— Я знаю про кофе, — пробормотала я, разглядывая свое отражение в поверхности жидкости, цветом напоминающей нефть, — но это ведь растение.

— Ну, его зерна обжаривают, измельчают и по определенной технологии варят, чтобы получился такой вот напиток, — мужчина смело сделал глоток и добавил: — только не обожгитесь.

Аккуратно откусив кусочек бутерброда, я медленно жевала и старалась понять вкусы. Огурец чувствовался сразу, хлеб почти не имел вкуса, паштет был чуть соленым и таким, что я не могла его описать, как и сыр, самую малость вяжущий на языке. Наверное, потому, что я в жизни ничего подобного не пробовала.

Кофе оказался горьким, терпким, но… Специфически вкусным, если можно так выразиться.

Вспомнив, что в воспоминании было непонятное слово, я решила спросить:

— Что такое постьель?

Приподняв брови, мужчина повременил с ответом, пока не освободил рот от еды.

— То, на чем вы сидите, — похлопав по деревянной основе, он назвал: — это каркас, — положив руку на мягкую поверхность, Егор продолжил: — это матрас, ткань на нем — простынь, вон то, — указав на мой мягкий прямоугольник, в эмоциях брошенный, он сказал: — это подушка. Все вместе называется постель, ну или кровать, одинаково.

Вполне удовлетворенная ответом и тем, что все легко запомнилось, я решила продолжить экскурс в местный лексикон:

— А что тогда значит трахатся?

— Тра… Откуда вы это слово знаете? — возмутился Егор, очень даже грозно хмурясь.

— Ты его сказал в своем воспоминании, — пожав плечами, я откусила еще кусочек. Видя полное непонимание на грубоватом лице, я пояснила: — эта боль, которую я могу причинить специально или нечаянно во время всплеска эмоций, сопровождает процесс моего погружения в маленький эпизод твоей памяти.

— Моей… Памяти? — отрешенно повторил мужчина, и вдруг зарычал так, что я вздрогнула и едва не пролила на себя кофе: — У вас нет никакого права лезть в мою голову! — прижав руки к груди, я с ужасом следила, как он медленно встает, страшный, как озлобленный дикарь. — Это мои воспоминания, они мне принадлежат!

Сделав шаг в мою сторону, он гневно выдохнул носом и с топотом вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Ну вот. Еще один. Оставив завтрак на столике, я взяла свою подушку с его кровати и легла лицом к стене, крепко жмурясь, чтобы не расплакаться. Дома меня все избегали касаться, а теперь еще и тут! Там они лишь боялись боли, а тут… Мне всю жизнь говорили, что я буду несколько одинока из-за дара, и я всегда принимала это как плату за всеобщее уважение и почет, знала, что меня никогда не бросят, пусть и будут держаться на расстоянии. Здесь же меня явно ждет полное одиночество. В этом мире я никому не нужна, меня никто не любит, они любят только деньги! Подумаешь, дались мне его никчемные воспоминания! Пусть скрывает свои секреты, сколько хочет, мне плевать!

Хмыкнув, я села и взялась доедать. Пусть катится этот жадный Егор вместе с Коном, хватит принимать их поступки близко к сердцу!

После завтрака я прошла в ванную. Не нужны мне никакие объяснения, сама справлюсь! На полочке стояли два стакана, в каждом — маленькая щеточка на длинной ручке, но одна еще запечатанная в плотную бумагу с рисунками и пластик. Если запечатана — чистая, верно? Между стаканами лежал белый тюбик, его белое пастообразное содержимое с мелкими голубоватыми вкраплениями пахло мятой. Видимо, щетка служит для механической очистки, а паста — для полировки. Все просто же. На вкус это средство оказалось едко-мятным, да и пенилось подозрительно, так что после тщательной чистки под разными углами я решила ее все же не глотать, даже прополоскала рот глотком воды. Ну так, на всякий случай.

Хмурый мужчина вернулся довольно скоро. Я к тому времени уже сидела на своей кровати и наматывала свежий слой белой сетки на стопы. Старую я срезала и выбросила, в сумке были флаконы с жидкостью и порошком, но обрабатывать ранки было бы неудобно, так что я решила просто сделать новую, чистую и сухую повязку. Частая дезинфекция тут ни к чему. Он смерил меня недовольным взглядом и прошел, если судить по звукам, принимать душ. Ну-ну.

