Дучесс подошла вплотную к взбеленившейся лошади. Сивая попыталась встать на дыбы, взбрыкнула, вытянула насколько можно шею, чтобы прихватить передними зубами приблизившегося человека. И вдруг, внезапно стихнув, приняла что-то съедобное из ладони Дучесс.
— Послушайте, как это вы его утихомирили, а? — удивлённо разинув рот, спросила кучер.
— Сахаром, — коротко ответила Дучесс и отстранилась от лошади, улыбаясь своей странной невесёлой улыбкой.
— Сахаром? — воскликнула кучер, совсем впадая в транс, потому что стоило только Дучесс отвернуться и чуть отойти, как огромная сивая кобыла вытянулась в её сторону настолько, насколько позволяла упряжь, и с любовью уставилась в спину незнакомке.
— Так, вы говорили, что хотите продать эту кобылу? — спросила Дучесс.
— Если дадите не меньше, чем я заплатила.
— У меня с собой только сорок долларов, — честно ответила Дучесс и протянула ладонь с банкнотами. — Это всё, что я могу выложить сегодня, но на остальные шестьдесят я готова подписать вексель или дать слово леди.
— Вексель или слово леди? — ехидно усмехнулась Триша Саматти. — Я вообще не знаю вас, чужачка.
— Меня зовут Джована Морроу, — произнесла Дучесс.
— Джована… — начала было кучер, теряя дыхание и закатывая глаза, как ребёнок, увидевший перед собой жуткое привидение. — Дучесс! — вдруг совершенно неожиданно выпалила она.
— Кое-кто называет меня и этим именем.
Триша Саматти принялась потихоньку сдавать назад, не спуская глаз с револьвера на бедре Дучесс. Та спрятала улыбку.
— Я думаю, ваше обещание заплатить остаток — дороже золота, — тихо произнесла Триша. — Но если эта кобыла под вами взбесится и сбросит вас на землю, вспомните, пожалуйста: я вас предупреждала!
— Спасибо, — сказала Дучесс, — я не забуду. Вот ваши деньги.
========== 6. Сорок долларов в месяц на всём готовом ==========
Она прекрасно понимала, что предоставленный ей кредит стал возможен только благодаря страху, но ни в коем случае не доверию. Однако важнее всего в данный момент было то, что у неё есть теперь сивая — кобыла с недоуздечкой в придачу; а громадная пустая телега со скрипом покатилась дальше.
Что касается тигриного нрава лошади, то это была чистой воды ложь. Скотина с радостью тянулась к человеку, который протянул ей кусок сахара на ладони, и готова была подружиться с ним. Дучесс несколько часов подряд выхаживала её по окрестным полям. Сорвав пару пучков сухой травы, как следует обтёрла лошадь. Потом напоила её из скудного ручейка, позволила всласть поваляться на чистом песке, после чего вывела на луг, где было вдоволь сочной травы.
И кобыла чудесно изменилась. Пропала куда-то истерическая дрожь. Глаза её ожили, а доверие к человеку возрастало с каждой минутой. Уши встали торчком, и вообще всем своим поведением она всё больше напоминала развеселившуюся девчонку, а это — верный признак добродушной лошади со счастливым характером.
Дучесс решила назвать её Понедельницей. Она выбрала это имя, потому что пора было круто менять собственную судьбу. Понедельник всегда был для неё несчастливым днём. В понедельник, например, случилась стычка с Барбарой Спрингер. Ровно через неделю, тоже в понедельник, её арестовали. В понедельник она впервые переступила порог каторжной тюрьмы, в понедельник же вернулась в Хвилер-Сити, ожидая торжественной встречи и полного прощения, однако вместо этого весь город ощетинился оружием… Вот она и решила прозвать свою сивую Понедельницей, надеясь втайне, что теперь-то всё пойдёт по-другому.
Действительно, если ей и повезёт хоть когда-нибудь, так только тогда, когда она плюнет на все эти дурацкие приметы.
Она без седла уселась на Понедельницу и, подёргивая не спеша недоуздечку, направилась к Хвилер-Сити. Подумать только, ещё сегодня утром она была полна счастливых планов, а сейчас перед ней раскинулся необозримый мир, полный одних только печальных фактов.
Прежде всего надо раздобыть шестьдесят долларов, чтобы полностью рассчитаться за сивую. Во-вторых, — где-то найти сбрую и седло.
В-третьих, просто вообще нужны какие-то деньги, чтобы как-то прокормиться, пока не удастся устроиться на постоянную работу.
