшными, чёрными, непонят­ными людьми, обитавшими во дворах без единого дерева или даже былинки. Эти кварталы отделяли центр города, где стояла старая школа, от островка социалистической цивили­зации из трёх вновь построенных домов, где жила семья Ни­киты. В этом “Шанхае” можно было ждать любых неожи­данностей, которые пугали Никиту не меньше, чем встреча с Абокаром или Магой.

Странное дело, скажет просвещённый читатель, где, в ка­ком краю поселил автор своего незадачливого героя, и в ка­кое время он живёт?

Отвечу, он живёт в великой и просвещённой стране, в третьей четверти XX столетия от воплощения Бога-Слова. Хотя вынужден признать, что события случались с Никитой действительно странные. И дело тут не только в заколдован­ной земле, но и в том, что сам Никита был обыкновенным заколдованным мальчиком. Конечно, он не считал себя та­ковым, он вообще в колдовство не верил. Тем не менее, таи­лось в нём нечто большее его, полученное вместе с рождени­ем, и был он, поэтому, словно свеча, поставленная на свеш­ницу посреди мглы. И на эту свечу с надеждой и предвкуше­нием великого света взирали силы Добра, и на неё же слета­лась всякая нечисть, чтобы подвергнуть испытанию этот ре­жущий огонь.