То ли он забыл, то ли не хотел меня учить ухаживать за зубами, то ли по распечатанной щетке все понял, но вышел он все так же молча и хмуро, обулся и встал у двери, намекая, что нам пора.

Я больше не злилась. Меня не волнует его злость или радость с этого момента, потому что он лишь наглый порочный человечишка, ведущий себя, как пещерный человек. Его эмоции — его проблемы.

В транспорте он ради безопасности прижал меня ремнем к спинке, как и в прошлый раз, но старался держаться подальше. Такой Егор, необщительный и угрюмый, мне не нравился, но что это я, мне все равно. Пусть обижается на мои умения, которые я слабо контролирую.

Врачи меня не особенно удивляли. Они взяли пробу ногтя, кожи, слюны и крови, даже несколько волосков отстригли. Проверяли реакцию зрачка на свет, моторику и ориентирование в пространстве, рефлексы. Видимо, меня никто не слушал вчера, когда я сказала, что совершенно такой же человек, как они. Что за ущербный мирок… Когда один из врачей попросил показать спину, я тяжело вздохнула. Но чего бы не подчиниться, если они так хотят меня изучить, пусть ничего в этом и не поймут…

— Не трогайте! — задумавшись, я упустила момент, когда люди обычно начинают тянуть свои ручонки, но строгий и какой-то ревнивый окрик Егора спас положение.

Если он думает, что я ему еще раз без надобности добровольно покажу или, уж чего еще, дам коснуться — он глубоко ошибается. Никчемный человечек, хочет все свое держать при себе и не хочет делиться!

Когда я протянула руку за верхней частью своей одежды, которая лежала рядом с ним на стуле, мужчина шарахнулся в сторону так, что даже вскочил. Я хмыкнула, одеваясь и высвобождая волосы из-под ткани. Никчемный, никчемный человечишка.

Вечером, после полного дел дня, как следует меня утомившего, я приняла душ и с удовольствием устроилась на своей кровати.

— Дзио, я… — с какой-то странной интонацией начал Егор.

— Замолкни, — грубо оборвала я.

Он послушался, надо же. Не хочу я с ним разговаривать. Ни о чем. Еще бы отдельное помещение мне, но он же постоянно будет рядом, якобы, чтобы охранять меня. Не хочу я иметь с ним совершенно ничего общего. Никогда. А ведь сначала казалось, что он дружелюбно настроен.

Зажмурившись, я уткнулась носом в подушку, чтобы одна-единственная, первая и последняя слеза впиталась в нее и исчезла навсегда.

========== Часть 5 ==========

— Эм… Дзио? — тихо позвал Егор. Я недовольно нахмурилась, но все же подняла голову с подушки. В комнате было уже светло. Видимо, вчерашние переживания и дела так меня утомили, что я проспала больше обычного. — Позвонил Константин, сказал, что нужна повторная проба вашей крови, нужно вставать.

Кивнув, я потянулась и села, отбрасывая волосы со лба. Снова будут своими допотопными иглами в меня тыкать, у нас давно уже для забора крови, который делается только в самых сложных в плане диагностики заболевания случаях, дроиды пользуются вытяжкой через поры, чтобы не нарушать целостность тканей.

Пока я, как Егор это называет, приводила себя в порядок, он принес завтрак.

— Это вареные в молоке хлопья овса, — сразу, без вопросов пояснил мужчина, опять, как и вчера, делая бутерброды, — и я хочу перед вами извиниться.

— А я не собираюсь тебя прощать! — фыркнула я, моментально раздражаясь от упоминания о его вчерашней грубости.

— Нет-нет, я просто хочу объяснить, ладно? — примирительно поднял ладони он. — Просто я… Я вчера не сразу понял ваше объяснение, ну, насчет того, что вы можете… Гм… Это делать непроизвольно. Я думал, вы специально в мою голову лазили и… В общем, я прошу прощения за свою вспыльчивость. Нам нельзя быть в ссоре, иначе я не смогу как следует защищать вашу жизнь.

Присев на свою кровать, я изучающе на него посмотрела. Прям с ног до головы. Сидит расслабленно, на лице, действительно, заметно вполне искреннее раскаяние. Да, я бы хотела снова слушать его рассказы и не злиться на него при этом. Я бы хотела… Чтобы он вообще заботился обо мне. Ну, даже и не знаю, зачем мне это. Просто он был первым, да и остается единственным на самом деле дружелюбным ко мне, верно? Или это просто потому, что ему за такое отношение ко мне платят?