Она всё ещё не могла склониться к чему-нибудь определённому. Ковыряться на кухне или служить ковбойкой — вещи одинаково малопривлекательные. Работать на шахте - дело не женское, хотя она могла бы справиться с таким делом без труда. Кроме того, Дучесс никак не разбиралась или ужасно плохо разбиралась в каждой из этих замечательных отраслей человеческой деятельности. Её золотой рудник и её ранчо с гуртами скота всегда находились в пределах достаточно большого стола, освещённого висячей лампой, по столешнице которой скользили, тихо шелестя, новенькие карты. Ах, с какой радостью пальцы хватали их за нежные атласные рубашки и стыдливо приоткрывали их таинственные личики! Как тосковало её сердце по сплочённому кружку игроков, по их серьёзным, напряжённым лицам! Шли часы, и нервы их сгорали в бесшумном бою… Но она, Дучесс, не знала усталости в этих схватках.
Заядлая картёжница!
Конечно, она и сейчас могла разбогатеть, если разумно распорядиться картами. Но и в прежние времена, когда ей попадалась жертва, которую она запросто могла бы стереть в порошок, какое-то неприятное чувство жалости, а может, и угрызения совести, охватывало её, так что ни разу не удавалось ей сорвать порядочный куш. Да что же теперь говорить об этом!
Печальный пейзаж ещё больше усиливал её минорное настроение, но она наконец-то добралась до Хвилер-Сити. За голым перевалом она спешилась и отвела Понедельницу в конюшню, где за умеренную плату можно было нанять клячу или поставить в стойло на некоторое время собственную лошадь. И вот опять, едва покинув конюшню, она снова убедилась, что общественное мнение весьма решительно настроено против неё. За первым же углом она столкнулась с Памелой Мэррей, сестрой Линды. У Памелы не было никаких причин ненавидеть Дучесс. Дучесс ни разу в жизни не оскорбила её. И тем не менее стоило только Памеле завидеть её, как она тут же разоралась и схватилась за револьвер.
Дучесс наверняка была бы убита на месте, если бы револьвер Памелы не зацепился за какой-то ремешок в кобуре. Правда, любой приличный стрелок уже давно бы угробил Памелу, но мозг Дучесс работал словно молния. Она сразу поняла, что Памела ещё не скоро справится с револьвером, и с некоторым усилием укротила собственный указательный палец, который уже принялся было давить на спусковой крючок.
Тогда же, вместо того чтобы всадить по справедливости пулю в Памелу, она вытянула руку и длинным, тяжёлым стволом своего кольта огрела сестрицу Линды по локтю. От удара в такое чувствительное место нервы у Памелы онемели, а рука безвольно разжалась.
С криком отчаянной ярости она бросилась на свою противницу и попыталась достать её левой.
Дучесс всё ещё защищалась. Ей всё ещё не хотелось применять в схватке револьвер.
Поэтому она и сейчас только резко наклонила в сторону голову, и удар пришёлся в пустоту.
Мэррей пошатнулась, и её плечи резко уткнулись в грудную клетку Дучесс. Мгновение спустя Памела лежала, уткнувшись носом в землю, обе её руки были резко заведены за спину, так что любое движение причиняло адскую боль, а Дучесс, слегка придерживая их за запястья, даже самым ничтожным движением могла запросто выломать ей суставы.
В этот момент она, естественно, находилась спиной к конюшне, и это, можно сказать, спасло ей жизнь. С невероятнейшей скоростью вокруг неё собралось с дюжину крепких ребят. Издали бежали ещё несколько человек, и в руках у них уже были револьверы. В воротах собственной аптеки выросла Сильвия, с важным видом придерживающая на локте охотничье ружьё, готовая в любой момент пальнуть зарядом крупной дроби. Они подбадривали друг друга громкими криками — вот они какие молодцы и как храбро держатся; возьмут и откроют стрельбу и в один момент избавятся от этой Дучесс, раз и навсегда!
Дучесс спокойно смотрела на быстро растущую толпу. Это были не профессиональные стрелки-убийцы, которых прошлой ночью она обратила в бегство сеансом показательной стрельбы. Это были обычные, трезвые, повседневные граждане, которых следует гораздо больше опасаться, нежели банды каких-нибудь отъявленных мексиканских головорезов. Эти спокойные граждане, для которых закон был святыней и которые никогда в жизни не искали повода к весёлой драке, были хуже самых отчаянных забияк - если их хорошенько вывести из себя. С ними невозможно было совладать. Они были как сказочное чудовище: отрубишь одну голову — вырастет две новых. И пока это была ещё небольшая часть населения, маленькая толпа, с которой Дучесс уже не справиться, а ведь за ними стоял весь город. А за городом — штат. А за штатом — новые и новые миллионы. Во имя закона и в защиту закона — они стали такой силой, с которой Дучесс не только не могла — не смела! — сразиться. И у неё хватило разума понять это.
